4 марта

 Хоть и тихо движемся, но нигде больше часу не стоим. Даже при пересадках в Челябинске и Екатеринбурге вышло все так, что поезд дальше уж был готов, словно ждал нас. Мы садились и ехали дальше. С Челябинска пошли колесить уже по Уралу, с его дебрями и горами.

 Недалеко уж до Перми. Места пошли знакомые, знакомые неприятными горькими воспоминаниями. Хотелось взглянуть на могилы дорогих товарищей, но большие сугробы снега сровняли все. Лишь один могучий лес шумел, наводя на сердце тоску. Черт, шатает как, нельзя писать…

 

6 марта

 Наконец-то добрались до Перми. Настроение хорошее, беззаботное в дороге, особенно от Челябинска. Здесь мы попали в общество шести офицеров-енисейцев, сменилось все грустным подавленным. На станции Пермь полно раненых, больных. Наш полк наступает от Перми. Завтра пробудем еще здесь, обтяпаем делишки и в полк. Что ж делать. Убьют!

 Утром сегодня выбрались из Перми. Я ехал с Васей Рыковым в удобной двухместной кошевке с кучером на паре бойких лошадок. День выдался теплый, и прокатиться на лошадях было приятно, если бы обычные прифронтовые картины не портили настроения. По дороге навстречу без конца тянулись обозы с ранеными и больными.

 Везут части орудий для исправления в завод, идут большие партии человек в 200–300 пленных красноармейцев. Все это молодые, но изнуренные лица с безнадежным выражением по 2 в ряд, окруженные такими же людьми, с тем же наречием и привычками, но вооруженными и властно покрикивающими на отстающих пленных.

 Пообедав у Васи, я дошел до волости и попросил у коменданта лошадь ехать дальше. Много мужиков с лошадьми толпились тут же кругом волости. Очередной выехал, мы уселись, уже темнело, когда добрались до Полуденной, где, встретив знакомых офицеров, решили заночевать. До фронта остается еще верст 20. Завтра что-то ждет. Вечером доносились отдаленные глухие взрывы снарядов, но ночью все стихло.
 

12 марта

 Шли всю ночь, растянувшись гусем, по узкой, забитой снегом дороге. С полуночи повалил снег и потянул ветер. Луна спряталась за темные снежные тучи. Сделалось темно, и дорога еще стала несносней.

 То и дело люди падают. Упадешь, поднимешься – и снова. То оступишься и провалишься до ушей в мягкий снег, то поскользнется нога – и на нос.

 Прошли две деревушки. До Петропавловки, где укрепились красные, остались верст шесть.

 Перед светом еще стало темнее, это предрассветная мгла. Но когда село было уж в полуверсте, темнота стала рассеиваться, и, когда по бугру показались наши цепи, красные могли уже брать прицел. Меня оставили в третьей цепи, в резерв как заместителя взводного офицера. Раздался выстрел, другой, третий и… из третьей цепи крикнули санитара. Один уж ранен. Из села затрещали пулеметы. Как градом осыпая наши цепи. Стреляют и залпами. Слышна даже команда: батальон, пли!

 Наши дружно отвечают из пулеметов и винтовок. Раненые повалили один за другим. Их тащили по снегу, увязая по плечи. Я было сунулся с лошадью, но лошадь так увязла, что еле вытащили на дорогу уже распряженной. Кое-как завернув других лошадей на узкой дороге, начали отправлять все прибывающих и прибывающих раненых в деревню, где раскинут был Красный Крест.

 Пули по снегу свистели кругом, попадая в ноги лошадей и в подошвы сапог. Наступать и переходить в атаку на село было бы безумием. Пулеметы красных с церкви и домов положительно засыпали градом пуль наши цепи. После двух-трехчасового боя наши первые цепи начали отступление. Пулеметы красных трещали без перерыва. Буря выла, засыпая дорогу и раненых снегом.

 Шли тихо, сосредоточенно. Каждый ушел в себя и думал о своем. Мои ноги, не чувствуя ни боли, ни мороза, двигались по заметенной дороге. Стрельба затихла. Красные не решались, видно, преследовать нас. Юпусов ранен, я занял его место во взводе. В деревне остановились и, выставив заставы по дорогам, собрались было отдохнуть. Я залез на печь и растянул уставшие донельзя члены. Но только я улегся, как в хату вбежал Яша с криком: «Наступают, стреляют кругом». Все через минуту были на улице в полной боевой готовности.

 Но стрельба уже стихла. Это разведка подошла к нашей заставе, которая и не замедлила их обстрелять. Через полчаса все начали отступление в деревню Баклуши.

 

21 марта. с. Токари

 На 19 ночью в Баклуши пришел нам на смену штурмовой батальон. Замерзшие, занесенные с ног до головы снегом. Измученные вконец, они добрались и разом заполнили все хаты. С рассветом мы начали, как говорит Моисей, сматывать удочки. Часам к 10, расплатившись и самым любезнейшим образом распростившись с нашими хозяйками, мы двинулись в путь. На ветру до самой Сосновки, растянувшись, шли отсталые штурмовики. Везли и орудия, медленно, с большим трудом подвигаясь по забитой дороге. Большие сани с пушкой то и дело увязали в снегу или в ухабах. Сердце замирало, глядя на эти сверхъестественные усилия людей.

 Поздно ночью добрались до какой-то деревнюшки и заночевали. До цели нашего путешествия осталось еще 25 верст, а ноги отказывались двигаться. Наутро еще хуже. Выйдя из избы, я обратно не в силах был поднять ноги на ступень крыльца, а идти было необходимо. Размявшись кое-как, пошагали дальше.

 Сегодня с утра наш ротный командир с командиром батальона уехали осматривать позицию. Верно, задумали что-нибудь предпринять. Да и пора бы уже. Надоело все до омерзения. От скуки не знаешь, куда бежать. Так тихо и монотонно тянутся дни.

 Днем над селом появился аэроплан, красных видимо. Высоко белой бабочкой он пролетел над селом и скрылся далеко в нашем тылу. Верно, прокламации раскидывал. Через час пролетел обратно. Ночью, наверное, выступим. Что-то опять будет? Душа полна тревоги.

 

25 марта. с. Токари

 О переменах на фронтах не слышно ничего. Затишье. Уфа, говорят, взята Семеновскими частями. Много полков Красной Армии было отрезано; батареи и масса всякого добра, то бишь – добычи. У нас каждый день перебежчики от красных с теми или иными новостями, ничуть не интересующими меня. Не солдатом я создан. Боже, зачем же они заставляют меня делать то, к чему я никогда не привыкну. Назначили на взвод, а я ни одной команды не умею подать. Эх ты, горюшко мое. Скука, Скука и Скука, какой я еще не испытывал, даже живя в Айтате.

 

30 марта. д. Николичи

 Мы остались в резерве под горой. Красные, укрепившись в окопах, подпустили наших к самой деревне. И вдруг открыли пулеметный огонь. Цепь бросилась в снег, но многие остались на дороге с пробитыми черепами. Продвинуться вперед было невозможно, нельзя было идти и назад. Батарея замедлила открыть огонь, и после двух-трех снарядов попадали прямо в окопы. Прошло около двух часов, мучительно долгих часов, и вторая рота ворвалась в деревню. Красные удрали. Вторая и 3 рота потеряли 15 убитыми и около 30 ранеными. Командир роты был убит, очередь наша, т.е. четвертой роты, идти на следующую деревню в 3 верстах. Вышли на последнюю гору. Нас разделял крутой довольно лог. По деревне бегали взад-вперед люди, запрягали лошадей, увязывали воза. Рота залегла у дороги в снегу. Пулеметчики открыли огонь, деревня казалась неприступной. Красные ответили таким же огнем, но через час из деревни потянулись обозы и люди. Яков с первым взводом спустился в лощину и пошел к деревне. В деревне было пусто. Солдаты, с надеждой здесь отдохнуть, побежали следом. Сваренный обед, нажаренное мясо из коровы тут же, у хозяина этой коровы, осталось нетронутое. Я не успел узнать, в чем дело, как все солдаты смачно пережевывали горячее мясо с хлебом. Вечером двинулись дальше. Пошла первая рота; наша за ней. Деревня Захарята находилась в полутора верстах. Деревня стояла на поляне, окруженная ельником. Подойдя шагов на 200, рота залегла и открыла огонь, но, встретив такой же из домов, не могла двинуться ни шагу дальше. Командир полка ночью приказал во что бы то ни стало занять Николичи.

6 апреля. д. Николичи

 Как скучно, боже мой, как скучно. Завтра Благовещенье. Какой это торжественный праздник, бывало, был дома. Не потому еще, что его так чтили. Нет. С ним ведь шла весна: наша юная сибирская весна. К этому празднику всегда уж, передразнивая кошек, собак и по-всячески напевая, заливались скворчики, а в поле на проталинах жаворонки. Дороги уж портятся всегда, на улицах кучи навозу.

 Сегодня рано утром прибежали крестьяне из лагеря красных и сообщили, что все соседние деревни красными оставлены. Наши одновременно на всех участках двинулись вперед. Во второй деревне, окруженной со всех сторон глубокими окопами, наша рота остановилась. Разведка ушла вперед. Ночью и мы двинемся. Вдали, на высокой горе, красиво виднеется большое село.

16 апреля

 Яков из 3 роты перешел снова к нам, тот взвод у них пролежал целые сутки в снегу, и только ночью, когда сильно стемнело, они выбрались. Убит один был. Яков рассказывал, как весь день красные уговаривали взвод сдаться и перейти к ним, но солдаты их посылали к… Им отвечали залпами. Красные их и бомбометом громили, осыпали градом пуль, но солдаты мерзли, но были неумолимы. К утру и красные ушли из деревни. Мы пошли за ними по горячим следам. Дорога уже не держала, и, отступая, красные сгоняли всех баб, ребятишек, стариков с лопатами прогребать рядом новую дорогу в трехаршинном снегу. Сопротивлялись редко. В деревнях только оставалось несколько людей прикрывать отступающие части, которые, дав несколько залпов по нашим, убегали. Только третьего дня из одной деревни не хотели уйти по той же, видимо, причине, и с 8 часов утра до 11 ночи нашей роте пришлось пролежать в снегу почти у самой деревни. Троих пулеметчиков убили у нас, человек шесть ранили. Ранен и Руфим. За ротного остался пока В. Чернявский. Дорога вконец испортилась, в каждом логу, ямке появляется вода. Обоз где-то застрял, а в роте ни хлеба, ни мяса.

 До пасхи осталось всего четыре дня. Страшная мысль, что в первый день пасхи придется сидеть без куска хлеба, точно электрический ток, передается каждому. Где ни послушаешь, только об этом и толкуют. Обедать и ужинать приходится кой-как, лишь бы не умереть с голоду. Хлеб каждый день собирают у жителей покусочно. Из третьей роты вчера уехали верст за 20 побираться. Хотят собрать побольше.

18 апреля. Пятница. д. [Суштопал]

 Вчера вечером был праздник, полковая лавочка подвезла сушек, сыру, колбасы и табаку, но при разделе всего пришлось по стольку, что вчера же и поели все. Привезли и хлеба пять пудов. До пасхи хватит, а там…

26 апреля
 Сегодня, набрав провизии, т. е. купили два котелка картошек, сала, у меня было запасено немного, хлеба, чаю, мы с утра убрались уже вчетвером. Моисей и повел на знакомую нам поляну. Солнце ярко, по-летнему пекло. До самого вечера пробыли там. Писали письма, пели, дурачились, особенно Моисей с Яковом. Ну и комики же. Уморили. Варили картофель и делали из него кашу с салом. Вкусно. А потом чай пили.

22 мая

 Рано утром сегодня выступили на позицию заменить уставших, занявших несколько деревень николаевцев. Предполагавшийся сегодня пикник, обещали прийти учительницы, рухнул, как много рухнуло и других хороших надежд. Учительниц встретили по дороге к нам, погоревали и пошли проводить нас. Маня шла со мной, Женя с Максимовым. Она, бедняга, влюбилась в него по уши , а он… эх мужики!

 К 3 часам вечера измученные вконец люди и лошади добрались до небольшой деревушки, где, сменив николаевцев, заняв караулы и заставы, засели за самоварчик у добродушных… старушек.

 В боку… гремит артиллерия наша, и изредка потрескивают пулеметы.

«А дома-то сегодня, – сказал мне за чаем Яша, – всякая тебе всячина наварена и напечена. Ешь не хочу, а водки-то!» – «Да, – вздохнувши глубоко, сказал я, – сегодня престольной праздник в Кантате». – «Эх, Петя, подранило бы нас,– продолжал он, – и мы бы покатили оба домой. Время-то, время какое настает. Господи, а мы тут, среди этого ужаса и смерти».

1 июня 1919 года. д. Никулинки

 Один бог видит, что было пережито, что перечувствовано за эти десять последних дней наступления. Не один год жизни унесли эти дни не потому, что изнурено и измучено тело, а потому, что душа изболела, переживая эти ужасы произвола, повторения давно прошлых черных дней средневековья. Ещё в д. Талагурт (… где остановились, отойдя от Тракта) начались эти ужасные дни. Красные пытались ежедневно наступать на занимаемую нами деревню.

 То ночью, то среди дня вдруг выйдут из лесу и давай обстреливать наши окопы. 28 пошли и мы на их деревню. Что в 12 верстах от Талагурта. Всю ночь шли по топкой вязкой дороге, вытаскивая из грязи лошадей и телеги на каждых 10 саженях. К свету кой-как добрались и обложили деревню, но в самый решительный момент наступления по телефону передали: немедленно отступить. Снова с такими же мучениями, проклиная всё, потянулись обратно, по непроходимой лесной дороге.

 Из Талагурта удрали все в тыл, боясь быть отрезанными. Долго все ломали головы об этом отступлении, и лишь назавтра узнали уж, что на следующем участке красные сделали прорыв и прогнали егерцев.

29-го

 Часов около 12 дня красные вышли из лесу и обложили нашу деревню с двух сторон. Поднялась страшная канонада. Наши густо засели в наскоро вырытых окопах по горе и отстреливались. Забарабанили наши пулемёты, и красные, спускавшиеся с горы близко к деревне, смешались и побежали обратно. Огонь наших усилился, а через несколько минут на поле битвы выскакала подоспевшая к нам в сто человек конница. Просторный луг огласился гиканьем и криками «ура». Мы бросились в атаку. Путь красным был отрезан, и они бежали кто куда, сбрасывая всё с себя.

 Сбрасывали сапоги и босиком старались добежать до…. леса, где у них были спрятаны лошади. Кавалеристы рубили направо и налево. Через час всё смолкло. На поле остались лежать изрубленные, окровавленные трупы людей. Лес грустно молча смотрел на эту картину ужасной, дотоле не виданной драмы, густой стеной обхватив поле. Шумела лишь деревня, удивляясь, радуясь чему-то, рассказывая друг другу всё с новыми вариациями о бое. Наша рота пошла дальше на Святогорск.
 Сегодня перед утром вышли на железную дорогу. До города Перми осталось что-то верст 50 только. Здесь, видимо, думают задержаться. Кругом идет спешная работа обороны: роют окопы, колотят столбики для проволочного заграждения, плетут колючую проволоку. Смотришь на всё совершенно равнодушно, ни в победу, ни в отступление не веришь. Ни того ни другого не хочется. Одно желание – не видеть ничего этого, не слышать, уйти куда-нибудь подальше отсюда, поближе к родному краю.

 Среди солдат тоже тёмные такие разговоры идут, что страшно уяснять их себе. Солдаты разбегаются из сапёрной команды, сегодня ушли все почти; из 50 человек осталось только 8. Из рот тоже бегут. Особенно пермяки.

23 июня

 Красных пока не видно и не слышно. По слухам, они окапываются в 10 верстах от нашей позиции. Даже разведка их не появлялась ещё. Жара стоит невыносимая. Люди ходят, что разваренные, и неудивительно, что ропота и ругани среди солдат ещё прибавилось. Только и слышишь: зачем война, на кой мне эти окопы и т. д. А крепкая отборная ругань, не смолкая, висит в воздухе. Приказания даже офицерами не исполняются, что уж требовать с солдат.

 Среди солдат распространились упорные слухи, что пленных красные не только не расстреливают, но даже не бьют, что у них отдан строгий приказ в армии Троцким по этому поводу. Убегут все теперь без боя, при первом столкновении. А меня Яков пилит каждый день за распущенность. Да что ж я сделаю с ними, подумал бы чудак, рты заткну, что ли. Эх ты, горе наше, не война.

25 июня

 Сегодня, бросив окопы, блиндажи, над которыми трудились целые ночи, и проволочные заграждения, отошли на следующую в тылу гору. 12 рота сдалась красным без боя. Нам пришлось уйти из укрепленной полосы без выстрела. Оказались в округе у богатой деревни с красивыми богатыми домами – Удалая. Наблюдатель красных заметил нашу цель, и их артиллерия открыла сейчас же по деревне ураганный огонь.

 Через несколько минут деревня загорела с середины. Потянул ветер, и в момент пламя перебросилось на несколько домов.

 Позвав несколько человек, я побежал на помощь. Подойти уже нельзя было. Только из крайних домов удалось вытащить несколько мешков муки, машины и кой-какой скарб домашний. Скоро пожар превратился в море огня, тушить уже не было возможности. Все убежали на вторую половину деревни, только одна старушка продолжала, на коленях стоя, на дороге горячо молиться.

 – Господи, спаси, прости нас.

Пробегая мимо, услышал я и почувствовал, что горячие слёзы потекли по моим щекам, что успел сегодня ещё выбраться из этого ада и уехать. В Ялуторовске, по словам очевидцев, страшная паника. Всем ещё 7-го было приказано выезжать из города.

Красные по докладу команды разведчиков, я слышал это от Шмандина сегодня, что они не только через Чепцу, где наши пичкались три месяца под мостом, построили мост уже через Каму и великолепно ездят по нему. Вот и смотри на них. Вечером вчера ходили на смотр. Приезжал Зиневич. Что он хотел смотреть здесь, ведь он хорошо знает, что они ни в зуб толкнуть, не умеют винтовки зарядить. Прошли-то хорошо мало-мало, ну а остальное и не спрашивай.

 В длинной речи к солдатам он говорил все о том же Учредительном собрании, о победе над большевиками. В конце речи он спросил, так пойдут ли солдаты так в бой, как шли под сосновой горой зимой. Первыми крикнули на повторенный вопрос генерала: «Идем все», но в задних рядах… О, если бы он слышал, что они говорили, какие ответы слышались из души солдат генералу, из задних рядов…

15 сентября. г. Ишим

Вчера вышли из деревни и на разъезде, усевшись на площадки, на которых раньше возили рельсы, песок и пр. дрянь, покатились в Ишим. Ветер то затихал, то, словно вырвавшись из чего-то страшно тесного, с мелким дождём порывисто срывал с людей фуражки, пронимая до костей, особенно озлобляя людей в холщовых шинелях. Люди, ругаясь самым отчаянным образом в закон, веру и бога, жались друг к другу, дабы согреться. Но горе тому, кто волей рока очутился на самом краю. К свету мы были в городе и уже рады все, в ожидании хороших тёплых квартир, бани, продолжительного отдыха, строем шагали по спящим ещё улицам города, куда-то в глубь его.

После долгих переговоров с хозяином квартиры, казначеем каким-то, нам чуть не с помощью плети удалось отвоевать из его комнат, обставленных с буржуйским вкусом, и в ней поместиться. Роты заняли пустой дом во дворе. Спать не хотелось, и мы целой компанией повалили в град Ишим осматривать достопримечательности последнего. Город, как и все наши сибирские города, мал, грязен и небогат.

20 сентября. д. Орловка

 Так и есть, хотя и не совсем так, как думали, если б было так, то нас бы очень много осталось лежать около этого села. Версты на 4 от леса до села тянется совершенно чистая равнина. Красные были там. Выйдя из лесу цепью, мы в лоб, 2 батальон с леса в обход и справа. 3 батальон и бойцы в резерве, окопались, и началась стрельба. Из лесу по селу залпом палили наши. Из села редкая ружейная стрельба и больше ничего. Наши решили, что красные засели и поджидают поближе. Началась перебежка. Из нашей роты одного ранили. Из разведки пали 3. Когда до села осталась половина версты, стрельба из села совершенно прекратилась.

 В Кротовском была только их разведка, которая, постреляв и выяснив, что было нужно о противнике, смылась. Красных было очень много, но они ещё вчера вышли с орудиями и пулеметами, по словам жителей. В селе заночевали. Страшно усталый и весь в грязи, я, не раздеваясь, прилег на лавку и сейчас же заснул мертвецки.

 Никогда ещё в жизни я не пугался так во сне, как сегодня. Заорал во всё горло и проснулся с холодным потом на лбу. Нет сил смотреть на творившееся кругом. Вчера ещё не успели войти в село, как где-то у кладовки солдаты сломали замок и утащили варенье, сметану и ещё что-то.

Я не мог заснуть остаток ночи. Мысли, страшные мысли блуждали в моем мозгу. Жгли, жгли мою голову. К вечеру покинули село и пошли занимать деревушку в 5 верстах от села. В деревушке никого и не было. Да и нельзя тут быть. Кругом глухой лес. И мы тут в хорошей ловушке остались сидеть ночь. Наш «дикий барин», так солдаты назвали нового командира батальона, чудеса творит. Темнота самая осенняя, черная темнота, а он не дал приказание послать из нашей роты разведку на такую же деревушку в 4 верстах. Как ни глупо, но идти пришлось. Поехал Глиев, взяв с собой 6 человек солдат и верхового крестьянина. Как он там смудрит, не знаю. Спать не хочется. Сделал из картошки светильник и сижу пишу. Ребята улеглись и храпят на всю избу.

22 сентября. В той же деревушке

 Вчера после обеда пошел весь батальон, отправился в наступление на такую же еревушку в 4 верстах от этой. Я со взводом послан был в третью роту, которая пошла лесом в обход деревни. Обошел, правда, со всеми осторожностями, благополучно вышли чуть не в самый тыл, окопались и открыли залпом стрельбу. Одновременно поднялась стрельба справа и против на другой стороне.

 Красные сыпали кругом из пулемётов и ружей. Наша батарея стреляла то вправо, то влево, а тут совсем замолчала. Темнело. Полил дождь с холодным ветром. Нас с цепью красных разделяло одно ровное поле с усатой пшеницей. Идти в атаку мы побоялись.

 На этом дневники заканчиваются.