Голос человеческий - лучший инструмент.

Лучший и счастливейший.

Люди, обладатели голосов, приходят и уходят.

Приходят из тьмы и уходят во тьму.

В прогале света между мраком и мраком - голоса звучат.

Музыкальные инструменты с трудом передают живую дрожь голоса, его нежные обертоны.

Струна, клавиша, дерево, медь - ничто перед теплом, перед живой страстью голоса.

Голосом обнимают; голосом благословляют.

Голосом - ненавидят и убивают.

Я знаю, как убивают голосом. Меня - убивали.

Как голосом заколачивают гвозди в Крест; распинают.

Меня - распинали.

Голос человеческий! Благословенье и проклятье.

Еще немного - и голос Бога.

А дьявол, дьявол может, как человек и как Бог?

Он может - нами - притвориться?

 

(Бетховен. Десятая симфония ми-бемоль-мажор)

Рушится Мир!

Ужас рушится.

Внутри Мира - праздники и ужасы.

Нам их все не вспомнить. Не перечесть.

Да и зачем?

Обвал!

Не остановить.

Рвется нить.

Может, нить - это я.

Я - рвусь. Лечу по ветру. Исчезаю!

 

Из-за смоляных туч - я, молния!

Золото слепит.

Молния ударяет в Мир.

Она поджигает Мир.

И Мир горит!

 

Цивилизация, религия, культура, приличия, воспитание, бормотанье колыбельных над кроватками детей, царапанье пера по бумаге, чтобы признаться всем людям в том, в чем признаваться нельзя самому близкому - зачем?

Великан, чудовищный, глазами не обнять, не обхватить - выкатывается на глупых, нелепых колесиках к самому краю жизни: имя ему: Рояль.

Рояль! Какой же это Рояль! Это - Мир!

Что ты несешь чушь! Какой это тебе Мир! Это - Рояль! На нем - играют! Музыку!

А это что, вот сейчас, не музыка?!

Да. Это музыка. Это последняя музыка.

Титан Рояль, величиною с Европу, Азию, величиною с Африку, а может, это стали черными, как его крышка, льды Антарктиды.

Люди могут ходить по нему вдоль и поперек; ходить, бежать, ездить, летать; играть на нем ногами, головами. Разбивать головы о его жесткие, жуткие клавиши.

Звучит Мир. Страшно звучит!

А, ты бы не хотел, чтобы Мир так звучал!

А вот такие внутри него - звуки!

Звуки как руки. Звуки как муки.

 

Слышать Мир. Предчувствовать. Провидеть.

А зачем?

Что толку в том, если ты услышишь эту единственную Симфонию? Услышишь этот черный Рояль? Его обвал?

Война.

Металлический град. Бешенство падающих огней. Чудовищность города. Отчаяние.

Твое отчаяние.

Ты глядишь прямо в то, что рушится на тебя.

В сердцевину последней музыки.

 

Оркестр пылает.

А это что за аккорд?!

Organo pleno!

Все регистры включены, все.

Ни зазора. Ни прогала.

Ни щелки малейшей.

Все заполнено обвалом страха.

Страх катится черным комом. Черной лавиной.

Золотые - в черном - лютые искры!

Город, ты в нем еще живешь, а лучше бы вместо каменных руин вокруг тебя расстилалось Дикое Поле. Белое Поле. Пустое, страшное Поле.

И ты был бы в том Поле один; и плакал бы; и одно лишь небо слышало бы тебя; а тут вокруг тебя бездна людей, и никто не хотел умирать. Но сейчас! Укрыться бы! Укрыться!

 

Ты видишь в потоке обвала, в его урагане живой ужас.

Видишь все ужасы Мира.

Все пороки Мира.

Мир, я не хочу, чтобы ты был так гадок!

Мир, я хочу отвернуться от ужаса твоего!

Сделай так, чтобы я смог отвернуться от ужаса твоего!

Я не могу пить чашу твоего яда!

Отравы твоей!

Я захлебнусь!

Я не для этого рожден!

А для чего ты рожден?! Ты, самонадеянный?! Для чего?!

Неужели для счастья?!

 

Каждый - думает, что он для счастья рожден!

 

В буре - фигуры: они летят мимо, все мимо и мимо, и плачут кровью.

Они душат друг друга. Взрезают друг друга. Потрошат друг друга.

Расстреливают друг друга.

Топят друг друга.

Взрывают друг друга.

Предают друг друга!

Эй! Фигуры! Вы же - живые люди!

Неужели никто из вас не плачет на плече у друга?!

 

Все пороки Мира - они твои пороки.

Все, в чем грешен Мир, в том и ты грешен тоже.

А ты как думал?!

Укроешься в нору и спасешься?!

Нет! Ты на голой горе! На открытом юру! Под ветрами!

И вокруг тебя пламя!

Ложись животом на землю, на острые камни! Реви белугой! Захлебнись в рыданьях!

Что, хочешь проклясть Господа своего?! Не получается?!

А, ты не знал, как это тяжко! Как это страшно!

 

...я страдаю. Я лежу в грязи. Господь мой, я смиряюсь со всем, что Ты посылаешь на меня.

Но ведь не только на одного меня! На всех!

Значит, все виноваты, не только я один? Значит, все грешны?

Ответь! Ответь мне, Отец!

...Ты шепчешь: да. Я еле слышу Тебя!

А может, не надо мне слушать Тебя!

Может, надо залепить уши свои воском!

Но музыку Твою я услышу и внутри себя. Даже если оглохну.

Какая плотная, тесная, Господи, горячая музыка Твоя!

 

Труба. Она взвивает вопль из пещерной глубины безумного оркестра! Она вопит!

И я разеваю рот и воплю вместе с ней.

Труба! Золотая!

Я ловлю золото руками. Свет ловлю. Он ускользает! Улетает!

Господи!

Посреди разлива скрипок, посреди обвала виолончелей я встаю на колени. Не встаю: падаю!

Меня роняет ветер.

Ветер очень сильный.

Когда я падаю на колени, по мне будто лезвие полоснуло!

Гляжу вбок. Проволока колючая процарапала мне рукав и голую руку!

Кровь льется.

Что значит моя жалкая кровь, Господи, перед морями крови, что пролита во имя Твое!

 

Кто я, Боже мой, на земле?

Кто?!

И зачем, Боже, скажи, зачем я должен с земли уйти?

 

Рояль, гигант, у края суши.

Внизу, под Роялем, катит дикие волны шторм.

Море! Ты тоже встало с ног на голову!

Ты тоже разлилось, как ручей в запруде!

Как река, коей поставили упрямое, тупое загражденье!

Зачем тебя насилуют, море?! Зачем тебя бьют?!

Зачем вместе с тобой батогами ветра бьют меня?!

 

Бичевание. Я все понимаю!

Я понимаю все, Господи!

Человек создан Тобою для того, чтобы он, грешный, малый и бедный, повторил Твою муку, Твое нечеловеческое страданье!

Вот приблизился предающий меня. Или Тебя?

Я стою под ударами ветра, под ударами жестоких сабель.

Сейчас, совсем скоро, я потеряю силы и упаду на землю.

Нет! Господи! В землю!

Я - в землю упаду! Я - умру!

Но разве для смерти я рожден, Боже?! Разве только лишь для нее?!

И кто она мне и нам всем: мать, мачеха или рука Твоя, и Ты берешь нас, каждого, крепкими и нежными пальцами Своими, чтобы мы навеки уснули в Твоей ладони?

 

Разве я сам музыку сочиняю? Разве она не сама приходит, и владычествует вокруг, и гремит, и грохочет, и жалобно поет, и тихо плачет в углу обиженным, молчаливым ребенком?

Разве она не живое существо? Я всегда считал ее живой, живущей отдельно от меня и от всех людей; и в то же самое время я чуял ее многорукой и многотелой, обнимающей разом всех нас, несмышленых котят, щенят, вздорных людишек, слишком занятых своею мелкой враждой, вместо того, чтобы склонить голову свою и прислушаться к тебе, всемирно, всецело звучащей. И слушать тебя.

Музыка! Пусть ты обвал! Пусть ты грохочешь!

И сейчас, вот сейчас, совсем скоро, совсем ты погубишь меня и других под натиском своим, под обезумевшим ураганом!

А что это, музыка, о музыка, скажи!

Или: кто это!

Неужели это Ты, мой Бог!

Неужели Ты так жесток!

 

Из струнных волн, из ропота арфы доносится нежно, печально и тихо, и тишина эта перекрывает весь грохочущий оркестр: это Моя война с тобой, маленький, жалкий, любимый.

А вы, люди, ведь воевали со Мной.

И Я больше не прошу вас о пощаде.

И вы больше не кричите Мне: прореки, кто ударил Тебя!

А ты? Милый... малая человечья кроха... ты взросл, но ты всегда ребенок... и ты боишься...

Я понимаю!

Боишься!

Ведь все, все грохочет вокруг!

Война страшна!

Но ты же сам, мелкий, жалкий малыш, сам ее сделал! Сам родил!

А Я?

Я разгневался на тебя.

Я обрушил гнев Свой на тебя!

 

Волны света... волны сумасшедшей арфы...

Я так хотел научиться играть на арфе...

Арфа, изогнутая подобно руке живой... струны подобны жилам живым... вся ты живая, вся ты женщина...

Да ведь и скрипка женщина...

И виолончель женщина...

А где же, где же петух поет?.. среди какого двора... среди людей толпящихся...

И голос, голос валторны...

Он плачет.

Зачем ты плачешь!

Зачем я... плачу...

 

Флейта... сон... мираж...

Среди обвала - остров боли и счастья.

Зачем мне этот знак? Эта буквица света?

Разве сам я не свет?

Разве я всю жизнь не держал свет в себе?

Разве я не держал его перед собой?

Я нес его во тьме, свечой у груди.

А в меня - плевали! швыряли мне камни в спину! поливали меня грязью!

Холодно было спине.

Но я шел вперед.

Боже, Твое дитя не может не идти вперед.

Ты Сам так меня родил.

Ты так меня учил.

Это Твоя кровь горит и бродит во мне и наследует Тебя.

 

Спасся ли я от обвала?

Не знаю.

Я плыву по реке моей музыки в лодке. Я гребу.

По правому борту сидит возлюбленная моя.

И по левому борту сидит возлюбленная моя.

У нее разные лики.

Нет! Лик у нее один!

Чем же разнятся они?

Шепчут губы обеих женщин: они все равно распнут Его.

...мы все равно распнем Тебя. Все равно.

 

Время! Зачем ты!

Время, родное, скажи, ты зачем?!

Мы назвали тебя по имени. Мы лелеяли тебя! Мы пытались взрастить и воспитать тебя!

Для себя!

Для того, чтобы ты, Время, стало навеки - нашим!

А ты течешь огромной рекой.

Чужой.

Страшной.

Кровь твоя на нас и на детях наших, Время!

 

Зачем женщины мои раскачивают лодку?

Они хотят ее перевернуть!

Зачем вы, две разбойницы, праворучь и леворучь меня!

 

Лодка незаметно наклоняется к воде, как жаждущий деревянный зверь, и черпает бортом воду. Тонет!

Мы, все трое, в воде.

Вода - стихия?

Новый Потоп?!

Или старый, полоумный, и в серых ледяных волнах плывет, мотается Ковчег?

Ковчег - это я! Я живой!

А ангелы мои тонут.

Разбойницы мои!

Нам не до любви!

А может, до любви!

Может, нам до любви - всегда!

Да только перед смертью мы все забываем о ней!

И только жить, жить неистово желаем!

 

Любовь - в воде.

Любовь - вода.

Любовь - в облаках!

Любовь - в крови!

Любовь - на войне!

Всюду любовь! Везде любовь!

Господи, а тот, кто предал Тебя, вышел прочь, пошел и удавился!

 

...он утонул.

Он утонул, Боже, в Тебе!

 

Труба. Виолончель. Флейта.

Они звучат сквозь воду.

Ангелы! Не погибайте!

Ангелы! Не погибнете!

Я-то на что?! Я спасу вас!

Кто это кричит сквозь бурю и вопль ветра: спаси себя! спаси себя!

 

...мы барахтаемся, мы тонем в военной реке, и река выносит, быстрая, холодная, жгучая, нас троих - на берег, нас немых - под ветер, и мы зрим на берегу камень, руины, железо, ржавь, развалины: следы взрыва, пожара, боли.

Я обнимаю нагих Ангелов за плечи.

Я плачу, подъяв лицо: Господи! Пощади нас!

Мы будем, будем любить Тебя! Мы обещаем!

И друг друга тоже любить - будем!

 

Мои любимые тонут!

Я не спасу их!

Руку, руку тяну!

Хватай! Что смотришь! Скорей!

Женщина глядит на меня.

Я вижу ее лицо. Красивее я не видел лиц в мире.

Это даже и не лицо.

Это - надежда.

Ее глаза кричат мне: ты не умрешь!

Да! Я не умру!

И другую руку тяну!

К той... другой...

 

...почему вместо живого лица я вижу ужас...

Я вижу... уродство и тоску...

Глазницы пусты... и смерть...

Я вижу смерть.

Боже, как ее боятся люди!

Как, возлюбленная моя, из жизни ты сделалась смертью!

Молчит. Взмахивает руками над водой.

Руки - женские. А лицо...

Не глядеть в такое лицо. Каменным станешь.

 

Гаснут скрипки... гаснут...

Наливается водой окоем...

Я так много прожил на свете... я уже старик.

Мне на Распятие - поздно.

Мне бы выплыть!

Я - не хочу утонуть!

И я плыву.

И берег плывет мимо меня. Уплывает.

И берег тоже гаснет. Умирает.

Я хватаю руку жизни!

И дрожащую, мокрую и холодную руку смерти - хватаю тоже.

 

Рядом - грохот!

Я не ожидал.

Вода встает до неба столбом!

Зачем, Господи, мне испытать еще и еще страх Твой и наказанье Твое!

Я уже наказан сполна!

Неужели же Ты, Господь любви, послан нам всем для наказанья! Для возмездия!

Видать, мы нагрешили за все века так, что нам уже и птицы не поют!

И острова скрываются под водой!

И взрывают наш Ковчег, и по большой воде плывут звери и птицы, и люди, хватая ртом ветер, плывут! Чают спастись!

Струнные мои, скрипки и альты, нежные виолончели и угрюмые контрабасы, ласкают мокрые волосы на моей голове. Они шевелятся от ужаса.

Они складываются в нотоносцы.

Я сам себе партитура.

Я - чернь мелких мурашек, диких нот. Я хор отчаянных солнечных птиц. Я небо иномирных письмен-загадок.

Кто услышит меня?!

Арфа... моя арфа... может, ты...

 

Одной рукой - за руку жизни. Другой рукой - за руку смерти.

Что это под нашими ногами, Бог?!

А! Это песок! Камни!

Светятся под водой.

Земля!

Я выбредаю на берег, тяну за собой обеих женщин. С них на сожженную землю течет вода.

Я кричу им: бежим! Бежим скорей отсюда! Сейчас здесь вспыхнет огонь! На полмира пламя!

И мы бежим.       Мы бежим!

Человек рожден, чтобы бежать!

Он не может бежать, а ему в спину кричат: беги!

Везде опасность. Всюду смерть.

Он должен бежать, вечно бежать вперед, чтобы не умереть.

Вот и я тоже бегу.

И двух этих женщин за собой тяну.

Они уже не любимые мои. Они тяжесть моя и ужас мой.

Мокрые курицы. Потные, жалкие, нищие. Сейчас их ранит осколками горя на моих глазах. Сейчас их пули прошьют.

Я не хочу этого, но я знаю это.

Мы бежим, и с нас падает наземь одежда. Наши жалкие тряпки.

Мокрые, рваные, а может, сожженные жизнью.

И вспоротые смертью.

Зачем они нам?! Мы же наги пред Тобой, Господи!

 

Мы бежим по берегу, нагие!

Бежим прочь от криков и воплей.

Крики есть, а кричащих нету.

Мы бежим в пыли разрушенья.

Пыль вьется, а где пожар?

От смерти бежим. 

А смерть-то - вон она, я волоку ее за собой.

Я от нее никуда.

Господи! Может, мне ее бросить тут, на острых камнях!

 

И мы перестаем бежать.

Замираем, как вкопанные.

Крест - передо мной.

Это мой Крест.

Господи! Я не хочу повторить Тебя! Ибо Ты один был распят!

Нет, шепчешь Ты мне прямо в уши, нет, ты ошибаешься. Многие были распяты до Меня. И многие были распяты в одно время со Мной. И многие, тысячи тысяч и тьмы тем, были распяты после Меня. И теперь распинаемы. Что же ты боишься?

Я боюсь, Господи, да!

Орган грохочет. Этот аккорд тянется длинно, вечно.

Я шагаю вперед.

И вижу еще два Креста: леворучь и праворучь.

Две голые женщины, скрючившись, дрожат по правую и левую руку от меня.

Я их спас от Потопа.

Кресты - для них?

Да! Да!

Господи, неужели Ты не спасешь их!

Их обеих!

Жизнь мою! Смерть мою!

 

Бешеный трехдольный ритм скачет обочь, режет в куски небеса.

Бьет по земле барабанными палочками. Удары смычков рвут струны, и они плачут кровью, как звери.

И тонкий, детский голос гобоя поет о том, чего не будет никогда.

Ни на земле; ни со мной.

И все же спасибо Тебе, Бог, что Ты дал мне на земле услышать эту песню.

Скрипки подхватывают виолончельный стон. Широкою рекой плывет вдаль весь оркестр. И я стою, нагой, на берегу, перед тремя Крестами моими.

Три Креста. Три Креста!

Господи, а кто же мой палач? Кто палачи наши? Не вижу истязателей!

И Тебя не вижу! Лишь слышу молчанье Твое!

Трубы, тубы, валторны. Медный широкий лес, вольно шумящий на нежном ветру.

Где война? Нет ее.

Где Ад? Утих. Уснул.

Пока Ад спит - давай споем вместе, Господь мой.

Тихо стучат литавры. Это мое сердце стучит.

Во славу Твою.

 

Опять орган. На нем хорошо умеет играть моя смерть.

Однажды я стоял за дверью зала и слышал, как она органными ножевыми трубами разрезает мир на полоски красной кожи.

Разлив органных аккордов перебивает обвал Рояля.

Рояль катится прямо на меня на жутких, безумных толстых ногах, на живых ледяных колесах, докатится до края неба и сорвется в пропасть, на землю, и раздавит меня и беспомощных женщин моих.

Все медленнее... медленнее...

Рояль замирает. Встал как вкопанный.

Выжженный берег. Дымная даль. Безлюдье. Одни мы тут живы.

Где же палачи наши, Господи?!

Неужто мы сами себе станем - палачи?!

 

...и обе женщины подсаживают меня.

И я хватаюсь обеими руками за перекладины Креста.

И подтягиваюсь вверх. И так вишу, на руках.

Я сам себя распинаю; а гвозди где?

Я смирен, Ты же видишь.

И вижу я, как моя возлюбленная жизнь несет в руках громадные ржавые гвозди.

И я вижу: возлюбленная смерть моя несет в руках огромный тяжелый молот.

Арфа, я не слышу тебя, арфа! Не оставляй меня!

Не покидай меня!

Мне сейчас нужны силы! Много сил!

Я должен последнюю боль перетерпеть.

 

...и жизнь моя, вставши на цыпочки, подносит острие гвоздя к ладони моей.

И смерть моя, потянувшись за мною, вверх и вверх, все вверх и вверх, замахивается тяжким молотом.

И упадает тяжкий молот на широкую, слепую, как дальняя планета, шляпку ржавого кривого гвоздя.

Последняя боль.

Не дай Бог ее пережить.

Но каждый из нас ее проживет. И переживет.

Каждый.

 

Руки пробитые.

Ступни пронзенные.

Я голый и страшный.

Кровь страшно, уродливо течет по ладоням и по ногам.

Некому глядеть на это, кроме моей жизни и моей смерти.

Они и глядят.

Возлюбленные мои.

 

Хоть бы гроза! Как тогда, при Твоем Распятии, Господи!

Барабаны... литавры... тарелки...

Нет, это гроза... настоящая...

Она в небе...

Нет! Не надо этих звуков!

Моя жизнь и моя смерть крепко обнимают подножия Крестов, леворучь и праворучь меня.

И сползают на камни, и еще крепче обнимают пустые Кресты.

Сверху, с Креста, я вижу: женщины плачут.

И я больше не могу их утешить.

Где Радость? Где же Радость?

Кларнеты... контрабасы...

Оркестр, как много голосов.

Но человеческого - нет.

Виолончели... контрабасы... скрипки...

А человеческого - нет.

Приплясывают флейты и кларнеты! Гобои и фаготы!

А человеческого - нет.

Я бы никогда себя не убил. Никогда.

Зачем я стал самоубийцей?

Я не хочу! Снимите меня с Креста!

Я ошибся! Я не могу!

Я думал, я выдержу.

Но я слабый! Господи! Прости мне! Я теперь понимаю силу Твою!

Радость! Радость! Я Радости хочу!

Еще раз! Напоследок!

Ну пожалуйста! Напоследок! Ну что Тебе стоит!

 

Сверху, с моего Креста, я вижу затылки женщин.

Темный и золотой.

Я перепутал их. Кто жизнь, кто смерть.

Жизнь вроде золотая. Золотенькая.

А смертушка - черная. Смоляная. Иссиня-черная, чуть в зелень отсвет, вороново крыло.

Я понимаю: смерть моя горько плачет у Креста. Когда моя смерть умрет - и я умру.

А жизнь моя будет жить. Будет. Я знаю.

Жизнь моя - меня переживет.

Значит, жизнь бессмертна? А искусство смертно?

А мы всю жизнь ахали, охали: моя музыка! она обессмертит меня! она сделает меня равным богам! Богу - равным! Тебе - равным!

Арфа, где ты, арфа... арфа, я тебя не слышу...

Бессмертия хотели!

Каждый хочет бессмертия!

Тайно или явно!

Каждый смерти боится!

И поэтому - из кожи лезет, чтобы себя - оставить!

Как угодно... в какой угодно песне...

А кто-то даже и не в песне. Кто-то убивает полчища людей ради бессмертия своего, а не посылает им слезы и любовь.

Кто-то убивает землю под нашими ногами, думая: вот так я прославлюсь! Так я останусь в веках!

И что?! И ведь остается!

Да! Убийца - остается!

А я, Господи?! Я... Кто такой я?

Я - это Ты!

 

Любовь - это не я, а Ты.

Где любовь? На Кресте я ее не вижу.

Я только скашиваю вниз глаза, пот течет по лбу и заливает мне веки, я не могу глядеть, но я вижу внизу, под Крестом: там плачут две возлюбленные женщины мои.

И медленно, медленно катится, наплывает на нас огромный, как небо, Рояль.

Он - планета. Он черная крылатая Луна, и он падает с неба.

Катится по небу на нас и весь звенит.

Золотые, медные, кровавые струны в нем звенят.

Шепчут. Молятся. Орут.

Я когда-то играл на нем. Хорошо играл.

Зачем я играл на тебе, Рояль?

Флейточка нежная... она перебивает этот страшный звон.

Но все гуще, все тяжелее и страшнее звенит внутренностями своими, золотыми кишками своими громадный небесный Рояль.

Небесный?! Да это земля. Черная земля.

Это материк, он откололся от подземной, подводной суши и скорбно, велико поплыл в Потопе.

И мы сейчас плывем на нем: мое Распятие и две жалкие женщины, на коленях плачущие у подножия Крестов.

Разбойницы мои! никто не распял вас! никто не казнил вас!

А что вас казнить? Вы же безгрешны!

Вы же счастливы! Что смерть, что жизнь!

 

Рояль дрожит и звенит.

И вдруг вдавливаются внутрь клавиши.

Кто-то невидимый, страшный, а может, прекрасный и занебесный, играет на нем.

Он калечит и вскапывает его клавиатуру; музыка корчится; ее корежит, возгораются пассажи и падают в ямы, в воронки от взрывов; незримый пианист отчаянно импровизирует.

Он импровизирует, как я!

Да это я сам!

Я глазами играю на моем Рояле!

Я глазами ударяю по клавишам!

Глазами обнимаю Рояль, глазами бью его наотмашь!

Я бичую его! Я - его! А не он - меня!

Господи, Господи... Я - бью - другое живое существо... я бью музыку мою...

Твою!

 

Скрипки и виолончели, контрабасы и трубы, дикие лесные валторны, тимпаны и систры, кинноры и литавры, флейты и фаготы, тромбоны и челесты, и мощный орган, и всесильный, небесный и земляной, лунный и звездный, чудовищный Рояль мой, - а где же я сам?

Голос человеческий! Мой - голос! Моя - жизнь! Единственная!

Я кричу! Услышьте меня, люди!

Услышь мя, Господи!

Неужели вишу на Кресте? и скоро, скоро, вот сейчас, попрощаюсь с Миром моим и со всеми вами!

Господи!

Не отними жизнь!

Жить хочу!

 

...но тихо, тонко плачет моя родная смерть под моими ногами, далеко внизу, меж высохших камней, в раскаленной войною пустыне.