Высокий голос. Резкий крик. Пронзает копьем насквозь.

Ангел трубит в небесах и сообщает людям о начале Страшного Суда.

А что, всех нас точно будут судить. За все хорошее.

Трубящий Ангел, мы не видим его. До поры.

Он летает над нами. Над всеми нами.

Труба, дикий возглас. И вздрагиваю. Режет уши.

Режет - душу.

 

(композитор Шалевич на торжественном приеме. Ариозо. Эскиз оратории)

Склянки раскалываются…Рюмки в руках трескаются… не выпить на банкете уже… Не соврать тост - вместо хрипа - страх. Он - мятным молчанием - на рубеже. Рубикон этот не одолеть ни пешим, ни вплавь. Глотни не из бокала шампанский обман -  из кружки оббитой - больничную ржавь, болотную хмарь, шакалий туман. За что нынче пили?.. а, черт возьми, не расслышать уже. Не разобрать. Стоишь - тишиной - меж визгами-людьми, в криках - ртов многозубая рать. Тромбоны надсадно, празднично лгут. Трубы жестоко режут пироги. Валторны хохочут! Скрипки жадно пьют  из жарких рюмочек - лед пурги. Гобои гундосят. Арфа мерцает детским сном. Кларнеты лакейски кнопками горят, и этот оркестрище - все об одном: как красив навечного рабства наряд! Как прекрасен дозор! Как чудесен костер, куда то и дело бросают людей! А виолончелей басовый простор разливается шире булыжных площадей. Они все славословят. Прибавь же к ним свой голосишко!

…ты не можешь. Нет. Над вареной картошкой - сединою - дым. Над мертвым осетром - ресторанный стилет. Ты сам тот осетр. Брюхо - раз-два -  раскромсали! И хищную руку - во тьму, ко дну. Сердце рвут. И кишки. Ты дышишь едва, но еще живой. У людей в плену. Твои ноты осыпаются - опилок огонь. Костер твой зерно-золото бросает во мрак. Твой голос хрипит: святое - не тронь! Да святое за шкирку волокут в кабак. В тот кремлевский, кроваво-кирпичный шалман, где на вечном застольи - люстры печать… Запястье - вилкой торчит… винный дурман позволяет голосу свободней звучать… Слушай, ты пьян. Да ты перебрал.  Тебя, презренного, поздравляют - с чем?.. Чествуют… но ты ж ничего не украл. Слишком сладок честного забвения крем. Слишком мягкое масло предательства… пред… Пред-стоит…что?.. награда?.. во все трубы трубя?.. Глотка петлей схвачена… ты - послед, а не плод… погань… на задах закопают тебя… О, нет-нет… все не так… горло сжато, сейчас, гости-товарищи, воротничок рвану… разорву эту плеву, пелену… эх раз, еще раз, еще много раз выкрикну… еще поживу… Поднимает халдей высоко бутыль. Перевита над салфеткой сласть-струя. Я сейчас спою!.. подпорка… костыль… Служака… под мундиром - затхлый дух белья… Руки - дерг! - казарменный, вороний пиджак. Руки ищут слепо - на разграбленном жаждой столе -  в стогах самоцветов-салатов… на блюде, где страшный рак -  омар прозывается!.. - в конфетной золе - что же шарят?.. носами тыкаются, щенки, в изобилие, в торжество, в благодать… Если благодать - жратва - сократи, Бог, мои деньки… Если Ты есть, конечно… что-то Тебя не видать…

Ах, труба! Давай, громче ты возопи! На весь мир, труба моя, прозвучи! Я среди людей живу, как в степи, меж курганов... в зимней дрожу ночи... О труба, захлебывайся, кричи! Обо всем, о чем нельзя, ты ори! Я стеку восковою слезой свечи - а воскресну музыкой: изнутри!

О, труба моя... ну же... хрипи, пылай... Золотая... на солнце... алмазом - снег... Это Страшный Суд мой!... а вовсе не Рай... я лишь музыка, люди... не человек... Я лишь музыка, лишь этот трубный глас, этот дикий, великий, слепой надсад - этот трубный смех, этот Рай и Ад, эта боль, что приходит назад, назад...

Эй!.. ребята!.. газетам не верьте вы. И журналам… и сплетням… троллейбус-трамвай обо мне судачит… не сносить головы… А на пир приглашен я - ешь!.. не зевай!.. Кость-подачку - царскую милость - глотай. Кровь-наливку - из бокала господского - пей.  Господа-товарищи!.. это и есть ваш Рай?.. Лес зажаренных бекасов и стерлядей? Вознесенных шлюх павлиньи хвосты! Восхваленных скатов красномордая стать! Ну же, спой… выпей за них… здесь один ты знаешь, мученик, как жить и как умирать… Притворись опять… рот в улыбке раздвинь -  подобострастие - прелюбодеянья близнец… Стань чугунным ангелом среди призрачных вин. Сам назначь себе, пешка, героя конец. И на этой древней фреске умри -  на владычной вреске от слова «врать», на газетной врезке, от зари до зари, когда мятый шрифт-свинец - на розжиг в печь совать! Ищешь ты бокал… вот он… цепче, крепче схвати. Выше вздыми. Так держи. Не выпускай.  Ну же, голос!.. ты еще живой!.. лети!.. Лети в этот атласный, обжиральный рай! Лети в полярный, пожарный, подвальный ад -  ты сам в нем, певец, полжизни проскрипел, а теперь ты - в медалях!.. не вернешься назад!.. Позабудешь, дрянь, что ты нищим - пел… Что тебе губы сиротьи жгло, когда по тундре… в барак… глотая вьюги яд…

«Тихо! Эй! - ножом звенят о стекло, о тарелки фарфор. - Говорите! Все молчат!»

И тогда ты вдыхаешь - до ребер - мглу. И всасываешь печорский буран - до хребта. И летит твой бокал - колоколом - по столу. И дрожит зеленый лук, как усы у кота.  И стекло раскалывается на тысячи слез. Заливает темная кровь скатерки сугроб.  И кричишь ты: я воскрес! Я Христос! Поглядите - пустой мой повапленный гроб! Моя музыка! Мой поверженный хрип! Жизнь выпита до смерти! Смерть прожита на треть! Пусть мой чистый, нежнейший голос погиб -  я не буду больше вашей мыльной музыки петь! Я не буду изящную музыку писать -  пускай к лешему ваши приказы валят! Я не буду хвалить! Лизать! Ласкать языком сапог ваших начищенный ряд! Вот мой - вам - вековечный тост! Подниму свое сердце - и выпью до дна -  за свободу, за то, чтобы в полный рост  на расстреле стоять! Хмельным - без вина! Потому что свобода - превыше спины подхалимной! Превыше жирного куска! Вы свободой мне заплатить должны -  обесценились решетка, удавка, тоска! Слишком долго я вам угождал. Свою шкуру берег! Своих кровных кормил да самим собой! Да шел поперек своих сломанных вхруст, беспобедных крыл! Слишком долго хлестал я судьбу на бегу! В подворотне, рыдая, ей ноги раздвигал - коленом - на жгучем, ножевом снегу, и на морозе крик ее превращался в металл! Слишком долго… вот свобода! Ее я люблю. Вот желанная правда - ее я пою. Я не лягу под подошву. Не встану к рулю. Я пою вам просто - песню - мою! А теперь вяжите! Вы ж привыкли вязать. А теперь осетриной заткните мне рот! Или грязной тряпкой… или… в бога-мать… Я не верю, что вы - тоже - мой народ…

Я не верю… пустите!.. да я… да что ж… За алмазные запонки… за холодный хрусталь…  Мерзкий шепоток: нет, врешь… не уйдешь… Власть - столовых приборов топорная сталь… Шею гнут к паркету… железный шелк на запястьях… застольях… зарницы слепь… Я не помню, что я болтал… не возьму в толк… Рожей - по полу тащат… колышется степь шей метельных, голых… ожерелий снегов… Манишек поземки… пиджаков, угля черней… И сухой ковыль - на ветру - голосов: "Его так обласкали… а он все о ней, о свободе… А ряшку наел сытее свиней! Его же, нахала, кормили с руки! От него ждали музыки - чтобы наш народ эту песню весь пел, и слова легки, и улыбка во весь рот, и с песней - вперед! Ах он дрянь… червяк…"

Люди… все не так… Все не так, родные… я исправлюсь… я больше не буду… не…

А над красными башнями - Луны медный пятак. На нем - тенью - герб державный - в белом огне. А над красными башнями твоя музыка летит ввысь. Она между красными звездами. Меж кровью и злом. Волокут по снегу в тюрьму. Оглянись: повтори мелодию. По складам. Поделом.