Где-то к началу июля у всех обозначился дикий дефицит витаминов. Помню, с каким вожделением я смотрел на зреющую во дворе черёмуху, которую в недозрелом виде нельзя было даже в рот взять.

Вскоре лето перевалило экватор, в тайге начали созревать ягоды. С теплотрассы в районе котельной, стоявшей прямо на лесной опушке, во время перекура можно было немного углубиться в тайгу, облюбовать какую-нибудь кочку или пень, обильно поросшие черникой, просто прилечь рядом, ибо толстая роба и поддетое под неё хэбэшное трико не давали комарам возможности добраться до тела, и, набирая полные пригоршни, есть сладкие черничные бусины. И всего-то и требовалось – просто переползать с места на место по мере убывания черники. Единственное, что портило впечатление от процесса, несметное количество гнуса. Наберёшь полную пригоршню спелых, сочных, ароматных, сизоватых, словно воском подёрнутых ягод и только откроешь рот, как тут же туда, а заодно и в нос, залетают десятки насекомых. Приходилось отплёвываться и сморкаться, и это сильно портило аппетит.

В конце концов, поняв, что какой-то более-менее реальной альтернативы, в плане витаминизации, ягодам просто не существует, я сколотил бригаду из таких же, как сам, любителей-добровольцев, и мы занялись снабжением отряда таёжными дарами. А их было в изобилии: смородина чёрная и красная, малина, черника, морошка. Местами, встречалась и брусника, но в таких незначительных количествах, что мы её не брали. Зато остальных ягод набирали в достатке. Попутно собирали грибы. Таких «ведьминых колец» из маслят я больше никогда и нигде не видел. Диаметром метров до десяти, почти вплотную друг к дружке, образуя правильные кольца, словно кто-то их специально высевал. Кроме маслят, часто встречались подосиновики. Размером с крупный мужской кулак, с ножкой в диаметр шляпки. Ярко-оранжевые, плотные, как камень. Мы никогда специально не искали грибы, они попадались попутно при сборе ягод. И грех было этим не воспользоваться. Из такого похода мы приносили ведро ягодного ассорти и пару вёдер грибов, чего вполне хватало на отрядный грибной супчик и приличное чаепитие.

В малиннике существовала реальная вероятность встретиться с косолапым, который очень уважает эту ягоду. И нам рассказывали, что такие случаи бывали. Но нас Бог миловал. На лесных полянах, где было светлей, чем в чаще, почти наверняка можно было наткнуться на заросли чёрной смородины с ягодами невероятных размеров, очень сладкими и ароматными. А по берегам рек и небольших озёр, которыми изобилуют те места, часто встречалась красная смородина. Причём вкус и размер её ягод значительно превосходит садовые сорта. Там же я впервые увидел, как растёт морошка: на опушках леса, плавно переходящих в болото, словно кто специально формировал и возделывал грядки этого растения. Ровно, как под линеечку, грядка параллельно грядке. Одновременно можно было видеть и белые цветы, и красноватые недозрелые ягоды, и просвечивающиеся на солнце, как янтарь, оранжево-жёлтые зрелые плоды, формой сильно напоминающие ежевику. Да и листья её так же похожи на листья малины или ежевики. Что, собственно, неудивительно: все эти растения являются близкими родственниками и принадлежат к одному виду.

По возвращению в лагерь все трофеи сдавались поварихе. А она перетирала ягоды с сахаром, и вечерами мы пили на кухне чай. С хлебом из местной пекарни. Это было очень вкусно: белый, ноздреватый, ароматный, ещё тёплый, с хрустящей золотой коркой хлеб и ягодное ассорти, пахнущее тайгой, солнцем, летом. Как-то раз, допив чай, я приоткрыл дверь кухни и выплеснул из кружки в темноту остатки. Внезапно из сумерек возникло лицо Игоря. Точнее, всё происходило очень быстро, практически, одновременно: я приоткрываю дверь, заношу руку с кружкой, вот она уже пошла вперёд, вот из неё вылетают первые капли чая с заваркой, и из темноты возникает лицо Игоря Полещука, комиссара отряда. И на него выплёскиваются остатки чая.

– Спасибо, Миша, ты очень любезен!

Присутствовавшие при этом чуть не подавились от смеха – настолько неожиданно и быстро всё произошло, и столь необычной была реакция потерпевшего. Как оказалось, он только что пришёл из бани и был в чистой одежде. Я, конечно, долго извинялся, но посмеялись вместе с ним от души.

Позже к собирательству подключили ещё один промысел, которым грех было пренебрегать, живя около реки. А так как группа любителей-натуралистов сформировалась ещё на сборе грибов и ягод, практически тем же составом мы стали заниматься и этим, любимым многими занятием – рыбалкой.

Запомнился самый первый выход. Дело происходило после второй смены, то бишь, после полуночи. Кто-то из местных дал нам попользоваться удочками, изготовленными из длинных прямых хлыстов какого-то кустарника (я думал, что из лещины, но оказалось, что лещина там не произрастает – слишком холодно для неё). Надо отдать должное этим удилищам: они относительно лёгкие и при этом упругие и крепкие. Подобными удочками я ловил окушков и плотву ещё в детстве, у деда, в Ясной Поляне. Но там мы их делали из лесного орешника.

Нам посоветовали отправиться на рыбалку на Белую – один из притоков Печоры, километрах в пяти-шести от Приуральского. Учитывая, что расстояние это приходилось проходить дважды – туда и обратно, а также тот фактор, что всё это происходило после работы – благо, что день полярный и Солнце, практически, не заходит – рыбалка давалась нелегко. Но как гласит русская поговорка, «охота пуще неволи». И мы в своих рабочих робах, сапогах, с парой пустых вёдер, несколькими банками из-под съеденной тушёнки, наполненными дождевыми червями, с удочками наперевес, шли, ориентируясь прямо на багряный краешек не закатившегося окончательно за горизонт Солнца. Очень спасала где-то раздобытая «Дэта» – гораздо более эффективный и менее неприятный для кожи репеллент, чем «Антикомарин», благодаря которой можно было до 4 часов не обращать внимания на комаров. Ибо они не в состоянии были причинять нам вред своими укусами. А к их нескончаемому зуду мы за время нахождения в Приуральском привыкли. Особенно интересно было наблюдать за впереди идущими: вокруг их голов висела серая живая субстанция, напоминавшая формой скафандры. А поверхности спин были «живыми» в буквальном смысле: на робе просто не было свободного места, которое не занято было бы мелкими, мерзкими, зудящими в ультразвуковом диапазоне, существами, каждое из которых пыталось просунуть свой гибкий, вечно алчущий тёплой крови, хоботок сквозь микроскопические отверстия в ткани. Надо отдать должное их упорству, некоторым удавалось «проткнуть» два слоя одежды и попасть в пору в коже. Кто-то из наших коллег из другого отряда просто хлопнул двумя руками по такой вот спине и посчитал количество убитых комаров (и не лень же было!). Их оказало больше ста штук.

В таких условиях мы добирались до места предполагаемого лова. Красивейший пейзаж берега Белой и бешеный клёв рыбы компенсировали мучения перехода. В отличие от пологого песчаного печорского берега, берег Белой довольно крут и обильно порос ивняком и смородиной. А спокойное течение вполне позволяет ловить в заводях на поплавочную снасть. На её противоположном берегу частоколом вонзились в небо высоченные, с толстыми стволами, синие в закатном свете ели.

 К моменту прихода посерело – всё же уже стояла вторая половина июля. Зато через час киноварь, охра и сиена пролились сначала на самые верхушки деревьев, а когда Солнце поднялось выше, тайга вспыхнула красками, посветлела, позеленела, ожила. Клёв, как и обещали местные, был отличный. Правда, размер рыбы оставлял желать лучшего, но нам сразу так и сказали, что за крупняком надо идти далеко, на лодке по Печоре. И ставить сети – на удочки здесь давно ничего приличного не ловится.

Ну а нас вполне устраивали и бойкие краснопёрые сорожки, и плотва, и окуни, и ерши размером с ладонь – ни до этого, ни после я не встречал таких огромных ершей нигде. Часам к пяти утра мы натаскали полное ведро мелочёвки. Обратная дорога хоть показалась и труднее, и длиннее, к тому же, идти было тяжело из-за рыбы, тем не менее, возвращаться с триумфом было приятно. В лагерь прибыли к подъёму. Встретили нас как героев: ещё бы, такое пополнение в рационе. Командир распорядился накормить нас и не трогать до обеда – нам позволили лечь поспать почти до начала второй смены. Впоследствии мы ещё раза два совершали такие рейды, радуя товарищей возможностью поесть наваристой ухи.