Глядя на удаляющуюся спину брата, Генке вдруг сделалось как-то не по себе. И откуда берётся эта тревога? Только что было так хорошо. Дядя Фёдор наполнял портвейном стакан за стаканом, рассказывал сальные анекдоты, подхваливал его, Генку, за добрый нрав. И тут вдруг этот Сенька. А вместе с ним — тревога и страх. Не проболтался бы матери, что он, Генка, ключи от гаража брал. Нет, не проболтается, побоится. И снова его стакан шевелился. И что дядя Фёдор так расщедрился? На кой ему ключи-то понадобились? Уверял, что  хахаля матери попугать хочет. Мол, сунется тот в гараж, а там уж давно его ребята поджидают. Мешок на голову и постучат малость кулаками по черепку, чтоб не лез, куда не надо. Дескать, много он свой длинный нос в чужие дела суёт. К тому же мать твоя, мол, ему  не пара. Она, говорит, женщина умная и видная, если захочет, такого денежного мужика найти сможет, что ему, Генке, век работать не надо будет. А что? Дело говорит. Что этот дядя Саша из себя представляет? Да ничего! Учитель хилый! Ни влияния, ни связей деловых, ни зарплаты. Один гонор. Вон тогда, в коридоре, как его, Генку, за грудки тряс! А кто ему позволил?! Какое он на это право имеет? На правах отчима? В гробу его видал! Выслуживается перед матерью! Она ещё и взглядом повести не успеет, как он всё ей на блюдечке несёт. Машину, действительно, сам в гараж загоняет, когда приезжают вдвоём. А мать в это время бежит в дом ужин готовить.

Нутро наполнялось терпким вином, а душа — неосознанной злобой. Если бы не отец да не этот хахаль, он бы, Генка, над матерью всегда смело верх держал. Она бы со своей деликатностью с ним сделать ничего б не смогла. И дядя Фёдор это же толкует:

— Ты, парень, главное не дрейфь! Попугают этого хахаля малость, быстро отстанет от матери. А то, видишь ли, как к себе домой ходить стал.

— А что, часто бывает? — тормозя слова, спросил Генка.

— Часто, не часто — тут дело в другом...  Он нам поперёк горла встал!..

— Чьего горла? — икая, всё пытался взять в толк Генка.

— А тебе какое дело?! — вдруг обрезал дядя Фёдор. — Ты качай из всего этого свой интерес. Тебе, главное, квартиру не потерять. Пропишет этого хахаля, и потом — соси кукиш. Тогда уж поздно будет кулаками махать.

И опять в его стакан забулькала кровяная жидкость. И так стало лень ловить эту скользкую ниточку логики. И всё же где-то на задворках сознания осело: материн хахаль наступил кому-то на мозоль!  Ключи запасные от гаража ему дядя Фёдор потом вернёт. Мало ли что положить или взять что-нибудь понадобится. Чтоб не у матери просить... А то, что дядя Фёдор ключи запасные отдаст, Генка не сомневался. В гараже у них ничего ценного нет. А старая жучка кому нужна? Кстати, и от квартиры тоже нужно запасные ключи сделать. А то выписали, видите ли, и теперь замок сменили. И что ж он, Генка, на эту квартиру уже и прав никаких не имеет? Как бы не так! Сын он ей или нет?!

И злоба с новой силой захлестнула так, что хоть головой об гараж бейся! Ремонт в квартире сделали, словно прокаженный в ней жил. Чтоб, значит, и духу его, Генкиного, там не было! Думают, что легко отделались. Найдет он на них управу! Дядя Фёдор поможет. У него ребятки крутые есть. Он, Генка, их как-то видел... Все, как один, бритоголовые. На лицах, будто маски надеты. Ни одной эмоции. Взгляды уверенные и бесцеремонные, посмотришь — жуть берет. Словом, еще та крыша. Правда, видеть их морды не очень-то хотелось. Впрочем, как и самого дядю Фёдора. Пошатываясь,  встал, отстранив от себя крючковатые его руки  и, игнорируя всякие его доводы, пошел в свою новую обитель.

Как добрался до хаты в тот вечер — не помнил. Очнулся на другой день ближе к вечеру. Долго тряс головой, скидывая с себя жуткий сон. Приснится же! Будто подъехала мать к гаражу не с дядей Сашей, а одна. Открывает дверь, а ей мешок на голову и шилом в печень. Он, Генка, видит все, заорать хочет, а крик в горле застревает. Подбежать хочет, да ноги не идут. А мешок уж в крови весь!..

Вскочил с постели как кипятком ошпаренный. Взглянул на часы. Шестой час! Мать к шести обычно домой подъезжает. Бежать надо! Дядя Фёдор сказал, что резину тянуть не будут. А еще добавил: "Смотри! Насчёт ключей никому не проболтайся! Я-то тут не при чем! А эти ребята шило в печень вставят — глазом не моргнут!". С чего бы он про шило-то?

Наспех глотнул воды из-под крана, плеснул горсть холодной воды на лицо и  — одеваться. Троллейбус, как назло, тащился еле-еле. А Генку колотил нервный озноб. Что за сон приснился?! Да такой отчетливый. Особенно это пятно на мешке... И заледенело где-то под пупком: а вдруг, и правда, они над матерью расправу учинят?! Как он, Генка, об этом сразу не подумал?! Ведь говорил дядя Фёдор: «Ишь, мать твоя, гордячка какая! Гусыней ходит. Людей не замечает!» И сердце забилось так часто, словно километровку на скорость пробежал. Ведь Сенька говорил, что матери недавно кто-то угрожал по телефону. Мол, не суй нос в чужие дела. И дядя Фёдор тоже… про какое-то дело судебное говорил. Что как его подкупили? Он до денег жадный. На вино только не скупится. Хотя просто так поить не будет, только когда резон какой есть. Сынок-то у него еще тот головорез. И никакой там не дядя Саша, а мать в засаду угодит!

И снова этот пугающий сон перед глазами. И на мешке пятно крови все больше и больше... Обдало жаром так, что с кончика носа закапало. Шмыгнул сопаткой, вытер пот рукавом куртки. Выпрыгнул из троллейбуса на первой же остановке. И побежал. Изо всех сил. Быстрее! Быстрее! Что же я, гад вонючий, наделал?!! И слёзы брызнули из глаз. Представить, что матери вдруг не станет, Генка не мог. За мать он бы, наверное, убил любого! И даже себя! Это все Сеньке только кажется, что он, Генка, мать не любит. Козёл! Что он в этом понимает?! А грубит потому, что ревнует её ко всем: к отцу, к Сеньке, к этому, неизвестно откуда свалившемуся на его голову дяде Саше... Красивее и добрее матери никого на свете нет!.. Ни одна девчонка ей в подметки не годится! А потому и знакомиться с ними Генке не хочется. Где их, таких, как мать, найдёшь?

И вот уже виден их  гаражный кооператив. Близко к гаражу подходить не стал. Остановился за кустами, откуда гараж был виден, как на ладони. Отдышался. Осторожно выглянул из-за кустов. У гаража снег не был примят. Значит, сегодня машину мать не брала. Слава Богу! Вздохнул облегчённо, прислонился спиной к тонкому стволу рябины.  Та качнулась, словно хотела отстраниться от него. А леденящий страх не проходил, угнездился где-то в животе. Генка мог бы пальцем показать то место, где он обосновался. Внутри у Генки всё противно тряслось. Вспомнился насмешливый взгляд дяди Фёдора, когда тот отдавал ему ключи. И хоть был здорово пьян, взгляд этот почему-то зафиксировался в памяти крепко.  Плохой взгляд! Захотелось сделать себе больно. Взял и впился зубами в руку. Пусть больно! Ещё больнее! Ещё! Почувствовал во рту запах крови. Но душе легче не стало. Она насквозь проросла страхом собственной вины, за которую не будет ему, Генке, прощенья. Может быть, пойти купить бутылку? Раньше это успокаивало, снимало страхи, раздражение и даже злость. Но сейчас при одном воспоминании о вине, почувствовал позывные на рвоту. Чёрным вороном вспорхнула в голове мысль: не будет тебе избавленья! И так захотелось почувствовать у себя на волосах  лёгкую руку матери, что грудь затряслась мелкой дрожью. Почему-то вспомнился один эпизод из детства. Ему тогда было лет двенадцать. Взрослые парни, среди них и сын дяди Фёдора, подговорили его выкрасть у соседа Петра Григорьевича, награды вместе с красной бархатной подушкой, к которой они были приколоты. Пообещали за это плэйер. Шёл к соседу, а у самого всё вот так же противно тряслось внутри. Сухонький старичок-ветеран жил напротив. Один. Ходил медленно, опираясь на тросточку. Суставы болели. На Генку из-под очков лукаво так выглядывал: “Здравствуйте, молодой человек!”. По плану, разработанному взрослыми парнями, Генке нужно было открыть сервант и положить подушечку в полиэтиленовый пакет, пока старик ищет на балконе велосипедный насос, за которым Генка приходил к нему не раз. Насос хранился на лоджии. Времени для того, чтобы взять из серванта злосчастные награды было предостаточно. Но у Генки вдруг сделались ватными ноги. Звук открывающейся дверки серванта казался таким громким, что сердце начало бешено колотиться. Но и назад пути не было. Во дворе ждали парни. Трусости ему бы не простили. И вот подушечка уже у него в пакете. Хотелось тотчас убежать, чтобы и духу его здесь не было.  Но Пётр Григорьевич уже нёс насос.

— Может, чаю со мной попьёте, молодой человек? — спросил он, внимательно вглядываясь в Генкино бледное лицо.

Ещё не хватало!

— Нет! Спасибо. Меня ждут, — пролепетал Генка.

— Вижу! — усмехнулся тот. — Ну, беги!

Плэйер он не взял. И все дни трясся от каждого звонка в дверь. И, наконец, дождался. При виде Петра Григорьевича в прихожей, сразу виновато опустил голову вниз и признался во всём без утайки.

— Завтра принесите, молодой человек! — сухо потребовал старик. — Тогда ни на вас, ни на ваших сообщников заявлять в милицию не буду.

А когда за соседом закрылась дверь, Генка заплакал, горько и безутешно. И, к удивлению своему, вместо упрёков почувствовал на голове руку матери.

— Не плачь, сыночка! Нет такого греха, за который бы не простил Бог. Ты ведь больше никогда не возьмёшь чужого, правда? — Он кивнул. (И с тех пор рука на чужое не поднималась). —  А с парнями разберись. Это твои проблемы.

Он согласно шмыгнул носом. И на душе стало так легко, словно он уже вернул красную подушечку соседу.

— Мам, тебе за меня стыдно? — прошептал он, прижавшись лицом к её груди.

— Нет, — поцеловала она его. —  Я  тебе верю. Знаю, что такое не повторится. А перед Петром Григорьевичем извинишься. Он - добрый человек. Зла на тебя за пазухой держать не будет.

Награды вернули. Не успели сбагрить. По соплям, правда, надавали, но без синяков. И вот сейчас он снова инструмент в чьих-то недобрых руках. Может быть, всё-таки рассказать матери обо всём?

Не успел подумать, как увидел на крыльце белую её куртку.  В капюшоне с меховой отделкой, она, и вообще, на девчонку похожа.

— Мам! Подожди! — окликнул Генка. Она обернулась, приветливо улыбнулась ему.

— Здравствуй, сыночка. Я, как чувствовала, рыбы вчера нажарила. Голодный?

— Да нет! Не очень, — соврал он. — И в сердце ёкнуло: “Сыночка!”.  Никогда не слышал, чтобы кто-то ещё так звал своего сына.  Не “сыночек”, а именно “сыночка”, с ударением на первый слог.

Ел молча. Она что-то рассказывала про Сеньку. А его душили слёзы.

— Мам, — отодвинув тарелку, тихо произнёс он. — Я вас с Сенькой очень люблю!

У неё даже полотенце выпало из рук. Смотрела на него, как на восьмое чудо света.

— Что-то случилось, Гена?

— Почему? — смутился он. — Ничего не случилось. Просто, я тебя, действительно, очень люблю, мама. Ты у меня самая лучшая, во всех отношениях. — Говорил, а в горле стоял комок, и голос звучал так глухо и напряжённо, будто его душили. — Я много тебя обижал. Ты прости! Я не знаю, почему так происходило. Словно это был не я, понимаешь?

И поднял на неё глаза. По щекам матери катились слёзы. Генка не знал, что слёзы могут быть такими крупными. У плачущих людей обычно морщится лицо. У матери не дрогнула ни одна мышца. И взгляд был до того лучистым, будто слёзы смыли со зрачков накопившийся за долгие годы туманный осадок печали.

— Тебе плохо одному, сынок? — дрогнул её голос. — Ночуй у нас. Я постелю тебе в гостиной.

Он покачал головой. И сразу захотелось уйти. Нет, ему не сказать о ключах. И вообще, может быть, всё это он напридумывал в состоянии похмелья. А завтра этот страх исчезнет, как за ночь высыхает на полу мокрое пятно.

— Давай я принесу родниковой воды? — предложил он.

— Сеня вчера принёс.

Заглянул в мусорное ведро. Оно было пустым.

— Ну, ладно, я пойду, — нерешительно произнёс он. — Мам, а ты что сейчас на машине не ездишь?

— Глушитель полетел. Сеня обещал починить. Да некогда ему пока. За мной дядя Саша утром заезжает. Ему по пути. Ты с дядей Сашей подружись, ладно? Он хороший человек.

Она подошла к нему, прижалась щекой к плечу.

— Спасибо тебе, сынок.

И это было последней каплей. Осторожно отстранил от себя мать, быстро вышел на крыльцо и помчался вдоль тёмной улицы, как шквальный ветер, не чуя преград. Пока бежал, в голове не задерживалось ни одной мысли. Но вот шаги замедлились, и тяжелые думы снова начали атаку. Твёрдо решил, что будет приходить к гаражу каждый вечер. И будет ждать мать за этими кустами. Он не позволит никому тронуть её даже пальцем!  А когда найдёт работу, купит новый замок и вставит. И всё забудется вместе с этим страшным сном.