Сеня недоумевал. Что это произошло со старшим? Словно подменили. Зашёл, поздоровался. Заглянул в его комнату, спросил, дома ли мать. Ведёт себя так, словно между ними ничего не произошло. Зная натуру братца, понимал, что тому что-то от него нужно. Только что? Денег? Так  у Сени их нет.  Обиды на брата не держал.  Давно усвоил: надо принимать  людей такими, какие они есть. А вдруг у Генки, и впрямь, просветление в мозгу? Может, осознал, наконец, образумился? Не враги же заклятые, братья родные...

— Чаем-то напоишь? — раздался из кухни глухой голос брата.

Сеня встал не сразу. Пусть не думает, что сейчас к нему, вприпрыжку,  побежит. Молча полежал минуту, другую. Потом сел на диване, посмотрел в окно. Вечерело. Интересно, где мать? Не спеша, встал, как лыжами, шаркая тапками по полу, как бы нехотя, пошел в кухню. Нацепил на лицо маску достоинства, чтобы братец не подумал, что его испугались или еще того хуже — заискивают за то, что заявление из милиции забрал.

 На столе дымились два бокала с чаем. Про себя хмыкнул: в кои-то веков братец сподобился поухаживать за ним! Небось, теперь свет перевернётся.

В чай дули молча. Паузы Сеня держать умел.

— Сколько тебе ещё в техникуме учиться? — как бы, между прочим, поинтересовался Генка.

— Два с половиной года, а что?

— Да так. Потом работать пойдёшь?

— Ну да! Матери тяжело одной нас тянуть. Что она  в своём институте  получает? Не зарплата — слёзы.

— Так у нее ж хахаль появился... Вот пусть и раскошеливается.

— Преподаватель он. Откуда у него деньги?

— Вот-вот!.. — злорадно протянул Генка. Вспомнил слова дяди Фёдора: «Голытьба!»

— А могла бы и покруче мужика найти!

—Содержать нас с тобой не обязана! — отрезал Сеня.

— Ишь ты, как заговорил! А ведь у тебя в этой ситуации свой интерес имеется. И ты об этом не забывай.  Вот возьмёт да и пропишет своего хахаля в нашей квартире. Будет потом тебя, как вшивого по бане, гонять! Помнишь, как меня в коридоре лупил?

 — Да уж «лупил»! — хмыкнул Сеня. — Прямо там! По щеке ладошкой махнул. Это тебе, что слону дробина.

Старший криво усмехнулся. Сеня молча глядел на него. Права мать: не слышит он! И тут, хоть голову о стену разбей — не услышит.

— Не думай, что у этого мужика ты долго будешь в любимчиках ходить! — продолжал язвить Генка. — Подомнёт под себя — вякнуть не успеешь.

— Не подомнёт!

— Посмотрим!

А чего это глаза у него так бегают? Пакость, что ли, в голове какая зреет? Страх обуял? На братца это не похоже.

— Откуда у него форсу-то столько? Не из депутатов, случайно? – гнул своё Генка.

— Да нет! Откуда ты взял? Организацию какую-то общественную возглавляет.

— Ах, вот оно что! Всё равно политика.

— А что его дела тебя так интересуют?

— Как - никак, будущий родственник. Знать хочу, как на него управу найти, если вдруг задираться начнёт.

Тут Сеня прикусил язык. И что это его так на откровенность понесло? Ни слова больше: ни о матери, ни о дяде Саше. Генка кожей почувствовал, что разговора больше не будет, отодвинув бокал в сторону, вытер рукавом губы и вышел в прихожую.

— Ну, я к дяде Фёдору пошёл, — одеваясь, вяло пояснил он и хлопнул дверью.

А Сеня все казнил себя. И что «купился» на его доброе расположение? Не хотелось в холодную войну играть? Или ради матери старался? И вот, на тебе! Подловил. Как дурачка!!! Хотя что он особенного и сказал-то ему? При желании и без него мог бы высчитать, куда дядя Саша на работу ходит. А названия общественной организации он, Сеня, не упомянул.  И всё равно, с этим человеком надо быть начеку и язык не распускать. Мастак он людей на крючки ловить... И что дядя Саша брату не нравится? Нормальный мужик. Не пьющий, интеллигентный, мать любит, это чувствуется... Видел, какими глазами на неё смотрит. Да и цветы в доме не переводятся. Значит, серьезно у них. Конечно, не из денежных мешков... Братец-то спит и видит на содержание к кому-нибудь пристроиться...  И что жизнь человеческая устроена так? У дяди Саши дочь к работе рвётся, так к коляске инвалидной прикована. А братец - кровь с молоком, а тунеядец ещё тот! Как его на работу настроить? Палец о палец ударить не хочет. Тарелку за собой не помоет,  постель за собой не уберёт. Уж мать по- всякому на него воздействовать пыталась. И лаской, и уговорами, и к совести взывала, и на собственные харчи его переводила, запрещая в холодильник нос совать. Книгу про Обломова почитать принесла... Только он и мозгами шевелить разучился. До книг ли ему! Куда только мать его на работу не пристраивала. С вечера пообещает, что обязательно утром в этот офис явится. Но утром не добудиться, хоть пятки ему поджигай. И всякий день одной фразой прикрывается: "Завтра схожу! У меня сегодня голова болит!". К врачу-наркологу на прием записала. Не пошёл. А лечение - дело добровольное. На аркане тащить - бесполезно. И хочется ему каждый день мозги водкой затуманивать? Сеня как-то водки попробовал. Потом весь день блевал да самоедством занимался. Страхи какие-то начались… Тогда и принял решение: гадости этой в рот не брать! Вон мать, не курит, не пьёт, ничем себя не расслабляет, а отдыхать и веселиться умеет. На гитаре играет, английский учит,  любую работу с радостью делает... Да и многие в классе не пьют, спортом увлекаются. До смешного дошло. Класс на два лагеря разбился: пьющие и непьющие. И даже на переменах каждый в свой стан норовит... Он, Сеня, сначала присматривался, к кому примкнуть. А после случая того с выпивкой - твердо определился.

А мысли снова вернулись к братцу. И почему не он, Сеня, старший? Быстро бы братцу мозги продул! Но десять лет стояли между ними непробиваемой стеной. Может, когда-нибудь эта разница и сотрётся, но пока перевес явно на Генкиной стороне. И слушать братец Сеню не намерен. И что он к этому дяде Фёдору присох?! Тот его, как глупого ерша, на крючке держит. Противный мужик. Все женщины при встрече с ним к стенкам жмутся. А ему это нравится. У него на физиономии написано, что всем миром управлять хочет. Пошляк! Каждую женщину взглядом раздевает. На мать смотрит — слюни текут. А у самого жена есть. Кстати, ему под стать: толстая, рыжая, наглая! Говорить спокойно не умеет, всё время орёт. Подберутся же! И сын у них такой же отвратный. Внешностью в мать пошел, а натурой — в дядю Фёдора. Взгляд, как у бульдога. Понты крутит.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, надел наушники, врубил музыку. А ну их всех!