Наташа вздрогнула, услышав знакомый позывной мобильника. Пришло сообщение от Саши: "С добрым утром, любимая!" И хоть такие сообщения приходили каждый день и стоило бы уже к ним привыкнуть, читая эти слова, всякий раз чувствовала прилив какого-то тепла, успокоения и радости. Сообщениями обменивались по нескольку раз в день. Никогда не засыпала, не получив от него "Спокойной ночи, родная!". Знала, что набирает текст в кухне или в туалете, втайне от дочери. Вот ситуация! Как малые дети, все надо от кого-то прятаться. Ночевать у нее Саша никогда не оставался. Стоило ему задержаться позднее девяти часов, дочь буквально домогала телефонными звонками: "Ты скоро придёшь? Я без тебя не буду ужинать!". А ей так хотелось хоть одну ночь поспать на его сильной руке, касаясь щекой груди. Только где там! На ласку выпадали редкие минуты, когда дома не было Сени. Почему-то и его стеснялись. И всё же хоть редкие минуты счастья, но случались! Благодарила Бога за эту встречу. Мысленно часто возвращалась в тот ненастный, но такой счастливый для нее ноябрьский день, когда среди разорвавшихся туч вдруг засияла радуга. Вот и сейчас, улыбнулась, обхватила себя руками и вся с головой ушла в  приятные воспоминания.

Ни за что бы с мужчиной рядом не села: не на экскурсию, в монастырь собралась. Да мест в автобусе свободных больше не было. Попутчик понравился ей сразу. Бывает такое: как вольтовой дугой вдруг прошьёт. Особо притягивали внимание глаза: большие, внимательные, спокойные. И как-то так получилось, что открылись друг другу очень быстро. Наверное, так тесно сближает узкое пространство дороги. О себе рассказал все, как на духу. И про жену, которую потерял два года назад, и про дочь, которая в инвалидной коляске. Удивило только, почему такой видный мужчина и одинок. Из-за дочери? Все может быть. И сразу вспомнился сон: примеряла белые босоножки. Заглянула в сонник: к замужеству. Улыбнулась про себя. Искоса взглянула на соседа. Как знать! Как знать! Сны у нее вещие.

Вернулась из монастыря вся в таком расслабленном и светлом настроении, что не услышала, как хлопнула входная дверь. Вздрогнула и напряглась, услышав в прихожей визг Виконта. Старший имел обыкновение воспитывать собаку в пьяном виде. И вспомнила слова священнослужителя, к которому обратилась в монастыре: «Защитить себя можно взглядом. Мысленно начертите вокруг себя круг и читайте молитву. Никто не посмеет вас тронуть».

В своё время смотрела фильм "Вий", но принимала за сказку. Да и как иначе? Однако старший стал вытворять такое, что добрый совет старца пришлось взять на вооружение. Почуяли тёмные, что помощь идет. Кишели вокруг. Так открыто и так агрессивно сын на неё ещё никогда не кидался. Только что зубами не лязгал, как та паночка. Но в очерченный ею круг войти не посмел. А когда святой водой нарисовала на его двери крест - и вовсе затих. Даже Сеня удивился. Это было видно по его вытянувшемуся бледному лицу. Спросила старца и об иконе, которой нужно молиться, чтобы облагоразумить пьющего человека. И тут же в иконной лавке купила "Неупиваемую чашу". Внимательно рассматривая образ младенца на чаше, качала головой: название-то какое интересное!

А вечером, разбирая постель, вдруг получила сообщение по мобильнику: "Доброй тебе ночи! Целую. Саша!"

Сначала встречались с ним, как школьники, на улице. Все уголки города исходили. Самое большое, что позволял себе - так это за руку её взять. И от этого становилось так хорошо,  что даже все слова разом куда-то пропадали. Хотелось вечно вот так держаться за руку и молчать, молчать, молчать... А когда поднимался ледяной ветер, заходили в кафе или в читальный зал публички. А куда денешься? У него однокомнатная квартира. Там - больная дочь. У неё - проблемный сын. Как-то Саша рассказал о своей общественной деятельности. Их неправительственная организация вела борьбу против распродажи самых плодородных земель столичным толстосумам. Когда он затронул эту тему, в голосе у него зазвучали довольно жёсткие нотки. В глазах появился упрямый блеск.  Сначала она просто слушала и любовалась им, понемногу его душевный огонь стал проникать и в неё. Да и факты были уж больно вопиющими. 

— Знаешь, Наташ, к чему все идет, — как-то с горечью посетовал он. — Обложат простого человека, как волка в загоне, красными флажками, ступить на своей земле будет некуда! Ты только, ради Бога, не подумай, что у меня какие-то склонности к власти или лидерству, не моё это. Но от фактов некоторых всё внутри переворачивается!

Говорил он это страстно и искренне. Давно выстрадано. Да вот хватит ли в нем сил поднять народ? Одному этот воз с места не сдвинуть.

— Вот ты смотришь на меня с сомнением, мол, надо ли все это затевать. Надо, Наташенька, надо! Пусть для кого-то это кажется наивным, но ведь ты-то меня слышишь?

 Она улыбнулась, тыльной стороной руки провела по его щеке. Он нежно поцеловал её пальцы и продолжал:

— Прошлой весной  деда одного избили. Тот на велосипеде на кладбище ехал, через лес, значит, короткой дорогой. Видит, шлагбаум закрыт. Сколько лет здесь проезжал, ничего подобного не было. А тут - на тебе! В недоумении почесал затылок и дальше покатил. А из леса выходят двое в камуфляжных костюмах, с автоматами на боку. "Стой! — кричат. — Частная земля!" Ну, мужика и понесло!

Наташа смотрела в Сашины глаза, а воображение вырисовывало чёткую картинку происходящего. С ней иногда случалось такое. За картинкой следовали события, но не те, которые описывались словами. Голос рассказчика растворялся в дымке какого-то странного видения, и перед мысленным взором открывалось то место, та ситуация, тот отрезок времени, куда проникало её концентрированное внимание.

Старик, о котором шла речь, был сгорбленным и высохшим от скорби. Из-под черной кепки торчали потные завитки редких грязно серых волос. Поверх клетчатой фланелевой рубашки  была надета серая безрукавка домашней вязки. Из карманов серых драповых штанов свисали нитки. Зато яркая ветровка с капюшоном, каких нынче полно на секондхэндовских толкучках, была явно заграничного происхождения. Впалые щеки коричневого от раннего загара лица бороздили глубокие морщины. В мутновато-серых глазах таилась тоска. Облезлая рама старенького велосипеда усугубляла и без того удручающий облик этого старого человека, с бесцветных губ которого слетали горькие фразы:

— Плевал я на ваши шлагбаумы! Нет у меня денег на мерседесы и такси! И на ногах вены вздулись. Пешком далеко не уйдешь! А на кладбище надо! Младший сын у меня здесь лежит, в Афгане погиб! А вы, сучье племя, мне путь закрыли!

Два молодых парня в зеленых камуфляжных костюмах, что вышли из леса с автоматами, многозначительно переглянулись. Дедовы слова на душу не легли. Наоборот,  после длительного  бездействия, им хотелось поразмяться, позубоскалить. И щупленький беспомощный дед казался тем облезлым зайцем, которого в давнюю пору барских охот выпускали впереди своры голодных гончих псов.

— Дед! Тебе что сказано? Поворачивай! — грубо рявкнул один из них, вытянув вперед бычью шею.

Но дед, знай, крутил педалями.

— Ты что, глухой? — хохотнул второй. — Сейчас достукаешься! Дам сигнал "Огонь на поражение!".

— Да идите вы в задницу! — сплюнул в сторону дед и закрутил педалями ещё быстрее.

Парни, перемигнувшись, ускорили шаг. По тропинке, на которую свернул дед, ехать было трудно. Под колеса то и дело попадали выпирающие из земли коренья старых сосен. Не разгонишься. Догнать его парням не составило большого труда. Одним ударом деда свалили на землю, велосипед на скорости отлетел далеко в сторону. Сгорбленную спину утюжили тупые носы крепких кожаных ботинок. Каждый удар вызывал тихий стон. А когда тело деда обмякло, один из парней легко вскинул его на плечо. Другой поднял велосипед. До трассы было недалеко, метров триста, не больше. Кинув велосипед и деда на обочину дороги, парни, отряхивая руки, поспешили на охраняемую территорию. Дело было сделано. Зарплата отработана. Ну, а деда кто-нибудь из сердобольных водителей подберет. В больнице оклемается.

И снова железные стволы автоматов лениво забренчали о пряжки ремней...

Когда видение исчезло, Наташа осипшим голосом спросила:

— А разве нельзя в суд обратиться?

— Подали мы в суд, — безнадёжно махнул рукой Саша. — Скоро уж год будет, как тяжба идет. За всем этим большие деньги стоят. И мне, и дочери моей не раз уж угрожали!... Одного боюсь. Не высчитали бы тебя. Знаю, следят они за мной. И с дочкой не известно бы что сделали, да она из квартиры не выходит, и никому не открывает.

С каждым днём Наталья ощущала все сильнее, какое большое пространство в её жизни   занимает Саша. По ночам, глядя на фотографию мужа, упрашивала его простить её. Он понимающе улыбался. И добрая улыбка его растворяла чувство вины. Почему-то вспомнилось, как растерялся Саша, когда она впервые пригласила его к ним в гости.

— Знаешь, Саш, старший, может, конечно, настроение испортить. Но когда-то надо на это решиться, правда?

Лицо его осветилось счастливой улыбкой, он нежно обнял её за плечи.

— Я — учитель. С любыми ситуациями сталкивался. И не таких ещё обуздывать приходилось.

Саша пришел к ним в пятницу вечером. Пришел в галстуке, с огромным фруктовым тортом в руках. Сеня очень достойно пожал ему руку и поспешил удалиться на улицу. Старшего дома не было. И ничего доброго это тоже не предвещало. Значит, заявится пьяным.

Так и получилось. Старший явился в тот момент, когда они с Сашей на кухне пили чай.

— Где эта гнида?! — раздалось из прихожей. — Я ему покажу, как чужое брать! Куда дел мои наушники?

— Гена, у нас гости! — вышла в прихожую она.

— А мне-то что?!

— Не груби! — попросила тихо, но внушительно.

— Ха! Я, между прочим, в своем доме!

— Здравствуйте, молодой человек! — раздалось у неё за спиной. Саша тоже вышел в прихожую.

— А ты кто такой?! — бесцеремонно бросил в его адрес сын.

— Александр Васильевич, — спокойно представился Саша. — А вас, как мне сказали, Геной зовут. Так вот, Геннадий, на "ты" мы еще с Вами не переходили.

— А мне плевать! — оборвал тот. — Если ты ее хахаль, то тащи к себе домой. Понял?!

— Гена! Прекрати! — тихо попросила она.

— А чего он тут меня учить вздумал! Ещё вякнет — и не такое услышит! — Сын скрылся в своей комнате, врубил на всю катушку музыку.

Саша побледнел. Наташа молча стиснула его руку.

— Ничего, ничего, — попробовал улыбнуться он. — Я это в себя не принял. Но знакомство состоялось. Это уже хорошо.

Провожая его до остановки, она не сдержалась, заплакала.

— Наверное, ты больше не захочешь заходить к нам!

— Наоборот! — твердо сказал он. — Теперь я вижу, что без моей помощи тебе не обойтись! И я буду приходить как можно чаще.

А во время второго его визита случилась эта схватка со старшим в коридоре, после которой Саша убедил её снять старшему комнату.

Переехав в новое жилье, старший долгое время домой не заходил. Она упивалась своей свободой. Словно с души и тела сняли ржавые крючки. Заезжала к старшему раз в неделю. Привозила продукты, свежее постельное белье, кое-что из одежды. Он принимал это, молча, как само собой разумеющееся. Говорил, что на еду подрабатывает на рынке. Ни о чём ее не спрашивал. Его никогда не интересовали "чужие" дела. И всё же это были полумеры. Понимала и тяжело вздыхала. А что тут ещё сделаешь? Поменять замок, сим карту и прекратить всякие контакты? А вдруг заболеет чем-нибудь? Или … Да мало ли что может случиться. Всё-таки сын, не чужой человек. Хотя читала где-то, что люди друг другу родственники не по крови, а по духу. Кровные родственники очень часто являются злейшими врагами. И даются друг другу для того, чтобы получить определённый Всевышним жизненный урок. Какой урок должна получить она? Уметь защититься? Или достучаться до его души? Последнее, похоже, никак невозможно! Испробовано всё: и ласка, и жёсткий отпор, и молитва. А ещё говорят, что воспитывать нужно личным примером. Уж куда лучше пример - родной отец. А старший и не вспоминает о нём. Одним оставалось утешиться: испытания даются по силам. Стало быть, сильна! А, значит, всё сумеешь претерпеть!

И продолжала перед сном просить у Высших сил помощи. И очень часто творила молитву своими словами.