Наташа откинулась на спинку стула, открыла глаза, потерла кисти рук. Они занемели. Она что, уснула?! Испуганно оглянулась по сторонам. В кабинете никого не было. Что это с ней? Взглянула на экран компьютера. Черным курсивом мерцал заголовок: "Историческая справка". Внимательно присмотрелась к тексту.

" К.Ф. Рылеев стал членом Северного общества декабристов. Он был радикалом — выступал за введение в России республиканского правления, разделяя идеи П.И. Пестеля. Рылеев сыграл решающую роль в подготовке восстания  на Сенатской площади. К.Ф. Рылеев был повешен вместе с Пестелем, Каховским, Муравьёвым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым".

И тотчас все поняла. Подобное с ней уже случалось. Сопереживание достигало такой силы, что она оказывалась в энергетическом поле того человека, образ которого запечатлевался в сознании, и невольно проживала временной отрезок чужой жизни. Сердце сдавило так сильно, будто чья-то злобная рука пыталась запихать его в ржавую коробку. Из груди вырвался тихий стон. Мистика какая-то! Зачем попался на глаза ей этот странный текст?! Хотя, что лукавить, знает ведь, что ничто не происходит случайно. Уж как редко смотрит телевизор, но стоит включить, непременно наткнется на ту программу, какую ей нужно увидеть, услышит именно ту информацию, какую необходимо получить в данный момент. А в сознании снова всплыли картины двадцатилетней давности.

Приступы у сына не прекращались, наоборот, раз от раза становились все сильнее и продолжительнее. Видеть это было так невыносимо, что в такие моменты она накрывала сына простыней. Как ни странно, но это почему-то помогало. Однажды приступ длился особенно долго. Мальчик умирал на глазах. Она молилась: "Господи! Помоги! Услышь мои молитвы!" Но малыш продолжал биться в припадке. С ним происходило что-то ужасное! Перекошенное судорогой лицо, пена изо рта — от этого кровь стыла в жилах.  Вот головка ребёнка бессильно упала на подушку. Пульс пропал. С  отчаянья, до крови кусая губы, воскликнула: "Господи! Если Ты не в силах ему помочь, то пусть поможет хоть сам дьявол! Мой сын должен жить!" Сказала и сама содрогнулась от содеянного. И услышала за спиной чей-то вкрадчивый смех. Испуганно обернулась. Но никого не увидела. Однако тихий смех продолжал звучать в ушах. И тут на глазах стали происходить такие же чудеса, о которых писала мать Рылеева. Геночка порозовел, успокоился, а потом открыл глаза. Наташа принялась безумно целовать малыша, не веря свалившемуся на нее счастью. Сын пошёл на поправку. Она не верила своему счастью. Вкладывала в него всю свою душу, всё свое время, все свои силы. Он пошёл в школу с шести лет, потому что к этому времени умел читать и писать буквы. У него была своя детская библиотека, с множеством разных энциклопедий и подписных изданий. Игрушками были заставлены все полки. Сынишка рос крупным и сильным, с каждым днем все больше походил  на отца. Те черные, безутешные дни забылись очень быстро, как забываются боли роженицы, кормящей грудью ребенка. Измученная бесконечными страхами, душа радовалась благополучию так неистово, что это начинало беспокоить мужа.

— Ну что ты носишься с ним, как с писаной торбой! — иногда упрекал он. — Про меня совсем забыла! Нет, нам непременно нужно заводить второго малыша, а то ты совсем избалуешь сына!

Но она и слышать ни о чём не хотела. И напрочь забылись суровые предостережения старушки с водянистыми глазами: "Отдай его! Он во власти тёмных! За ним стоят не мелкие сошки, — иерофанты зла!" Забылся и жуткий смех за спиной, после которого малыш так неожиданно пошел на поправку. И только сейчас, после прочтения письма Анастасии Матвеевны Рылеевой, стали отчётливо проявляться в памяти давно забытые детали. Боже мой! В отчаянье своём мы не ведаем, что творим! Как могло сорваться с языка имя нечистого?!! Теперь понятно, за что так мучительно расплачивалась все эти годы...

Работать в этот день больше не могла. Отпросилась домой, сославшись на давление. Взглянув на неё, начальник отдела сочувственно кивнул. До дому решила идти пешком. И всё думала о старшем.

Из рук смерти она вырывала его не однажды. Во второй раз это случилось в четырнадцать лет. У Гены разболелся зуб. Уже несколько ночей он не спал, и Наташа настояла на том, чтобы сын обратился в зубной кабинет к школьному врачу. Зуб следовало удалить. Но сын очень боялся боли и просил сделать укол обезболивания. Когда врач ввела новокаин,  с Геной случился обморок. Остановилось сердце. Срочно вызвали ее и "Скорую". Потом всё мелькало, как в немом кино: две машины "Скорой помощи" и слова: "Пульса нет!". Тогда она схватила сына за руку и, глядя на его мёртвенно-бледное лицо, стала про себя неистово читать "Отче наш".  Через несколько минут пульс появился, слабый и аритмичный, но сын открыл глаза. Сердце забилось, но давление было очень низким, и мальчика трясло от холода. Врачи с облегчением вздохнули. И запомнились слова пожилой женщины - врача: "Когда медицина бессильна, мы всегда приглашаем мать!". Позже сын  рассказывал о своих ощущениях во время обморока. После укола почувствовал, что куда-то проваливается. А потом перед мысленным взором стали мелькать картинки, как фрагменты беззвучного кино: вот он в детском саду, играет в песочнице, вот идет в первый класс, с большим букетом цветов, вот гостит у дедушки с бабушкой в деревне. Видел и недавнюю ссору с Сенькой...

Тут бы в самый раз и объяснить ему, что человек держит ответ перед Богом за каждый содеянный поступок, но сын был и без того напуган. На него было жалко смотреть. И снова жалость взяла верх над разумом…

Придя в этот день домой с работы, Наташа долго не находила себе места. Всю ночь никак не могла сомкнуть глаз. Не выходила из головы эта интернетовская информация. Но там вершил судьбу суровый Ангел. Она же призвала на помощь!.. Господи! Прости меня! И снова, как много лет назад, никуда было не деться от водянистых глаз знахарки в расписанном морозом оконном стекле: "Отдай его! Он в руках у тёмных!" Голова беспомощно металась по подушке. Нет! Только не это! И с мольбой посмотрела на портрет мужа:

- Стёпочка! Милый! Помоги! Ты ведь оттуда все видишь, всё понимаешь правильно! Вырви сына из рук тёмных! Наставь на путь истинный! Устала я, Степан… И нет уже никаких сил!

Вскочила, зажгла свечу перед образом Спасителя, опустилась на колени и зашептала, исступленно и отчаянно: "Господи! Иисусе Христе, сыне Божий! Молитв ради пречистыя Твоея Матери, услышь и меня, рабу твою грешную Наталью. В милости Твоей власти чадо мое, Геннадий. Спаси и сохрани его имени Твоего ради! "

Молилась и плакала, плакала и каялась за слетевшие с бездумного языка слова. И на душе становилось легче, будто кто усердно откачивал  скопившуюся под самым её сердцем горечь. В воспаленном мозгу лихорадочно вертелось: "Главное, верить! Верить и не бояться! Изо всех сил гнать от себя плохие мысли!"

Усиленно стала вспоминать какие-то моменты из детства Геночки. Больше всего он радовал, когда находился у дедушки с бабушкой в посёлке. Куда-то разом исчезали все капризы. Ребёнка было не слышно и не видно. То он копал за дровяным сараем какую-то пещеру, то строил на картофельной меже из камней блиндаж, то зачем-то собирал в саду кузнечиков в банку, а потом, наблюдая за ними, поражался тому, что они съедают друг друга. Но всегда играл один. Желания водиться с соседскими ребятами у него не возникало. Старинный родительский дом прятался за дощатым забором с глухими дубовыми воротами, которые надежно защищали двор от нежеланного общения. Через дорогу находился винный магазин, возле которого собирались многочисленные любители спиртного. В детстве они с сестрой любили залезать на ворота и с высоты наблюдать за шумной жизнью улицы. Генка же, наоборот, предпочитал созерцать "пьяную жизнь" из зарослей сирени, которые проросли по другую сторону забора. Дедушка с бабушкой никак не могли приучить шестилетнего Генку закрывать за собой двери. Пулей вылетая из дома во двор, малыш оставлял открытыми разом все двери, переходящих одна в другую комнат. Один за другим вырисовывались загадочные дверные проёмы, манящие своей тёмной открытостью. Собутыльники смело шли просить стаканчик, чтобы тут же, как они выражались,  "раздавить" очередную бутылку "на троих". Как только ни убеждали внука дедушка с бабушкой закрывать за собой двери,  Генка, как говорила бабушка, и "в ус не дул". И однажды кому-то из взрослых пришла в голову  идея припугнуть ребенка. Мол, давайте скажем, что пьяницы украли из шкафа мамину дубленку.  Родители помогли Наташе купить дублёнку на встречную продажу. Отец был сам не свой до сбора грибов и ягод. И когда год был урожайным, частенько сдавал лесные дары в заготовительную контору. Кроме денег, выдавали ещё и справку, по которой можно было приобрести дефицитный товар. Дублёнка была шикарная: песочного цвета, с модным в то время капюшоном и  с мягкой кожаной окантовкой. Дублёнкой любовалась вся семья целый вечер. А когда Наташа стала примерять обновку, сын подошел к ней, погладил по меховой отделке рукава  и  прошептал, чтобы не услышали дедушка с бабушкой: "Мамочка! Ты у меня, как снегурочка! Никому эту шубку не продавай, ладно?!" Наконец, дублёнка была благополучно повешена в шкаф. И про неё на время забыли, потому что было лето. Вспоминали только тогда, когда в очередной раз в доме оставались открытыми все двери. Бабуля охала, качая головой: "Далеко ли до беды?". И однажды, перепрятав дублёнку, взрослые решились на спектакль. Наташа села у раскрытого шкафа и закрыла лицо руками. А бабушка, позвав внука в дом, с убитым видом сообщила, что дублёнку украли, потому что он опять позабыл закрыть за собой двери. Ноги сына подкосились, и он сполз спиной по стенке на пол. Сейчас уж и не вспомнить было точно, стал ли сын с тех пор закрывать двери, но навсегда врезался в память ужас, застывший в его глазах. И вряд ли стёрлась в душе сына та давняя обида на них, взрослых, разыгравших с ним такую злую шутку.

Перед мысленным взором встала ещё одна картина. Вот они стоят на службе в Домском соборе. Звучит орган.  Геночке лет семь или восемь. Затаив дыхание, малыш слушает звучание органа. И в глазах столько нескрываемого изумления, что это привлекает внимание священника. Высокий старик в белом облачении подходит к мальчику, гладит по голове, заглядывает в глаза и пристально изучает его взгляд. От прикосновения его рук Геночка сжимается так, словно над ним не старческая ладонь, а поднявшаяся в готовность гильотина.

Вспомнив об этом, почему-то захотелось посмотреть детские фотографии сына. Достала из серванта все альбомы и стала внимательно вглядываться в любительские  снимки. Взгляд у сына был чистым, открытым и даже каким-то трогательным. И почти на каждой фотографии глаза его были широко распахнуты, и в них проглядывал непонятный страх. Вздохнула, отложила в сторону альбомы. И снова слёзы защекотали губы.