– Нюронька, отец приехал! Беги-ка скорей, встречай! – подтолкнула Варвара дочь к двери.

Шустрая девочка выбежала на улицу и запрыгнула на дрожки. Фёдор Николаевич обнял её и тронул пальцем за нос: – Ух, скороспелка!

В это время Варвара уже распахнула ворота и, взяв под уздцы коня, повела его во двор. Так продолжалось уже несколько лет, завидев в окно подъезжающего мужа, Варвара тотчас отправляла дочь его встречать.

Кроме Нюроньки и Василька в семье было ещё двое детей. Через год после того, как Фёдор Николаевич и Варвара стали жить одной семьёй, родилась Мария, а следом за ней – Андриян. Старшие сыновья, от первого брака, проживали отдельно, своими семьями, однако хозяйство вели с отцом одно. Обрабатывали землю совместно, а благодарная земля, просоленная потом тружеников, давала хорошие урожаи. Отец держал в своих руках всё их крепкое хозяйство. Он решал, как распорядиться излишками, и делил прибыль от реализованной на рынке продукции между семьями честно – по количеству едоков.

Василёк с Нюронькой ходили в церковно-приходскую школу, разница в их возрасте была небольшая. Варвара так и не смогла заменить мать задумчивому, тихому мальчику. Сначала она пыталась приголубить ребёнка, но он сторонился и избегал её, стараясь быть незамеченным, не попадал лишний раз на глаза. Потом появились совместные дети, и больше попыток приблизить к себе ребёнка Варвара не делала, оправдывая себя тем, что по хозяйству много работы. А её действительно было много: и со скотом надо управиться, и холстов наткать, и детей с мужем обиходить – при большой семье всегда работы достаточно. С момента появления мачехи в доме мальчик замкнулся, ушёл в себя, однако отец не замечал этого. Он настолько был увлечён настигшей его на закате жизни любовью, что не заметил, когда ребёнок от него отстранился.

Однако, несмотря на свою застенчивость и замкнутость, Василёк был очень дружен со сводной сестрой. Кроме общей любви к чтению, что-то необъяснимое привлекало его к этой всегда весёлой и бойкой девочке. Её карие, почти чёрные, глаза искрились, когда она смеялась, и превращались в бездонные колодцы, когда они вместе грустили. Нюронька обладала чудесным даром чувствовать боль другого человека и умением сострадать. Мальчик был твёрдо уверен, что она понимает его без слов. Такое случается только между духовно близкими людьми, родство душ всегда прочнее кровных связей.

Встретив отца и быстро выполнив полученный от матери приказ – накормить кур и гусей, она забралась на полати – излюбленное место брата:

– Что читаешь, Василёк?

– Старую книгу. Тятя давно ничего нового не привозил, – глаза мальчика выражали немую тоску, которая ранила сердце доброй девочки. Но она знала, чем можно оживить этот взгляд и всегда старалась изменить гнетущее мальчика настроение:

– Я попрошу папку купить новых! Ты читай, читай, а я рисовать стану.

Накануне она уже попросила отца купить новые книги, только не говорила об этом брату, очень уж хотелось подарить ему нежданную радость.

– Читай! – взъерошила она волосы на голове брата.

Отец никогда не отказывал Нюроньке, хотя она и не была ему родной дочерью. Он старался доказать молодой жене свою любовь через особое внимание к падчерице. Даже когда родились общие дети, отношение к девочке не переменилось.

– Правда, Нюронька? Попросишь? – немного оживился мальчик и попытался глянуть на рисунок.

– Не подсматривай… сказала же, что попрошу. Читай! – повела она плечом, продолжая что-то увлечённо рисовать на листе бумаги.

Василёк улыбнулся, подул на её кудряшки, упрямо выбивавшиеся из туго заплетённых косичек, и углубился в чтение. Так они и лежали на полатях плечо к плечу, каждый занимаясь своим делом, «сведенники», но такие близкие люди.

– Смотри, Василёк! – протянула Нюронька брату рисунок.

По листу бумаги летел конь… живой конь! Голова коня была детально и тщательно прорисована, шея и туловище ¬– напряжены и устремлены вперёд, грива развевалась на ветру, копыта еле касались земли. Глаза мальчика широко распахнулись, ожили, он чувствовал этот вольный ветер, явно слышал ржание коня и топот копыт. Богатое воображение уже дорисовывало широкий луг на берегу родной реки Синары, а вдали – предгорья Урала, поросшие лесом, и караваны облаков, низко плывущих над лугом.

– Нюра!.. Нюронька... – чуть слышно шелестели губы впечатлительного мальчика.

Видя, что она достигла желаемого результата и погасила на какое-то время тоскливую пустоту в глазах брата, девочка счастливо улыбнулась и тихонько, чтобы не мешать Васильку, удалилась.

Варвара, накинув на плечи привезённый мужем дорогой кашемировый платок, как всегда быстро и без суеты собирала ужин, изредка благодарно и ласково поглядывая на мужа, а он сидел, облокотившись на стол, и любовался ею.

 Пять лет назад, с приходом настоящей хозяйки, дом Фёдора Николаевича ожил и помолодел, как и хозяин, и в нём поселился добрый домашний дух. Около печи на лавке, покрытой льняным полотенцем, сиял начищенный до блеска самовар, расшитый руками жены рушник обрамлял икону Спасителя, аккуратно застеленная большая кровать с вязаным узорчатым подзором стояла, точно нарядная невеста. Подушки горкой устремились к потолку.

Это Нюронька их так уложила. Сама и петли метала на наволочках, такая махонькая ещё, а мастерица! Девки уже на вечёрки зовут, когда готовят приданое, чтобы петли метать на косоворотках – от машинной работы не отличишь. Взгляд отца семейства, скользя по чистому, с любовью прибранному дому, наткнулся на Нюроньку. Она стояла, прижавшись к стене, всем видом умоляя обратить на себя внимание.

– Ну, беги сюда, егоза! – ласково улыбнулся отец.

Огонь мгновенно вспыхнул в карих глазах, но она тихо подошла к нему и, как тогда, в момент первой их встречи, прижалась бочком к колену:

– Папка... – никто из детей так его не называл, причём так ласково звучало это слово, что сердце Фёдора Николаевича просто таяло. – Папка, а ты привёз книги? Карандаши тоже все исписались…

Глаза девочки выражали такой силы надежду, что отцу, стало невыносимо стыдно, что он закрутился в городе по своим делам и совсем забыл о просьбе Нюроньки.

– В следующий раз обязательно привезу! Слово! – отец легонько похлопал её по спине. – Слово даю, остроглазая!

Нюронька чмокнула его в щёку и стрелой взлетала на полати, оттуда сразу послышалось шушуканье и радостные возгласы.

– Заговорщики… – с теплотой на сердце отметил Фёдор Николаевич. – Давай-ка, мать, ужинать.