Фёдор Николаевич Мишакин, вдовец пятидесяти лет от роду, присматривался к стройной молодой женщине, работающей среди других у него на гумне. Она высоко и гордо держала голову. Чистая и аккуратно заштопанная одежда скрадывала крайнюю нужду, в которой, по всей видимости, ей приходилось жить. Сохранение человеческого достоинства при любых жизненных обстоятельствах всегда является отличительной чертой уважающей себя бедности и вызывает почтение. Работала она без суеты, движения были размеренны и точны, во всём чувствовалась привычка к тяжёлой крестьянской работе. Когда другие женщины пересмеивались, подшучивая друг над другом, она не присоединялась. На вопросы отвечала доброжелательно, но односложно, так что вовлечь её в общий разговор не представлялось возможным. В короткие минуты отдыха, когда работницы подхватывали песню, начатую весёлой и шумной Марфой, она сидела в стороне, погружённая в свои думы.

Фёдор Николаевич узнал, что живёт она у Никитичны, своей тётки, в соседней деревне, раскинувшейся через речку, вдовая, одна растит девочку, строга и малообщительна, другой информации добыть не удалось. Всё в ней было любо: неброская красота, стройный стан, прямая спина и спокойная уверенность в движениях.

– Как же зовут тебя, красивая? – обратился он к женщине нарочито игриво.

Варвара, тщательно отчищавшая приставшие к юбке соломинки и шелуху, распрямилась:

– Варвара Артемьевна, – ответила она и обожгла взглядом, мгновенно установив между ними непреодолимое расстояние.

Какова!.. А гордости-то сколько! – восхитился Фёдор Николаевич и почувствовал себя неловко. Женщина повернулась и пошла прочь от растерявшегося хозяина.

Ещё несколько дней он наблюдал за Варварой, стараясь находиться поблизости, а когда требовалось поднять мешок с зерном, всегда оказывался рядом и взваливал его на свои плечи. Сыновья и снохи также работали, не покладая рук, даже пятилетний Василёк подносил работникам пустые мешки.

Вскоре сезонные работы с хлебом подошли к концу, а с прочей работой хозяин управлялся своими силами, потому наёмные работники больше не требовались. От мысли, что он не сможет каждый день видеть Варвару, становилось невыносимо тоскливо. Так прочно завладела она его сердцем.

Согласно уговору, Фёдор Николаевич должен был рассчитаться с тремя подёнщицами и деньгами, и зерном. Он обошёл женщин, передавая каждой причитающуюся сумму.

– А хлеб-то, бабы, сам завтра свезу по дворам, – сказал он, глядя на Варвару. Лишь на мгновение в её глазах мелькнула тень смущения, однако мужчина успел это заметить и радостно добавил:

– Спасибо вам, бабоньки, стало быть, до завтра!

В тайной надежде он искал ответа, так неожиданно скоро ставших родными глаз, но Варвара смотрела на него, как обычно, прямо и спокойно, казалось, даже равнодушно.

Утром он загрузил телегу мешками с зерном и стал развозить по дворам работниц. К домику Никитичны он подъехал в последнюю очередь. Огляделся, куда бы привернуть вожжи, но не найдя подходящего места, подоткнул их под мешки и направился к избушке. Она практически вросла в землю и казалась маленькой скрюченной старушкой, но в чистых оконцах виднелись белоснежные занавески, расшитые затейливым, цветным узором.

Фёдору Николаевичу пришлось низко пригнуться, чтобы войти в избу. Он огляделся и, найдя образа, широко перекрестился:

– Здравы будьте, хозяева! Куда хлеб сгружать?

– И тебе здравствовать, Фёдор Николаевич! – поклонилась в ответ Никитична и заспешила к вешалке.

– Не надо, тётя, я сама покажу, – опередила её Варвара и выбежала в сени. Мужчина степенно вышел следом, втащил мешки и аккуратно сложил на указанное место.

– Пригласишь ли на чашку чая, хозяюшка? – осторожно произнёс он.

Варвара зарделась и стала от этого ещё краше:

– Милости прошу, Фёдор Николаевич! – распахнула она дверь.

Никитична уже хлопотала с самоваром, а на лавке около стола с резными ножками сидела черноволосая кудрявая девчушка лет трёх с тряпичной куколкой в руках.

Откуда здесь такой стол? – удивился Фёдор Николаевич, поскольку этот предмет никак не вписывался в убогое убранство избушки, и присел рядом с кудряшкой:

– Тебя как зовут, красна девица?

Девочка немного отодвинулась от незнакомого ей человека:

– Нюлонька, – пролепетала она, низко наклонившись к кукле, но тут же, подняла свою кудрявую головку, и её чёрные, как смоль, глаза блеснули любопытством.

Совсем не похожа на Варвару, – отметил Фёдор Николаевич, – но взгляд материн – смотрит остро, как насквозь сверлит!

Чай пили в полной тишине, Никитична вопросительно поглядывала на Варвару, не решаясь что-либо сказать. Варвара же спокойно и невозмутимо попивала душистый напиток, и внешне невозможно было определить, что происходит в её душе. Женщины всегда интуитивно чувствуют предстоящее признание, поэтому сердце Варвары учащенно билось, а щёки слегка порозовели. Зато Нюронька разглядывала незнакомца с откровенным любопытством, и по всему было заметно, что он ей нравится. Фёдор Николаевич отодвинул чашку и одобрительно подмигнул девчушке, отчего она весело и звонко засмеялась. Этот, прозвучавший колокольчиком, детский смех разрядил неловкую и напряжённую обстановку застолья. Фёдор Николаевич поднялся и, перекрестившись на образа, обратился к Варваре:

– С непростым разговором я к тебе, Варвара Артемьевна, – и поклонился в пояс.

– Да ты присядь, присядь, Фёдор Николаевич, – засуетилась Никитична.

Мужчина опустился на лавку и обмяк. Нюронька подошла к нему и доверчиво прикоснулась плечиком, он посадил девочку на колени и, осторожно поглаживая кудряшки огрубевшей от постоянной работы рукой, начал свой нелёгкий разговор:

– Я вдовец, Варенька… – неожиданно для себя произнёс он заветное имя и немного смутился. – Хозяйка нужна, третий год вдовствую, нет в доме женской руки. Василёк без мамки тоскует, малой он ещё совсем… Нюроньку не обижу, слово даю! – и, словно в доказательство сказанного, плотнее привлёк девочку к себе. – Давайте вместе будем горевать. Пойдёшь ли за меня, Варенька?.. Сейчас скажешь?.. А то подумай маленько, – мужчина смотрел на Варвару открыто, тепло и с надеждой.

Она сидела за столом, сложив руки на коленях, и переводила взгляд то на Нюроньку, то на Фёдора Николаевича. Ей приятно было внимание этого зрелого мужчины, нравилась его порядочность, обстоятельность в делах и поведении, да и истосковавшееся по мужской ласке женское начало неудержимо влекло к этому сильному и уверенному в себе человеку.

– Пойду! – ответила она спокойно и решительно.

Никитична растерялась от такого поворота событий и, часто моргая, начала бестолково передвигать чашки по столу.

– Вот и ладно! Вот и хорошо! – разом повеселел Фёдор Николаевич и, расцеловав Нюроньку в обе щёчки, бережно поставил на пол. – Собирайтесь, перепрягу только коня и вернусь за вами.

Через некоторое время в праздничной одежде он лихо подкатил к избушке Никитичны на выездном тарантасе. Собирать особо было нечего – небольшой узелок – вот и всё приданое новоиспечённой невесты.

Варвара присела к столу, как перед дальней дорогой, погладила рукой выскобленную добела столешницу, словно прощалась с дорогим человеком. После столь неожиданной смерти мужа она не смогла находиться в своей избушке, где всё напоминало о счастливой жизни с Максимом, и перебралась с дочерью к тётке. Сейчас вновь приходилось менять место жительства и образ жизни, но она ничуть не сомневалась в правильности принятого решения:

– Благослови, тётушка!

– Спаси Христос! Варенька! Будь счастлива! – со слезами поцеловала племянницу Никитична и посеменила следом, на ходу накидывая платок.

Фёдор Николаевич принял от Варвары на руки Нюроньку:

– Беги ко мне, кудрявая!

Дождавшись, когда Варвара усядется рядом, он легонько хлестнул коня и радостно крикнул:

– К нам в гости! Никитична!

Резвый и сытый конь в яблоках, фыркая от нетерпения, понёс их к новой жизни.