Объявить войну и ввязаться в неё, дело нехитрое. Намного сложнее понимать за счет чего ты её планируешь выиграть. Какими ресурсами обладаешь и как ты их планируешь использовать.

 К началу войны в Чечне весь рынок наркотиков в России принадлежал чеченцам. Диаспоры на местах, демонстрируя железную дисциплину и звериную жестокость, зачищали конкурентов, завозили и распространяли запрещенные вещества во всех российских городах больших и малых. Барыжили коксом, героином, травой, таблетками, а деньги отправляли на родину, на войну. Это была серьезная подпитка для боевиков, террористов и прочей нечисти мятежной Чечни. На эти деньги покупалось оружие, платились зарплаты борцам за независимость Ичкерии, на эти же деньги покупалась информация и разлагалось российское офицерство. Но не всё. Умные люди на Лубянке к девяносто шестому году смекнули, что если искоренить и разрушить чеченскую наркомафию в стране, то бандиты на Северном Кавказе лишатся серьезных источников дохода, а значит, меньше пацанов вернутся домой в цинковых гробах и меньше матерей сойдут с ума от неуёмного горя.

Фэйсы провели ряд совещаний с ГРУ и МВД, и без громких слов с телевизора, не афишируя своих намерений, без лишнего шума в стране объявили войну наркотикам. За полгода вопрос был почти решен. На местах люди действовали жёстко и пленных не брали. И надо же такому было случиться, что когда все каналы и наркотрафики были прикрыты, а тем, кому повезло остаться живыми при задержаниях и спецоперациях сидели по тюрьмам, Лебедь поехал в Хасавьюрт и подписал мир. Армия его проклинала, а мы, молодые пацаны, матёрые срочники, хлебанувшие на Кавказе через край, были счастливы и рады вернуться домой.

Вывод войск из Чечни – это было ещё то шапито! Нас нигде не ждали, ничего не было подготовлено, никто ничего не планировал заранее, кругом царил хаос и неразбериха, будто войска на Кавказ вводили, а не выводили. Видимо, большие погоны решили, что мир подписали и дальше огромная, многотысячная армия по взмаху волшебной палочки быстренько окажется в своих городах и гарнизонах. Расскажу лишь один эпизод и все поймут масштаб «бедствия»!

 Мы всем отрядом в сто двадцать человек, со всем оружием, в бронежилетах и разгрузках, небритые, с заросшими лицами, в маскхалатах, с калашами в руках, гражданским! бортом!! долетели из Моздока в Москву!!! С нами летело много горцев и для них наши стволы и пятнистые камуфляжи были как само собой разумеющееся. За годы войны люди привыкли к военным, к форме, ну а оружие на Кавказе – первая игрушка для новорождённых. Жаль, что мы этого не знали, когда туда ехали…  Так вот, прилетев в Москву, мы еще сутки торчали и слонялись в аэропорту Домодедово, ждали своего рейса до Новосибирска. При виде нас обычные люди бледнели, шарахались и обходили стороной. Только тут мы все поняли, что это была наша война, а для всех остальных, это был сериал по телику, который в реальной жизни никого не касался. Вся страна жила своими заботами. В аэропорту люди были красиво одеты, говорили по телефонам, смеялись, летели в отпуск и командировки, встречали родных, обнимались, целовались, радовались встрече, прилетали отдохнувшие, посвежевшие загорелые люди из-за границы, красивые девушки в солнечных очках, соломенных шляпах, в цветастых ярких платьях и сарафанах, загорелые, молодые, с ними парни, молодые, успешные…  Помню тогда первый раз кольнуло под сердцем, словно холодным ножичком, первый раз тогда накатила обида от несправедливости, первый раз там, в Домодедово, я понял, что мы и впрямь в Чечне были брошены и забыты, будто это только нам нужно было отстаивать неделимость России.

– Парни, с вами огромная страна! За вами следит вся Россия! – говорили нам командиры, – Вы воюете за свою Великую Родину! – подпевали вчерашние замполиты, а мы воевали друг за друга. Пацаны стоят насмерть, и я стоять буду! И плевать было на то, что говорили офицеры по работе с личным составом. И накачки их были не нужны, потому что все хотели вернуться домой живыми, а выжить можно было, только если всё делать толково, солидно, всем вместе и друг за друга. Мы не воевали против чеченцев, хотя обид на бородатых накопилось у нас немало, да и у них на нас тоже. Мы воевали друг за друга. И они друг за друга. Страшное дело война.

Тогда, в аэропорту я, конечно, помрачнел, даже зубами заскрипел, все мы уже к тому моменту с башкой не дружили и заводились с полпинка, но мысль, что я живой еду домой, меня остудила и вдруг такая волна счастья накатила, вдруг в Домодедово до меня дошло, что моя война закончена, моя командировка на Кавказ завершилась, я живой и невредимый, на своих ногах, в Москве! Я еду домой! Теперь впереди целая жизнь! Да провались всё оно пропадом, и то, что было, и все несправедливости и обиды, гори оно всё синим пламенем! Это теперь такая ерунда по сравнению с тем счастьем, которое меня ждет впереди! Мама, отец, родной город… Я сиял. Пацаны сияли тоже. Видимо, до нас одновременно начало доходить, что всё, всё закончилось!

Наш командир отряда майор Филатов договорился с комендантом аэропорта, чтобы нам выделили какое-нибудь место, ну или хотя бы угол, мы ведь все-таки были с оружием. Комендант, конечно, побледнел и прифигел, когда подошел к нам и увидел целый отряд спецназовцев с автоматами, пулеметами, снайперскими винтовками, все загорелые, с дублёными затылками, меньше сотки никто не весил, все как один в выцветших на чеченском солнце комках и масхалатах, все заросшие, с суровыми колючими взглядами. Столько стволов в одном месте, он наверно в жизни не видел, хотя и был военным и тоже майором, как наш командир.

– Вы, это, – чуть не заикаясь, обратился он к Филатову, – вы по аэропорту не ходите, людей не пугайте, – сказал он. – Сейчас следуйте за мной, в противоположной части аэропорта есть большая рекреация, там ремонт будут делать, но еще не начали, всё еще чисто, вот там и разместитесь.

– Отлично, – сказал наш командир и быстро построившись, взяв оружие, бронники, сферы, рюкзаки и армейские сумки, мы двинулись за комендантом, который испытывал крайнюю неловкость и перед гражданскими, и перед нами. Он потел, суетился, а мы, наводя на окружающих ужас одним своим видом, спокойно шли, переговаривались, шутили и разглядывали людей. Всех вдруг отпустило и всё стало абсолютно фиолетово. Мы шли строем, но пофигизм из нас просто сквозил. Мы светились спокойствием и счастьем. Нас не смущало, что мы на полу в какой-то рекреации будем спать ночью, никто не заморачивался, что мы эти сутки будем есть, ни пайков, ни довольствия с нами не было, деньги точно были не у всех, а потеющий от неловкости комендант вряд ли сможет проявить волю или смекалку, чтобы выбить где-нибудь нам харчи. Это только люди, прошедшие войну, везде найдут, где поесть и с кем выпить! Громыхая берцами и бряцая оружием, мы были такими счастливыми, что никто и ничто не могло омрачить нашего настроения. Мы были живы, и мы едем домой! Что может быть прекрасней!?

Угол, куда нас привел комендант аэропорта, был большой, чистый, сухой и безлюдный. Мы сложили оружие в одно место, Филатов выставил охрану, все, кто, где захотел расселись и разлеглись, через какое-то время появилась еда, водка, офицеры ели и выпивали своей компанией, мы тоже разбрелись и расселись по кучкам, пили, ели, говорили тосты, всё тихо, солидно, по-военному организованно. Кто-то может удивится, как? Офицеры пили с подчиненными? Да, пили, потому, что такой пуд соли вместе съели и если бы даже кто-то перебрал и начал безобразничать, его так же тихо, солидно, без замечаний старших, успокоили, уложили спать и приставили охрану.

На полу, в углу мы провели сутки. Выпивали, радовались, что едем домой, что живы, делились планами, дембеля в скором времени должны были отправится по домам, нам еще предстояло послужить, кому полгода, кому год, но это был уже санаторий, родная часть, знакомый плац, родная располага, любимая армейская койка, а не нары и ледяные горы в Чечне. Армия без войны – это пионерский лагерь. Все были в хорошем настроении, сильно никто за эти сутки не напился, всё было чинно, солидно, спокойно. Пришло время готовиться к отлету, оставалось чуть меньше часа до нашего рейса. За нами пришел комендант, мы быстро собрались, построились, взяли стволы, вещи и строем отправились к стойкам регистрации. Только когда у нас уже начали принимать посадочные талоны, кто-то из сопровождающих рейс сказал, что с гранатами в самолет нельзя.

– Но, мы же с ними из Моздока сюда как-то прилетели, – с улыбкой сказал Филатов, – Мы же их не в аэропорту купили, – улыбался наш командир, надеясь, что его обаяния хватит, чтобы разрулить ситуацию.

– Исключено. С гранатами в самолет нельзя, –  отрезал комендант.

Филатов секунду на него посмотрел, еще секунду подумал, затем окинул нас всех взглядом и, сняв с коменданта фуражку, вытащил из разгрузки две гранаты, положил их в фуру и сказал:

– Держи майор крепче, сейчас тебе мои братишки полные штаны их насуют.

Мы заржали, Филатов пошел по рукаву в самолет, а мы начали вытаскивать гранаты, складывать их в фуражку коменданта, на стойку регистрации, затем их стало так много, что они начали выпадать из рук бледного майора и скатываться со стойки, подскакивать на бетонном полу у ног несчастного коменданта, который и без того был в глубоком шоке, не говорил ни слова, стоял в оцепенении,  бледнел, потел, подбородок трясся, в глазах мольба... Сопровождающие и отправляющие нас на рейс сотрудники аэропорта, увидев, что гранаты подскакивают и катаются по полу, как горох, в панике разбежались и привели наряд ментов. Те офигели от сложившейся ситуации, и от того, что мы все с оружием и через одного  бухие. Менты принесли какую-то сумку, мы сложили гранаты туда и с чувством гордости за нашего решительного и геройского командира, а в Чечне он эти качества демонстрировал не раз, в прекрасном настроении, ощущая свою избранность и непобедимость в любой ситуации, прошли в самолет.

После суток, проведенных в аэропорту, в самолете все спали. Четыре часа полета промелькнули незаметно. В аэропорту, в родном Новосибирске нас ждали пять кунгов. Мы загрузились, расселись и приехали в часть.

Нас встречал весь полк. Все построились на плацу.

– Разоружаемся, чистим и сдаем оружие, офицеры по домам, солдаты в баню, затем ужин. Встречи с родственниками и увольнения начнутся с завтрашнего дня. Всех благодарю за службу! – скомандовал Филатов и мы от души трижды прокричали: – Ура!

Два дня нас никто не трогал. Спали, ели, кто хотел, ходил в тренажерный зал погреметь железом или побить грушу. На третий день, это был понедельник, за обедом, в столовую забежал молодой боец и истерично заорал:

– Тревога, тревога пацаны, бегом получать оружие!

Никто не двинулся с места. Для нас, псов войны, это было смешно и нелепо: тревога, в части, в четырёх тысячах километров от Чечни, вы серьезно?

Все продолжили обедать. Вдруг из кухни выбежал начальник столовой и четко и внятно произнес:

– Бойцы, тревога не учебная. Быстро в свое расположение, вооружаться и строится.

Тут конечно мы все соскочили, задвигались стулья и столы, обеденный зал наполнился шумом, топотом, грохотом, криками, матом и мы как стадо бешенных мамонтов бегущих напролом, помчались в свою располагу, где находилась наша комната хранения оружия – «КХО», на армейском языке.

Через двадцать минут, мы ехали вооруженные до зубов в тех же кунгах, которые встречали нас в аэропорту. Филатов ехал с нами. Переговаривался с двумя взводными. По обрывкам фраз было понятно, что до конца никто не знает, куда мы и зачем едем. Все подорвались по тревоге и были в легком недоумении.

Три наших кунга остановились, выдохнув тормозами.

– Выгружаемся, – скомандовал Филатов, и первый спрыгнул на асфальт.

Какое-то двухэтажное здание было оцеплено милицией. Неподалеку от нас стояли два автобуса, на которых приехал СОБР и ОМОН, в общей сложности человек пятьдесят. На одной из крыш соседнего дома я увидел, как бликанула оптика.

– Значит еще и снайпера на крышах. Что же здесь такое? Точно не учения, лица у всех слишком напряженные, – подумал я и посмотрел на командира.

– Рассредоточится, – скомандовал Филатов и куда-то пошел с одним из наших взводных.

Филатова не было минут десять. В одном из автобусов был организован мобильный штаб. Там уже находилось всё городское и областное начальство МВД, командиры СОБРа и ОМОНа, люди в серых костюмах, наш Филатов был последний, кого ждали на этом «совещании».

Оказалось, что пять часов назад, то есть утром, недалеко от этого места, где мы все находились, гаишники остановили машину. Водитель, крепкий бородатый чеченец, не смог предъявить ни одного документа, ни на себя, ни на машину. Гаишники приказали открыть багажник, а он предложил им тысячу долларов. На удивление, гаишники отказались. Он предложил две. Когда предложил пять, словно почуяв недоброе, гаишники его скрутили, заковали за спиной руки браслетами и лицом вниз уложили на асфальт рядом с машиной.

Открыв багажник, дорожные инспекторы опешили. Там лежало два автомата Калашникова, гранатомет и пять килограмм белого парашка в упаковках по одному кило. – Героин, – предположили инспекторы, и, поняв какую рыбу они поймали, открытым текстом на милицейской волне вызвали наряд.

Бородача и машину со всем содержимым тут же доставили в РОВД Октябрьского района, которое находилось в двух минутах езды от места задержания. На этом, история должна была бы закончится, но в течении получаса к РОВД подъехали пара десятков джипов с загорелыми бородатыми людьми. Чеченцы сначала предложили деньги начальнику отделения, чтобы тот отпустили их земляка, он, естественно, отказался, затем они потребовали, начали его пугать, угрожать семье, а потом просто открыли стрельбу по отделению и это среди бела дня, в двухмиллионном городе, после подписания Хасавюртовского мира!

Все сотрудники милиции, которые находились в отделении, забаррикадировались, открыли ответный огонь и вызвали подкрепление. Перестрелка длилась недолго. К РОВД начали подъезжать начальники, милиция, спецподразделения, а само здание взяли в оцепление. Чеченцы никуда не уходили и не уезжали. Ждали «старших», чтобы поговорить с теми, кто принимает решения, и чья голова может реально полететь с плеч, если ситуация усугубится. Видимо, настолько важен был задержанный человек для чеченцев, что ради него они поставили на карту всё и не побоялись открыть стрельбу практически в центре города.

К РОВД подъехали журналисты. Руководитель оперативного штаба попросил их пока ничего не снимать и никуда не передавать. Пресса и телевизионщики с пониманием отнеслась к просьбе, так как ситуация была и впрямь запредельная.

Когда Филатов вошел в автобус и его вкратце посвятили в детали происходящего молчаливое, гнетущее противостояние длилось уже минут двадцать.

Филатов выслушал, немного подумал и сказал:

– Давайте, я попробую договориться. Я знаю, как с ними общаться, мы два дня, как оттуда.

– Ну, майор, если всё обойдется без единого выстрела, то коли дырочку на груди и готовься получить подполковничьи пагоны. Слово генерала, – сказал начальник областного ГУВД.

– Мы постараемся, – улыбнулся Филатов и направился к нам.

– Ну, что скучаем, бойцы, – обратился к отряду командир, – Чего такие хмурые!? – и мы тут же загалдели, – Никак нет, товарищ майор, все отлично, бодры, готовы служить России и спецназу! – понеслось со всех сторон.

Чеченцы, услышав бодрое многоголосье, повернули головы в нашу сторону и о чем-то поговорили. Они знали, кто мы, знали, что мы недавно оттуда. Хоть Кавказ был и Северный, но южный загар на доброй сотне парней и выгоревшие камуфляжи на палящем солнце, трудно было не заметить.

– Всем построится, – скомандовал Филатов.

Мы быстро встали по своим местам и подравнялись.

– Со мной идут Петя снайпер и Гера Машина. Всем остальных стоять и ждать моих распоряжений.

Петя с Герой вышли из строя, и пошли чуть сзади за командиром.

Во время боевых действий командир всегда должен ходить в сопровождении снайпера, мало ли что, да и в оптику всегда можно что-то посмотреть, разведать, прикинуть. Геру Филатов видимо взял для устрашения. Машина был контрактник, опытный здоровый боец. Самый здоровый в нашем отряде.

Филатов подошел к чеченцам. Он хорошо знал законы Гор. Не зря он полтора года провел в Чечне, участвовал в первом штурме Грозного, был в Бамуте, и в Шали, гонялся за бандами в Аргуне. Филатов знал, что чеченцы понимают только силу. Знал так же, что всегда разговаривать нужно только со старшим. В любом сообществе чеченцев, всегда есть самый главный, самый авторитетный и уважаемый человек, которого все послушают и подчинятся.

– Добрый день, уважаемые, – спокойно подошел Филатов и улыбнулся. – Кто старший, с кем могу говорить?

– Со мной можешь говорить, – вышел вперед взрослый чеченец лет сорока пяти.

Филатов окинул его взглядом.

– Значит, так, на нашей стороне закон, мы при форме, при документах и при оружии. Перевалим вас, как голубей в тире за две минуты. За это я получу орден Мужества, – Филатов ткнул себя пальцем в грудь. – А мои пацаны, – командир головой кивнул в сторону отряда, – получат внеочередной двухнедельный отпуск. У вас пять минут, чтобы отсюда уехать.

Филатов развернулся и, не прощаясь, в сопровождении Пети и Геры, вразвалочку пошел к нам.

Чеченцы собрались в круг, о чем-то поговорили на своём, завели машины, сели и уехали.

Филатов не получил ни погонов, ни ордена. Эту историю быстро замяли, так как слишком вызывающей она была. Мы все спокойно дослужили и просто боготворили своего командира. То, что он тогда сказал чеченцам, были слова настоящего мужика. Без угроз, без понтов, чётко и ясно. Чеченцы поняли, что если этот человек говорит, то так оно и будет. Поэтому лучше убраться подобру-поздорову.

Филатов еще несколько раз побывал на Кавказе. На вторую Чеченскую он так же поехал майором, майором и ушел на пенсию. Несколько раз я пытался его разыскать, но ничего не получилось, думаю, он жив-здоров и живёт достойно. Не в плане денег, а живёт геройски. По совести, хоть в наше время это и очень трудно.

Когда закончилась первая Чечня и чеченцев выдавили с рынка наркотиков, эту пустую нишу заполнили азербайджанцы. Всё, что они зарабатывают на наркоте, они вкладывают в рынки и рестораны. Если в любом крупном городе поинтересоваться, чей центральный базар или рынок, вам скажут:

– Азербайджанцы держат.

Так по сей день. Свято место пусто не бывает.

2021