Удалось не ошибиться — это еще не мастерство. Не удалось ошибиться — вот высшая точка.

Григорий Коган

Вместо того чтобы признать правоту младшего брата, Людвиг посчитал возможным оскорбиться и тут же потребовал, чтобы Карл собирал свои вещи. «Мы выезжаем немедленно!»

— Зачем же прямо сейчас, — опешил добрый Иоганн. — Теплая осень закончилась, и через два дня мы все вместе все равно поедем в Вену. Куда торопиться-то?

— Ни секунды больше в этом поганом доме! — ревел Людвиг.

— В таком случае, уж извини меня, но я не могу дать тебе теплой кареты, так как она понадобится для моего семейства, — плохо скрывая злобу, выдавил из себя Иоганн. — Хочешь, как дурак, всю дорогу мерзнуть, бери крестьянскую телегу.

В результате Людвиг и Карл действительно выехали в обыкновенной телеге и мерзли всю дорогу под мелким дождиком, снегом и даже градом. Дороги покрыла льдистая корочка, ноги кобылы то и дело разъезжались, телега тряслась и кренилась.

Он продрог до костей, так что когда они, наконец, остановились возле деревенского трактира, слугам пришлось буквально тащить его на себе в теплое помещение. Перекусив в общем зале, дядя и племянник получили ключи от своих комнат, и, о ужас, больного композитора уложили в неотапливаемой комнате с щелями, сквозь которые была видна улица. По комнате гулял ветер, и Бетховен никак не мог согреться под одеялом, а потом вдруг его бросило в жар, да так сильно, что ему казалось, что в трактире пожар, и он вот-вот сгорит в своей комнатушке.

Наутро, Карл дотащил его до телеги, и Бетховен тут же провалился в черный омут сна. В Санкт-Пельтене  они пересели в почтовую карету и добрались до Вены. Всю дорогу композитор ехал без сознания и очнулся только в своей комнате. Одно плохо, придя в себя, он понял, что остался совсем один, некому было подать воды или вызвать доктора. Доставив дядю до дома, Карл сбежал по своим делам. Через три дня к Бетховену, наконец, пришел доктор Андрес Ваврух, нашедший Бетховена без сознания. Врача вызвал Карл, должно быть, на третий день пребывания в Вене вдруг вспомнив о больном родственнике.

Вслед за доктором до берлоги Бетховена добрались его друзья. Тут же сюда переехал Шиндлер, периодически приезжали Хольц и Стефан фон Брейнинг. Медленно Бетховен шел на поправку. На второй день после прихода врача, Людвиг смог самостоятельно сесть в постели, на третий встал и прошелся по комнате. На пятый началось ухудшение, отказывала печень, началась водянка.

Причиной столь резкого ухудшения, по мнению умнейшего врача Вены Вовруха, было сильное нервное потрясение, который композитор пережил накануне ночью. «Сильный приступ гнева, глубокие страдания, вызванные черной неблагодарностью и незаслуженной обидой, привели к страшному взрыву. Содрогаясь и дрожа, он корчился от болей в печени и кишечнике», — написал о своем пациенте Ваврух.

По свидетельству соседки, ночью к господину Бетховену приходил закутанный в черный плащ молодой человек. Соседка не разглядела лица, но сразу подумала, что Карл явился навестить своего больного дядю. Почти сразу же за стенкой раздались крики и звуки потасовки. Что случилось? Возможно, пьяный Карл явился требовать очередной порции денег у своего смертельно больного дяди или оскорбил его, сообщив нечто, отчего Бетховен впал в гнев, приведший к ухудшению состояния. Из разговорной тетради были выдраны последние листы.

Три с половиной месяца Ваврух бился с проклятой водянкой, буквально убивающей Бетховена. Хирург Зейберт сделал разрез на животе пациента, вода хлынула в подставленный таз и на пол. Наблюдая это явление, Бетховен сравнил хирурга с Моисеем, а свой живот со скалой, из которой библейский пророк ударом посоха извлек воду. Операция принесла временное облегчение, но вскоре он снова начал опухать и задыхаться. В течение нескольких недель хирург проделал эту же операцию еще три раза.

— Лучше вода из-под ножа, чем из-под пера… — шутил из последних сил Бетховен. Композитор старался не пить и почти ничего не ел, исхудав до такой степени, что на него было страшно смотреть.

Отхожу немного в сторону от рассказа о последних днях Людвига ван Бетховена, дабы сообщить причину смерти композитора, названную в далеком от него 2007 году венским патологоанатомом и экспертом судебной медицины Кристианом Рейтером. К. Рейтер предположил, что именно доктор Андреас Ваврух неумышленно ускорил кончину Бетховена, предписывая раз за разом протыкать больному брюшину (чтобы вывести жидкость), после чего накладывал на раны примочки, содержавшие свинец. К. Рейтер исследовал волосы Бетховена и установил, что уровень содержания свинца в организме Бетховена был повышен (148).

Последние месяца жизни у Бетховена появился новый друг, которого он очень полюбил – это был сын Стефана ван Брейнинг, одиннадцатилетний Герхард. Бетховен прозвал его Ариэлем, потому что мальчик напоминал ему доброго духа из шекспировой «Бури». Каждый день мальчик прибегал к старику, чтобы посидеть с ним.

Вместе они строили несбыточные планы на то время, когда Бетховен, наконец, встанет и сможет работать. Надо было написать Десятую симфонию, он обещал Гете создать музыку к «Фаусту». Было необходимо написать, непосредственно для Герхарда, школу игры на рояле. В своей тетради Бетховен уверял, что способен создать совершенно новое пособие, такое, какого еще не было до него.

Что же до Карла, черный человек господина ван Бетховена, поругавшись с ним в последний раз, от греха подальше убрался в полк. Меж тем и без того скудные средства Бетховена таяли на глазах, деньги уходили на врачей, лекарства, прислугу. Шиндлер умолял продать акции, но Бетховен был непреклонен, капитал должен был перейти к его наследнику Карлу, все будет так и не иначе.

В конце концов, ему пришлось просить помощи у друзей Мошелеса и Штумпфа, а так же лондонского филармонического общества: «Поистине суровый жребий достался мне! Но я покоряюсь велению судьбы и постоянно молю бога лишь о том, чтобы он в своем божественном предопределении сделал так, чтобы я, пока еще я жив, был защищен от нужды». Разумеется, письмо написал под диктовку Шиндлер. И вскоре помощь пришла — целых 100 фунтов стерлингов плюс драгоценный подарок, который Бетховен давно уже облюбовал для себя, но никак не мог решиться на покупку ввиду дороговизны — полное собрание сочинений Генделя.

— Гендель — самый великий, самый могучий композитор, — делился Бетховен с Герхардом, — у него я еще могу поучиться. Он величайший из классиков и самый глубокий из всех композиторов.

«Я не могу выразить свои чувства словами… Благородство филармонического общества, откликнувшегося на мою просьбу, растрогало меня до глубины души… В знак самой горячей признательности я обязуюсь послать ему новую симфонию, набросок которой уже лежит на моем пюпитре, — новую партитуру и все, чего пожелает общество», — послал он слова благодарности в Лондон.

«Теперь мы снова можем позволить себе радостный денек!…», — сказал Бетховен. —  В ящике оставалось всего 340 флоринов ассигнациями, и мы уже довольно долго ограничивались вареной говядиной и овощами, которые он терпеть не мог. На следующий день, в пятницу, он заказал свое любимое блюдо, свое лакомство — рыбу!…», — писал о Бетховене Шиндлер.

В то же время Фердинанд Гиллер (149) принес ему сборник песен Шуберта, и Бетховен не без удовольствия прочитал ноты.

— Воистину, в  этом Шуберте теплится искра божия, — отрываясь от нот, сообщил он Гиллеру. — Попомните мое слово, со временем о нем заговорит весь мир.

Меж тем консилиум врачей вынес беспощадный и окончательный приговор, о котором было сообщено друзьям пациента. Бетховен умрет, причем, в самое ближайшее время, болезнь зашла настолько далеко, что теперь дальнейшие действия ее разыгрываются точно по нотам, не оставляя возможности для импровизации.

— Plaudite, amici, finita est comedia! (Хлоп, друзья, комедия закончилась!) — встретил Бетховен явившихся к нему после консилиума врачей заплаканных друзей. Он все понял без объяснений.

Тем не менее ему пересказали диагноз и предложили причаститься. Вопреки ожиданию, долго уговаривать не пришлось, скорее всего, у композитора больше не было сил для сопротивления, а возможно, что таким образом он успокаивал своих верующих друзей. Для верующего человека подчас достаточно одной мысли, что близкий ушел, примирившись с богом.

— Смерть ничто, живешь только в самые прекрасные мгновения. То подлинное, что действительно существует в человеке, то, что ему присуще, — вечно. Преходящему же грош цена. Жизнь приобретает красоту и значительность лишь благодаря воображению, этому цветку, который там, в заоблачных высях, пышно расцветает. Душа подобна соли, что предохраняет тело от разложения, — философствовал он, ожидая прихода священника.

24 марта началась агония, которая длилась двое суток. Бетховен умирал страшно, почти как и жил. «Его могучий организм, его нетронутые легкие, как великаны, боролись со смертью, которая пробила брешь в стенах крепости, — писал Герхард ван Брейнинг. — Безвозвратно отданный во власть разрушительных сил, лишенный всякой духовной поддержки внешнего мира, доблестный боец не сдавался».

Утро 26 марта выдалось на редкость хмурым и холодным, небо заволокли мохнатые, беременные снегом тучи. В какой-то момент в комнате, где лежал умирающий, сделалось совсем темно. А потом пошел густой снег, сплошной пеленой, точно кто-то опускал на землю огромное пуховое покрывало.

К вечеру с Дуная подул холодный ветер, и началась снежная буря. Она швыряла мокрый снег в окно, ломилась сквозь оконные стекла, требуя впустить ее в дом. А потом вдруг началась бомбардировка крупными градинами, которые устроили такой шум и треск, что казалось, мертвого пробудят. Должно быть, почувствовав что-то, Бетховен открыл глаза, сверкнула молния, и в то же мгновение ударил гром. «Бетховен, — вспоминает Ансельм Хюттенбреннер (150), — открыл глаза и, угрожая небу, поднял правую руку, сжатую в кулак, словно хотел сказать:

— Я не сдамся вам, враждебные силы! Отступитесь!…

Мне казалось, что сейчас он, подобно отважному полководцу, крикнет своим растерявшимся войскам:

— Смелей, солдаты! Вперед! Положитесь на меня! Мы победим!

Когда рука упала обратно на кровать, глаза его полузакрылись. Моя правая рука поддерживала его голову, левая — покоилась на его груди. Он уже не дышал, сердце остановилось!…»

Так умер великий композитор Людвиг ван Бетховен.