Есть два золотых правила для оркестра: одновременно начинать и одновременно заканчивать. Публике наплевать, что делается в промежутке.

Томас Бичем

Музицируя во французском посольстве и встречаясь там с приехавшими в свите Бернадота музыкантами, Бетховен буквально влюбился в личность нового героя Франции Наполеона. Вот достойный увековечивания персонаж, ничем не уступающий героям древности! Бетховен решил написать симфонию об этом великом сыне эпохи. Впрочем, никогда не следует торопиться с большим произведением. Он пишет множество набросков, которые в дальнейшем пригодятся ему в работе над «Героической симфонией».

Зимой 1800 года Людвиг работает над опусом 18 — шесть струнных квартетов, которыми и встречает новый XIX  век.  Пять из шести квартетов написаны в мажоре и лишь один в миноре.  Позже свет увидела и Первая симфония, которая была исполнена 2 апреля 1800 года в придворном театре. Бетховен сам составлял программу, начав выступление со Второго фортепианного концерта и закончив симфонией.

«Наконец-то и господин Бетховен получил в свое распоряжение театр. Его академия действительно оказалась одной из самых интересных за последнее время. Он сыграл новый концерт собственного сочинения, изобилующий красотами, особенно в первых двух частях. Затем был дан его септет, написанный с большим вкусом и изобретательностью. Потом он блестяще импровизировал. И, наконец, была исполнена его симфония, отмеченная высоким искусством, новизной и богатством идей», — писала Лейпцигская «Всеобщая музыкальная газета».

Первая симфония Бетховена была благосклонно принята публикой, хотя не обошлось и без злобной критики: так в одном из номеров той же Лейпцигской газеты писалось: «Неоспоримо, что господин ван Бетховен идет своим путем, но что это за тягостный, путаный путь! Учено, учено, без конца учено!

И ни малейшей доли естественности, и ни малейшего намека на пение!»

«Что же касается Лейпцигских рецензентов, то пусть себе болтают. Своей болтовней им, безусловно, не сделать ни одного человека бессмертным, равно как не отнять бессмертия у того, кому оно предназначено Аполлоном», — отвечал композитор.

— Современники — ослы, не способные видеть дальше морковки, болтающейся перед их носом, — ораторствовал он в салонах у своих знакомых.

Бетховен жил будущим, которое звало его к себе, притягивая неизвестностью. Новое произведение для него было намного важнее, нежели старое. Когда же при нем вдруг начинали хвалить вещь, которую он, написав в спешке, теперь ненавидел, Бетховен приходил в ярость.

Не зная, чем бы польстить грозному композитору, после памятной академии его юные поклонницы наперебой щебетали о красоте исполняемого там септета, написанного целиком в манере XVIII века. Красивая мелодия завораживала, так что неудивительно, что это произведение немедленно снискало своих поклонников. Откуда милым созданиям было знать, что композитор жаждал похвал симфонии и уже ненавидел чертов септет, отнимающий всю славу от его основного детища. Впрочем, когда они спохватились и начали хвалить симфонию, он уже занялся каким-то новым проектом и в ответ на изысканные комплименты мог лишь грубить и рычать, а то и со злостью топать ногами.

На одной из своих академий того времени Бетховен услышал о виртуозе-контрабасисте Доменико Драгонетти (93), который как раз прибыл в Вену, где собирался выступать в течение недели, после чего уезжал в Венгрию. При этом так получалось, что график их выступлений практически совпадал, так что ни Бетховен не мог попасть на концерт к Драгонетти, ни тот к Бетховену. Досадно. Положение обещала исправить баронесса Доротея Эртман, в чьем доме часто выступал итальянский контрабасист. Бетховен написал Драгонетти вежливое письмо, в котором приглашал посетить его, если тому будет угодно, сразу же после салона Доротеи.

На следующий вечер Драгонетти действительно появился в квартире Бетховена, не без труда втащив огромный контрабас по узкой, пропахшей кошками лестнице.

— Рад познакомиться! Что бы вы хотели послушать в моем исполнении? — с порога затараторил итальянец. И, не дожидаясь ответа, схватил со стола первый попавшийся листок. — Пойдет?

Бетховен смущенно кашлянул: ноты, которые держал в руках Драгонетти, были началом сонаты для виолончели, очень сложная вещь, на которую с понятной опаской смотрели даже известные виолончелисты. Драгонетти же играл на контрабасе…

Не дождавшись ответа, Драгонетти, поставил перед собой лист и начал играть. Если бы еще вчера кто-то сказал Людвигу, что контрабас способен издавать такие звуки, делать сверхсложные переходы… он бы не поверил и, чего доброго, поднял бы говорившего на смех. Теперь же он стоял, превратившись в соляной столб, и слушал великого музыканта. В результате Бетховен пропустил начало партии фортепьяно, и итальянец был вынужден начинать фрагмент сначала.

Вот так, век живи — век учись. Получается, что он совершенно напрасно до сих пор сбрасывал со счетов контрабас. Впрочем, совершенно не исключено, что Доменико Драгонетти единственный в своем роде музыкант.

В это же время Людвиг ссорится и порывает с братьями – сначала с Иоаном, а затем и с Карлом. Причина стара как мир. Иоганн начал встречаться с женщиной, одного взгляда на которую композитору хватило, чтобы преисполниться лютой ненавистью к будущей невестке. Глупая, кичливая, необразованная, ее можно было представить торговкой на дешевом рынке, проституткой самого низшего пошиба, но только не членом семьи великого композитора Людвига ван Бетховена.

Разумеется, Бетховен не забывал о своем низком происхождении и прекрасно понимал, что подобрать жену лично для себя ему будет не легко. Так как, с одной стороны, его окружали дамы высшего света, он давно привык вращаться среди них, и не мог даже представить себе, как в один из дней представит высокому собранию какую-нибудь миловидную дочку молочника или портного — ровню себе, но не ровню им. С другой стороны, кто из аристократок согласится отказаться от титула ради любви? Что же до своих братьев, то здесь Людвиг рисовал себе умильные картинки: аптекарь Иоганн, по мнению старшего брата, должен был жениться на какой-нибудь аккуратной белошвейке, хозяйке гостиницы или хотя бы даже здоровой крестьяночке. Но это…

Самым категорическим образом Людвиг запретил Иоганну посещать Терезу Обермайер, после чего брат, обдумав его слова, чуть ли не на следующий день перевез любовницу вместе с ее незаконнорождённой дочерью на квартиру композитора. Разразился скандал, в результате которого Иоганн, Тереза и ее девочка уехали на другой конец города, лишь бы не видеть больше Людвига, а Людвиг в свою очередь тоже поменял квартиру, чтобы предатель не смог найти его с Карлом и не показывался больше в их жизни.

Карл обладал исключительно плохим здоровьем, много кашлял, часто утомлялся и оттого не мог устроиться на сколько-нибудь прибыльную должность. Людвиг старался помогать брату чем мог, но вот однажды, явившись домой, он застал Карла в обществе молодой женщины, в которой композитор не без удивления узнал городскую шлюху Иоганну, судимую за воровство и имевшую на иждивении незаконнорожденного сына. Ситуация повторялась с навязчивостью кошмара. Когда же Людвиг потребовал, чтобы Карл прогнал потаскуху, тот со слезами на глазах подчинился.

Девка ушла, но Людвиг не был уверен, что брат не станет встречаться с ней тайком. Поэтому он забрал Карла и своего ученика Фердинанда Риса в деревню, где Карл должен был забыть свою подругу, а она бы не нашла его. С месяц они жили достаточно спокойно, свежий воздух, простая деревенская еда, частые прогулки немного успокоили вспыльчивого композитора, брат же, казалось бы, забыл свое увлечение.