Высшим отличием человека является упорство в преодолении самых жестоких препятствий.

Людвиг ван Бетховен

«Здоровье мое и настроение начали быстро ухудшаться, — писал Бетховен в своем дневнике. — Чем ближе я подъезжал к родному городу, тем чаще стал получать от отца письма с требованием поскорее ехать, так как здоровье матери внушало опасения. Поэтому, несмотря на собственное недомогание, я спешил чрезвычайно: желание еще раз повидаться с больной матерью устранило все препятствия и помогло преодолеть величайшие затруднения. Я застал ее еще в живых, но в самом плачевном состоянии: у нее была чахотка, и после долгих страданий она умерла…. Она была для меня доброй, любящей матерью, лучшим другом! Я был счастливейшим человеком, когда еще мог произносить дорогое слово «мать», на которое всегда мне отзывались! К кому мне теперь обратиться с этим именем? К немым ее образам, проносящимся в моем воображении? С тех пор как я нахожусь здесь, печаль не покидает меня; я постоянно страдаю одышкой и опасаюсь, что это может перейти в чахотку. К тому же меланхолия, которая тяготит меня почти столько же, как и сама болезнь».

Оказалось, что когда Мария Магдалена слегла, покупал для нее лекарства, приносил деньги, оплачивал доктора не отец – тот традиционно пил – а скрипач Боннской придворной капеллы, учитель и друг Людвига Франц Антон Рис. Пройдут годы, и однажды в квартиру, которую Бетховен будет снимать в Вене, постучится сын того самого Риса — Фердинанд (37). Обрадованный встречей Бетховен не только возьмется учить его бесплатно, но и поселит молодого человека у себя, снабдив его платьем и деньгами.

Несмотря на все старания присланных Рисом врачей, Мария Магдалена скончалась 17 июля 1787 года, крепче крепкого закрыв своею смертью для старшего сына дверь в Вену, где его ждали Моцарт и всемирная слава. Почему закрыла? Людвиг же мог снова купить билет на дилижанс, и только его и видели? Но кто тогда стал бы заботиться о его младших братьях?

Теперь прекрасная Вена, где ждал его Моцарт, казалась не реальнее обыкновенного сна. Волшебного сна. Теперь же, проснувшись, Бетховен оказался в ужасающей реальности, которая предъявляла на него свои права. Отец не просыхал, мало того, теперь он спускал не только свое жалование, но и за время отсутствия сына (Людвиг пропутешествовал несколько дней) умудрился распродать практически все имеющееся в доме имущество. Сундуки стояли пустыми, на полках буфета и в ларях не было ни крошки хлеба, а предприимчивый папаша Бетховен уже целенаправленно волок из дома мебель.

Впрочем, осознав, что и эти деньги заканчиваются, Иоганн ван Бетховен заявился на службу сына, где потребовал выдать ему жалование Людвига, ссылаясь на внезапную болезнь юного музыканта. На счастье, в разгар душераздирающего рассказа несчастного отца, только что похоронившего жену и теперь льющего слезы над телом едва живого сына Людвиг предстал перед начальником собственной персоной, развенчав лгуна.

Но теперь он уже не доверял пройдохе Иоганну, опасаясь оставлять его наедине с младшими братьями и прекрасно понимая, что отец уже не исправится, сколько ни увещевай его, сколько ни моли, грози, бей... Все без толку. Всесильный Бахус принялся пожирать имущество семьи, и унять его можно было только одним способом: незамедлительно выслать пропойцу из города, самое гуманное – без права возвращения, передав при этом остатки его пенсии семье.

С этим предложением Людвиг и обратился в придворную канцелярию, но курфюрст пожалел старого пьяницу, повелев оставить его доживать свой век в Бонне, но выдавать ему на руки лишь половину причитающихся денег, с тем, чтобы старшему сыну было на что кормить семью, которая теперь всецело была на нем.

Потянулась череда дней-близнецов: утром Людвиг шел на службу в капеллу, оттуда в театр или на уроки. Молчаливый, задумчивый, он изо всех сил старался быть хорошим братом для Карла и Иоганна, урывая себе хотя бы немного времени для сочинительства, посещения Брейнингов или гуляя в полном одиночестве за городом. 

Мечтая подражать брату, маленький Карл тоже вознамерился посвятить себя искусству. Несмотря на явное отсутствие у мальчика таланта, в свободное время Людвиг обучал брата азам профессии. Ранее Карл обращался с той же просьбой к отцу, и Иоганн уже обжегся и раз и навсегда отказался обучать бездаря. С Людвигом, по крайней мере, было понятно, этот далеко пойдет, а тут… Забегая вперед, скажу, что окончив школу, Карл сделается мелким чиновником, а никогда не помышлявший об искусстве Иоганн — аптекарем.

Тем временем в Майнце выходят бетховенские вариации на тему Ригини «Vieni Атоге». На тот раз Людвиг встречает это известие почти без трепета, он уже давно понял, что как бы хороша ни была боннская капелла, место композитора – в Вене, а, следовательно, все его достижения меркнут в сравнении с этим. Он уже достиг своего потолка в Бонне. Еще немного, и придется пригибаться, кривясь, точно дерево, которому некуда расти. В Вену, в Вену, в город, где живут выдающиеся композиторы, где у него уже появлялся шанс, и может быть, когда-нибудь, когда братья встанут на ноги, он вернется в город своей мечты и вновь встретится с прекрасным Вольфгангом Амадеем. Почему бы и нет, Моцарт молод и полон сил, сколько нужно времени, чтобы братья окончили школу, и их можно было бы забрать с собой? — года два… Разберется со своими делами – и сразу же к Моцарту: «А вот и я». Даже лучше получится, не мальчишка, но муж, к тому времени и публикации, даст бог, добавятся, да и сам Людвиг успеет еще многому научиться у Неефе. В общем, все к лучшему.

Видя мытарства старшего сына пропойцы Иоганна, добродушные соседки советуют Людвигу жениться. Работящая женщина — вот что нужно в их чисто мужской семье, но Людвиг отвергает даже самые симпатичные предложения. Зачем ему еще один рот, когда он должен кормить, одевать и давать образование двоим братьям? Допустим, ему самому безразлично, что он ест, чисто ли одет, мылся или нет. Но как он будет чувствовать себя перед женщиной, которая, выйдя за него замуж, будет приговорена к каторжному труду, за который он ничем не сможет с ней расплатиться? А если пойдут дети? Еще год, два, ну хоть пять, и братья вырастут и сами станут содержать себя. Тогда он сможет уехать в Вену, свободный от обязательств. Но если к тому времени на его шее будет жена и, не дай бог, дети… он никуда никогда не поедет. Или останется с ней, с ними, для того чтобы пить, как отец, проклиная свою избранницу и оплакивая  даром потраченную жизнь. Нет! Никаких женщин! Никогда!