Музыка — это стенография чувств.

Л. Н. Толстой

Между Лимбургом и Льежем располагается  старинная деревушка Беттенховен, откуда, как считал капельмейстер Людвиг ван Бетховен, и произошли все на свете Бетховены. Сначала они были крестьянами, а потом начали перебираться в города, приноравливаясь к ремеслам и торговле.  В Антверпене некогда жили художник Петер ван Бетховен и скульптор Герхард ван Бетховен.  Кто теперь разберет, возможно, и родственники. Сам Людвиг ван Бетховен, дед маленького Людвига, был внуком виноторговца Вильгельма ван Бетховена и его супруги Катарины Грандэнам, вместе с которой они произвели на свет восьмерых детей. Старший сын, Генрих Аделяр, сделался портным и, женившись на Марии Катарине де Херст, обрел семейное счастье в окружении двенадцати детей, заметьте, все выжили, получили специальности, вышли в люди. Третий сын Генриха Аделяра и Марии Катарины Людвиг сделался музыкантом, прославившим имя ван Бетховен.

Пел в церковном хоре и капелле, природный голос, как мы уже упоминали, совершенно бархатный, приятный слуху бас. Другой бы жил да радовался. Но певчий откровенно побаивался доверять такому ненадежному товарищу, как голос, каким бы хорошим он ни был: простудишься, заболеешь, понервничаешь и упустишь, вильнет на прощание хвостом райская птица, да и исчезнет на вечные времена. Понимая это, Людвиг, не полагаясь на судьбу, тратил деньги, беря уроки у профессиональных музыкантов, изучая ноты и пробуя играть на музыкальных инструментах. В то время от певцов еще не требовали изучения нотной грамоты, и упорство юного Бетховена казалось его товарищам по капелле чрезмерным. Они-то пели исключительно по слуху. Но Людвигу этого было мало.

Перебравшись с семьей в Кёльн и в двадцать лет получив должность капельмейстера, о которой мечтает любой музыкант, Людвиг ван Бетховен и не думал останавливаться на достигнутом, а связавшись с семьей отца, начал приторговывать вином, содержа кабак. Впрочем, как совместить хлопотную должность капельмейстера с не менее ответственной — кабатчика? Не желая зависеть от прихоти судьбы и его милости курфюрста, Бетховен какое-то время совмещал два дела, прекрасно понимая, что при таком раскладе вполне может в один прекрасный день оказаться не на двух стульях, а аккурат между ними. Что делать? Уйти с ответственного поста? Да кто же добровольно отказывается от такого? Закрыть и распродать кабак? А если турнут с должности? При этом торговля шла более чем успешно: по словам современника, «придворный капельмейстер ван Бетховен имел деньги на вкладах… Он продавал свое вино в Нидерланды, откуда приезжали к нему купцы и знатоки и покупали вино». Следовало срочно нанять управляющего? А коли тот станет воровать? Несмотря на придворную должность, Бетховен оставался ограниченным и непривыкшим доверять кому попало крестьянином.

Меж тем в Кёльне было ой как неспокойно: что ни день правительство вводило новые подати и налоги. Разорившиеся соседи из центра города переезжали в бедняцкие халупы на окраине, утратив последнее, бедняки шли по миру. Каждое утро глашатаи на площади громогласно оповещают о новых податях и штрафах. Те, кто не слышал, всегда может прочитать бумагу у ратуши или на базарной площади: «Кто на ночь не приготовит кадку с водой, платит 12 крейцеров штрафа; кто с трубкой во рту пройдет по улице – 10 крейцеров. Курить разрешалось лишь в отведенных для этого местах, за курение в неположенном месте штраф та же сумма, что и за курение на ходу. Кто не имеет конюшенного фонаря — 12 крейцеров; кто перелезет через забор, причем неважно своего или чужого дома — 20 крейцеров, кто по воскресным дням пьет или шумит в трактире — 15 крейцеров, ибо «каждый должен выпить свой стакан в молчании»! Кто в воскресенье или в праздник во время богослужения встретится вне города или в садах — 10 крейцеров; кто не представит предписанного количества убитых воробьев — 6 крейцеров за каждую непредставленную единицу, а кто представит вместо воробья другую птицу —12 крейцеров. Кто играет в карты в трактире — 40 крейцеров, а кто разрешает игру у себя на дому — 50 крейцеров; обыватель, называющий другого на «ты», — платит 8 крейцеров».

То и дело приходили новые предписания относительно одежды и обуви, под запретом могли оказаться слова или выражения. Взимались подорожные пошлины и пошлины за переправу через реку, постоянно увеличивался налог на соль, воск, хлеб. Особой данью облагались евреи.

Не имевших возможности рассчитаться с долгами, могли запросто продать, точно скот.

И все это происходило на фоне постоянного недорода и угрозы голода… мог ли в таких условиях ответственный муж отказаться хотя бы от незначительного источника доходов? Решение нашлось само собой – скрепя сердце, капельмейстер Людвиг ван Бетховен передал виноторговлю своей супруге Марии Иозефе Поль. К тому времени у них уже родился сын Иоганн, и привыкший к большим семьям Людвиг надеялся, что вскоре вокруг их стола будут сидеть как минимум полдюжины сытых и здоровых ребятишек.

Поначалу Мария действительно бойко взялась за дело, дни напролет она проводила в кабаке, где болтала с гостями, строжила служанок и поваров,  следила за поставщиками. Но постепенно рюмка за рюмкой, кружка за кружкой… Мария начала втягиваться в непростое дело заправской кабатчицы. Теперь она считала своей святой обязанностью не только чокнуться с каждым вновь прибывшим, а подсаживалась то за один, то за другой стол, ведя неспешные разговоры и надираясь к вечеру до такого состояния, что домой ее приходилось относить на руках. Когда же клиенты прогоняли ее от своих столов, Мария Иозефа нажиралась за барменской стойкой, а то и прямо на кухне.

В ответ на жалобы и наставления мужа она строила из себя оскорбленную невинность, сетуя на мужскую неблагодарность. Она же работает на износ, жертвует драгоценным здоровьем ради семейного бизнеса. И результат налицо — трактир битком набит, но если она не станет оказывать гостям уважение, выпивая вместе с ними, то постоянные клиенты, чего доброго, перейдут в соседский кабак. Обижаясь на мужа, она изливала потоки любви и пьяных слез на единственного сына, от чистого сердца угощая Иоганна сладким винцом. Так мальчик, еще не научившись грамоте, пристрастился к ароматным наливкам и горьковатому пиву. А что? Ведь она давала своему ребенку только самое лучшее и самое вкусное. Яблочный сидр, хлебное пиво, ягодные и фруктовые настойки и наливки. Сплошная польза. Так, когда одноклассники Иоганна бежали домой, получая кто засахаренное яблочко, кто кренделек, а кто сдобную булочку, маленького Иоганна ждала дома чекушка.

Так что к тому времени, как спохватился отец, Иоганн был уже законченным пьяницей, а Мария Иозефа спилась настолько, что уже не интересовалась кабацкими делами и даже не зазывала гостей, должно быть, полагая, что без них ей больше достанется.

Через несколько лет такой жизни вечно пьяная и шумная фрау Бетховен сделалась притчей во языцех. Дошло до того, что ею начали пугать юношей. Дескать, прежде чем опрокинуть стаканчик — посмотри на госпожу Бетховен. Зальёшь глаза и не заметишь, как окажешься в одной постели с вонючей, опухшей от пьянства страхолюдиной.

Когда Иоганну исполнилось двенадцать лет, отец устроил его певцом в придворной капелле, в шестнадцать он уже пробовался на должность придворного музыканта и получил ее к двадцати четырем. Юноша  был невероятно одарен от природы — замечательный тенор. И надо же — пьяница, прожектер и бездельник каких мало!

Поняв, что дальше так продолжаться не может, старый капельмейстер как-то самостоятельно напоил до беспамятства супругу, после чего погрузил бесчувственную тушу на крестьянскую телегу да и свез в монастырь под Кёльном, заплатив добрым монахиням за ее пожизненное содержание. Жаль, долго раскачивался. Теперь пришла очередь заняться сыном, и тут Людвиг поступил и вовсе неразумно: вместо того, чтобы найти тому сильную женщину, которая возьмет безвольного выпивоху в оборот, он подыскал ему кроткую и не смеющую лишний раз рта раскрыть вдовицу, которая только что потеряла и мужа, и ребенка. Сам, должно быть, намучался с буйной супругой, вот и решил подарить сыну ангела.

Дочь придворного шеф-повара в Кобленце Мария Магдалена Кеверих была настоящим ангелом, которому теперь и предстояло до гробовой доски терпеть несносный характер вечно пьяного муженька. Для молодых капельмейстер снял дом у булочника Фишера, так как с определенного времени не желал делить с сыном кров.

 Когда капельмейстер Людвиг ван Бетховен наставлял сноху, требуя, чтобы та приняла решительные меры в отношении Иоганна, та только слезы лила. Видя ее бессилие, муж измывался над несчастной все сильнее, откровенно глумясь и над нею, и над чаяниями вообразившего будто бы может повлиять на него через супругу отца.

Иоганн и Мария Магдалена поженились в 1767 году. Когда через год молодая жена родила своему супругу первенца, Иоганн напился на радостях и праздновал это событие, неделю не появляясь дома. Когда же все же решил проведать свое семейство, выяснилось, что ребенок умер. Так что «убитый горем папаша» развернулся на сто восемьдесят градусов и, хлопнув дверью, вернулся в кабак, теперь уже справлять недельные поминки.

Прошло еще сколько-то времени, и у них родился второй сын, названный в честь деда Людвигом. Ребенка крестили 16 декабря 1770. А счастливый отец опять взялся за празднования и гуляния.

Все свое жалование Иоганн спускал в кабаке, когда же средства на выпивку заканчивались, глава семьи являлся домой, где пытался выбить крейцеры из супруги. Как ни странно, иногда это получалось, так как время от времени дедушка подбрасывал невестке какие-то деньги.

Мария же таяла на глазах, по словам соседок, они «не могли припомнить, чтобы мадам ван Бетховен когда-нибудь смеялась, — она всегда была серьезна». И еще сохранилась очень странная по тем временам горькая фраза, которую Мария Магдалена как-то обронила в разговоре с соседкой:  «Если вы послушаетесь моего доброго совета, то останетесь незамужней. У вас будет прекрасная, спокойная жизнь, вы будете жить в свое удовольствие. Ибо что такое замужество? Немножко радости вначале и непрерывная цепь страданий потом». И это в то время, когда незамужняя женщина не могла толком устроиться на службу и прокормить себя!

Она рано состарилась и, в конце концов, заболела чахоткой.

Что же до маленького Людвига… после того, как малыш научился самостоятельно ползать и затем ходить, держась за мебель, у Марии Магдалены не было иной печали, нежели забота о том, как бы пьяный супруг ненароком не задавил ребятенка. Поэтому когда Иоганн находился днем дома, не в меру шустрого Людвига приходилось выставлять за дверь, где он ползал по двору булочника, выискивая для себя приключения.

Поначалу, опасаясь как бы дите неразумное не выползло паче чаянья на улицу, где его задавил бы проезжающий мимо экипаж или покусали бы собаки, мать привязывала его веревкой. Через покосившийся внутренний забор, отделяющий дом Фишера от соседского, хорошо был виден пес, сидящий на цепи во дворе у соседей.  Перед собакой стояла миска, куда хозяйка время от времени приносила что-то со стола. Во дворе господ Бетховенов на поводке сидел их маленький грязный и часто голодный сын, о котором, казалось, вообще никто не думал. Часы напролет ребенок копался в грязи, падал, раздирая себе в кровь колени и локти, плакал от одиночества или голода, или рычал не хуже сторожевой собаки, пугая прохожих. Иногда мама выходила из дома, вынося ему кусок хлеба или кружку воды.

Соседский пес смотрел на привязанного мальчика, дружелюбно виляя хвостом. Они общались на расстоянии перекрикиваясь, перегавкиваясь и ожидая того часа, когда их либо покормят, либо… Когда Иоганн уходил из дома или засыпал, фрау Бетховен забирала домой сына, наскоро оттирала его смоченной в воде тряпкой, кормила и отправляла спать. Вот и все общение.

А потом произошло то, чего не ожидал никто: каким-то образом мальчишка научился избавляться от пут, убегая из дома, едва его оставляли в покое. Так что оставалось только надеяться, что у него хватит здравого смысла не свалиться в колодец или не оказаться под колесами проезжающего мимо экипажа.

Обретя свободу сам, он освобождал своего друга пса, после чего они пропадали где-то целыми днями вместе, ища приключения.

Впрочем, все это случится, когда мальчишка научится нормально ходить, а пока это не произошло, нередко будущий гениальный композитор проводил в полном одиночестве долгие часы, пока мать не находила возможным покормить его или забрать спать.  При этом он мог мокнуть под дождем, если за работой мама не замечала перемены погоды. Или промерзал до костей, при этом даже не пытаясь постучать в дверь собственного дома. Постепенно у Иоганна и Марии Магдалены появились еще двое мальчиков, к которым отец относился точно так же, как и к Людвигу. Так что они автоматически поступили в распоряжение старшего брата, единственной обязанностью которого было следить, чтобы Карл и Иоганн не выбрались за калитку.

Впрочем, едва Людвиг немного подрос, как это уже было сказано, он начал убегать из дома, дабы в любую погоду, в жару или в холод, плавать в Рейне. Кто учил его плавать? Загадка.

Все три брата одевались в обноски. Вечно грязные, растрепанные, с размозжёнными в кровь коленками, они тем не менее никогда не болели и держали себя подчеркнуто независимо.