Серёжка кидает ножик в толстую берёзу. Ножик отскакивает от замёрзшего, в заскорузлых чёрных рубцах, ствола — зарывается в снежную манку сугроба. Серёжка его достает и снова кидает. Ни разу так и не воткнулся — то звенит, плашмя, лезвием, то стучит рукояткой…

Скучно. Из занятий — только работа — воды принести, дорожку расчистить, стружку в лошадином стойле погрести и новой насыпать. Не во что и не с кем поиграть. Да и не хочется уже. После таких забегов по морозу тянет скорее в тепло, в дом… Можно учить уроки. И рисовать. Но чтобы рисовать, нужно вдохновение, а его нет…

Нож снова на дне сугроба…

— Берёза живая, — Лёнька подбирает железное пёрышко, покачивает на ладони — резким движением отправляет в доску забора — острие впечатывается, застревает. Сыплется серебряная пыль инея.

— Я тоже живой, — бормочет Серёжка, толкает брата плечом так сильно, как только может, и с этой силой летит в снег. Но не встаёт — замирает, смотрит, как переплетаются в белом пухлом небе коленчатые, острые берёзовые ветки. Хоть бери китайскую тушь и рисуй…

— Я хочу в кадетский интернат, — прутья качаются, протыкают вату неба.

— У тебя дар. Призвание. Ты художник, — Лёнька опускается рядом, в снег, — зачем тебе война?

— Защищаться. И там ребята, общение… Не пустишь ведь туда?

У Лёньки перед глазами дрожит воздух от взрывов, гудит земля. Ползут по камням оборванные кавказские пацаны с винтовками — уничтожить источник угрозы…

— Не там твоё место. Ты можешь нести людям радость соприкосновения с искусством, выражать мир в цветах и линиях…

— Да что там выражать. Уныло всё, — Серёжка смотрит в одну точку. — Придут и замочат, а я ни себя, ни родных защитить не смогу…

— Кто придёт?

— Бандиты… Мало ли кто… Враги…

— Я смогу…

— А я не хочу, чтобы ты! Я сам! Сам хочу! Понимаешь??? Ты сдохнешь, и что тогда? — Серёжка вскакивает и бросается на Лёньку, неуклюже и очень медленно размахивает руками, вскидывая их для ударов. Старший брат обхватывает, будто обнимает, они падают вместе, придавленный Серёжка рычит:

— Дар — фигня. У каждого свой дар. В цивилизацию хочу. В интернат. К людям. И страшно жить, если не можешь защититься…

Защитить себя… Снова взрывы. Гул в горах от взрывов, вверх — клубы песка. Абсурдный, жестокий мир раздавит и даже не заметит. От него Не спастись, не закрыться. Невозможно ничего изменить. Нет сил принять. И беспомощность, слабость… Соломинка в мутном водовороте — плыви, куда несёт. От тебя ничего не зависит. Умри, когда прикажут. Страх, тревога, паника! Гранаты к бою!

Лёнька стряхнул наваждение, зачерпнул пригоршню колючего снега, растёр лицо — талые капли упали на сердитого Серёжку. Кинул снежку и в него. Братишка зафыркал, вывернулся ужом. Лёнька отпустил:

— Лучше предотвращать, чем защищать. Мир спасают те, кто несёт в него любовь… Ты можешь влиять на людей своими рисунками, вызывать чувства, от которых хочется стать лучше… Тогда и мир станет лучше…

— Бла-бла-бла это всё. Я ни драться, ни стрелять… Даже ножик метать не умею, — не верил брату Серёжка.

А Лёнька в это время возвращался со своей войны, осознавая то, что только что сказал младшему Лису: «Человек может всё. Всё в его воле. Но средства разные. Играя по чужим правилам, не выиграть никогда. Не соломинкой в канализации быть, а птицей в небе. Не воевать с миром, а доверять ему и нести любовь. И не надо ни от кого защищаться — никому с любовью не совладать».

Вслух сказал лишь:

— Я научу тебя драться.

Серёжка горестно вздохнул и поплёлся в дом. Слышно было, как он возится на крыльце, шуршит веником, сметая снег с валенок и одежды. Он не знал, что его старший брат только что вернулся с войны. Оттуда, откуда не удается вернуться тысячам и тысячам тех, кто потерял там веру в свои силы, в возможность что-то изменить, в ценность собственной жизни, в то, что от них что-то может зависеть. Тех, кто навсегда потерял ощущение мира в душе, спокойствия и безопасности, кто водкой заглушает боль и страх от собственной ничтожности, не может ни спать, ни работать. Кто чувствует, что мир враждебен и силён, мир против них, мир предал… Водоворот закручивает соломинку. Она последняя и она выдерживает. Лиса спасает его доверие к миру и себе — глубокое, тотальное, — и способность любить.

Лёнька только что вернулся. Навсегда.

Его соломинка не сломалась и стала птицей.