В центре школьного актового зала щетинится ёлка. Неумело защищает от чужих глаз фонарики из разноцветного картона — «не смотри, я растрёпана». На полу — безжизненные ленты мишуры и серпантина — цепляются к ботинкам, тянутся следом. Завтра придёт старенькая уборщица и сгребёт из них большую несуразную кучу. Сгребёт и выбросит. Только что отмяукала, отвопила, отдрыгалась дискотека. Лёнька обходит опустевший зал — смотрит, не осталось ли чего непотребного, всё ли в порядке. Щёлкает выключателями — ёлка проваливается во тьму, на мишуре — последние отблески упавших звёзд. Запирает двустворчатую тяжёлую дверь. Праздник кончился. Надо бы в учительскую ключ занести, но не хочется: там ещё у педагогов банкет — едят колбасно-сырную нарезку и конфеты «Ласточка», пьют кислое шампанское из разномастных индивидуально-домашних кружек и говорят друг другу колкости. Они непременно повернутся, когда Лёнька войдёт с ключом, выдавят дежурные и ироничные улыбки, ответят на приветствие небрежными кивками, а потом, когда дверь за ним закроется, обсудят его внешность, манеры, мифические воинские подвиги и вполне конкретные гражданские достижения, будто он не простой Лёнька-охранник, а блистательный герцог Мадридского двора. Поэтому в учительскую Лис не пошёл — потом-потом, когда все разойдутся, — а отправился в свой закуток под лестницей.

Там его и нашла Ирина Владимировна — учитель истории — реформы Петра Первого, интриги эпохи царствования Елизаветы, шелестящие кринолины, скрипящие корсеты, томные веера, жестокие казни и бессмысленные войны, предпосылки, причины, следствия, даты, — рукой подать до одинокого сорокалетнего юбилея.

— Лёня, не знаешь, где ключ от моего кабинета? В учительской нет… — лицо красными пятнами от выпитого вина, глаза блуждают рассеянно, но на ногах стоит твёрдо.

— Не знаю, — Лёнька смотрит на крашеную бежевой масляной краской стену, но видит лоснящиеся капроновые ляжки, ярко-синий костюм с крошечной узкой юбкой и чёрные тяжёлые туфли. Партизанская война 1812 года, восстание Степана Разина, покорение Сибири, резервации для индейцев, поражение в русско-японской войне…

— Возможно, я оставила его в кабинете английского, там вела последний урок. Давай вместе поднимемся и посмотрим, — троянский конь, война Алой и Белой розы, Анна Иоанновна на троне…

Ирина Владимировна проводит по Лёнькиной руке — от плеча и ниже — перебирает холодными, цепкими и сильными пальцами. Охранник отстраняется:

— Зачем утруждаться. Я попозже один зайду, когда обход буду делать, если оставили там ключ — повешу его на место.

— Я настаиваю. Пойдём, — ледяные, твёрдые пальцы с острыми ноготками снова впиваются в Лёньку.

Он молчит и безучастно смотрит на стену. Почётный караул у Кремлёвской стены.

— Ты зря так. Любой бы на твоём месте, повизгивая от восторга, побежал. Охранника при подозрении в непристойном поведении уволят сразу же — это вопрос репутации школы. А ещё у тебя тут сёстры учатся и брат. Им будет некомфортно. Я позабочусь. Не тупи. Пойдём. То, что я сейчас здесь, уже вызовет определённые осложнения для тебя.

— Никак нет! Всеми силами буду препятствовать неуставным отношениям на вверенном мне объекте! — голос Лиса залпом разносится по рекреациям, лицо застывает в идиотском непробиваемом выражении, глаза стекленеют, он вытягивается и встаёт по стойке смирно.

Каблуки Ирины Владимировны отвечают раздосадованной очередью, отбиваемой по каменным лестничным ступеням.

Корпоратив заканчивается, учителя выходят в вестибюль, расходятся по домам. Лёнька всё стоит, будто в почётном карауле, пока не захлопывается дверь за последним педагогом. Потом запирает школу изнутри на тяжёлую задвижку. Медленно идёт вдоль всех коридоров. Сухой, жаркий школьный воздух, наполненный известковой пылью побелки и мела, душит Лиса. Он заходит в один из кабинетов, снимает ботинки, встаёт на подоконник и дышит морозной ночью в открытую форточку. Будто лопнул внутри шарик с тяжёлым чернильным ядом, и хлынула давно забытая зараза по венам, артериям, сосудам, капиллярам. Муторно и мерзко. Дыши, Лис, хватай ртом колючий воздух, давись им. Ты можешь сбежать, а сотням учеников никуда не деться. Школа — их второй дом, маленькая модель беспощадного, циничного мира. Дыши, Лис, дыши, честный, справедливый мальчик. Ты же знаешь: и не такое случается в кулуарах Мадридского двора. Привыкай, приспосабливайся, сражайся на сомнительных дуэлях или уходи.

Так исторически сложилось.