До поселения от автобусной остановки далековато. Но народ, приехавший на праздник осеннего равноденствия, не роптал и бодро шагал в нужном направлении, развороченном тракторами и внедорожниками. Попутчиков Лёнька определил ещё на вокзале по открытым лицам, лёгким движениям и «умным» словам, в контрасте с потрёпанной одеждой. Настоящих «помещиков» не было, такие же теоретики, как и я. В поисках общения с единомышленниками, которые, в отличие от них, уже прошли этап обустройства на земле, знают, с чего лучше начинать, и наступили на все существующие грабли.

Серые столбы, поддерживающие провода. Бурьян до горизонта, из-за него не видно никаких посадок. На каждом участке свой домик, важный, как король на троне. Типовой коттеджик, традиционный сруб, щитовая дачка, «лисья нора» или бытовка… Шли уже не просто по разбитой дороге. По главной улице. «Знающие» комментируют: не договорились, мол, поселенцы между собой, кто будет укреплять дорогу, а стройматериалы каждый возил…

На большой поляне хоровод. Яркие, будто акварельные, пятна на бежевом осеннем фоне. Нескончаемые бусы из разноцветных муравьёв. «Муравьиные братья» Льва Толстого. Серо-зелёно-чёрная тяжёлая толпа поворачивает к длинному низкому сараю. Гостевой дом — пояснили «знающие». А Лёнька идет к хороводу. Он завораживает своей простотой и сложностью.

Девочка-подросток и женщина средних лет в длинных льняных юбках протягивают ему холодные ладошки. У обеих рассеянный взгляд, который скользит и уходит куда-то вниз.

Хоровод ведёт серьёзный длинноволосый мужик с редкой бородёнкой. Лёнька влился в ритм и почувствовал в солнечном сплетении тепло рождающегося восторга от сопричастности целому: земле, небу, людям…

— Наши предки водили хороводы, объединяя свои энергии и направляя их на добрые дела, — провозглашал бородатый, — всяким неполноценным, увечным, больным — не место в хороводе, нечего отравлять благостную энергию своими тёмными испарениями. Слышите, инвалиды! Вон из хоровода! Бочка мёда без ложки дёгтя!

Тёплый шар внутри покрылся льдом и рассыпался на миллионы острых осколков, раскроивших в кровь сердце и лёгкие. Стало нечем дышать. Лёнька разжал руки и выпал. Люди скользили взглядами, перестраивались и кружили дальше. Без него.

«Почему? Я больше не с ними…?

Да, точно, я же инвалид… Теперь». Закашлялся. И во рту уже привычный солоновато-ржавый вкус…

На его плече чья-то рука.

— Понимаешь, браток, без обид, если человек болен, значит он в чём-то глобально не прав, живет неправильно, плохо, нечисто. Тело всеми силами привлекает внимание к внутренним проблемам. А уж если увечье какое, то совсем беда была в прошлых жизнях. Негармоничен такой человек, разрушителен и жалок. Ему надо сначала найти равновесие внутри себя, встать на светлый путь, тогда и тело выздоровеет, и карма очистится. Вот тогда можно и в хоровод, — вразумлял кто-то в вышиванке. А кто-то рядом ворчал:

— Когда уже к нам перестанут ездить эти никчёмыши. Лезут и лезут. Из любопытства же, просто так. Не хотят своим умом жить. Хотят благость на блюдечке с голубой каёмочкой. Уроды.

Лёнька стряхнул с плеча чужую тяжёлую руку. Посмотрел на часы. До автобуса полчаса. Если бегом, то успеет.

Отточенным движением отправил в нокаут сначала одного, потом другого.

— Без обид, братки. Карма у вас того… Не очень.

Хоровод остановился.

Лёнька не стал ждать, пока к нему сбегутся все, у кого проблемы с кармой, и затерялся в бурьяне.