Сержанты сидели в каптёрке на окне, заставленном картонными коробками, и ели мандарины. Мандаринов на двоих был целый килограмм. Яшка так и говорил:

— Я в детском доме мечтал, что когда-нибудь куплю себе целый килограмм мандаринов и сожру в одну харю!

— Вообще-то в две… — Лёнька мягко улыбался и смотрел на десяток мандаринок в целлофановом пакетике.

Яшка их не чистил. Разрывал на две половинки одним движением большого пальца и выгрызал. Во все стороны брызгал сок. Он не умел по-другому, в детском доме им давали цитрусовые на тарелочках, аккуратно разрезанные.

Лёнька долго держал мандаринку в ладонях, вдыхал острый аромат Нового года. Потом внимательно и точно делал круговой и несколько продольных разрезов ножом. Получался лотос с жемчужиной в середине. Волшебный фонарик. Чудесный цветок. Так всегда чистила мама. А потом сушила лепестки мандариновой и апельсиновой кожуры, добавляла в варенье и чай…

За окном шёл снег…

— Чё ты ерундой страдаешь? Резьба по мандаринам?

— Не… Это дань уважения и благодарности.

— Кому?

— Земле, которая взрастила. Солнцу, которое освещало. Мандариновому дереву, которое сохранило плод солнца и земли. Людям, которые заботились… Себе и тебе, за то, что мы здесь и сейчас…

— И ты всегда так?

— Нет, но часто мысленно благодарю…

— Тебе родители много мандаринов покупали?

— Думаешь, зажрался? Только на Новый год. По одной штучке. И один апельсин на всех. Мы смеялись и пели: «Мы делили апельсин. Много нас, а он один…». Это был ритуал. И настоящий праздник. Он теперь всегда со мной. Активируется, когда я чищу мандарины. Благодарность и дань уважения к памяти тоже…

— Ты сейчас сколько съел?

— Три.

— А я все остальные.

— И чё с того?

— Ты ж лоханулся со своими благодарностями. Кто не успел, тот опоздал.

— Да на здоровье, братишка. Счастья мы огребли поровну, уж поверь.

— Хм…

Снег всё сыпал и сыпал.

— Он почему-то в горах не пахнет…

— Кто?

— Снег. На Волге… Дома… Из подъезда выходишь и сразу чуешь — снег. Меня маленького отец на санках в сад возил рано утром. Я смотрел, как блестит от фонарей снег. Слушал, как он хрустит. Чувствовал, какой он: податливый или хрупкий, рассыпчатый — и космически холодный. Он был для меня живым существом. Всеобъемлющим, как вода, земля, воздух…

— В горах тоже пахнет. Арбузом.

— ???

— Ты волок меня контуженного по снегу до блокпоста… Я почти ничего не слышал, не видел, не чувствовал ни холода, ни боли. Только неровности земли, мягкость снега и усилия твоих рук. Снег пах арбузом.

— Наверное, у каждого свой снег. Свой глоток из ледяного колодезного ведра. Свой запах земли после дождя. И своя новогодняя мандаринка.

— Когда нас не станет, пропадёт и всё это.

— Ну и пусть. Зато прикинь, сколько одномоментно существует, возникает и разрушается восприятий снега, луны, воздуха…

— Картонных коробок, бушлатов, потных шапок, вонючих берцев, шкурок от мандаринов и семечек. Окурков и обгоревших спичек…

— Калейдоскоп многообразия мира…

— Лёнька, бля, иди нафиг со свой философией.

Яшка достал из кармана последний мандарин.

— На. Читай свою молитву благодарности и сохрани в своем сознании мою необыкновенную щедрость и образ последнего из мандаринов.

Лёнька взял, молниеносно разорвал пополам и кинул половинку Яшке.

Ухмыльнулся.

— Воспринимающих сознания здесь два.

— Ну да… Моё и мандарина, — Яшка выдавил мандариновые останки в рот и стал смотреть, как идёт снег.