Сопричастность

Лёнька любил девятое мая. Любил горечь, трагизм и волнение этого дня. День, пропитанный слезами и гордостью за отчизну, был один на всю страну. В детстве Лис с семьёй каждый год смотрел парад по телевизору, потом нёс алые гвоздики к Вечному огню, кожей ощущая жар того времени и сопричастность ему. Лёньке нравились старые советские военные фильмы, давно разобранные на цитаты. И нравилась песня про канун войны: «Все ещё живы, все ещё живы. Все. Все. Все».

Армейский День Победы предполагал участие в городском параде и свободное время до утра следующего дня.

Парад. Идти и чуять себя частью тысячного живого существа. Бьющимся сердцем площади. Напряжённым нервом памяти. И последней каплей крови, которую в этот момент отдать не жалко. Рядом маршировал Яшка. Тянул подбородок. Был отстранённо-сумасшедше-лихим и родным до боли. Где-то из пёстрой толпы махала Леночка. Её присутствие он тоже ощущал, как и близость каждого, кто был на этой площади.

Они, как и договаривались, встретились потом в центре.

— Пошли, я знаю одно местечко, посидим там, поболтаем. А вечером пойдем салют смотреть, — Леночка очаровательно волновалась. Сверкала ровно подведёнными стрелками на глазах. Будто готовила копья к бою. Летела навстречу ветром цветочных духов и всеми лёгкими складками невесомой юбочки. Хотелось поднять её на руки. Кружить и смеяться в яростно-синее небо.

«Местечко» оказалось то ли полупустым маленьким складом, то ли офисом непопулярной загибающейся конторки. Журнальный столик и диванчик. Куча каких-то коробок. Леночка жизнерадостно вытаскивала из припасённых пакетов бутылку белого игристого, сервелат и конфеты. Даже высокие стеклянные бокалы.

Яшка хищно цапнул конфету. Лёнька ласково приобнял девушку:

— Спасибо за праздник.

Облокотился на мягкий бок кожаного диванчика и улыбнулся. Легко открыл бутылку. Налил три бокала.

Леночка отошла к окну. Позвенела бокалами. Посмотрела на свет, как цепляются к стенкам и всплывают наверх прозрачные пузырьки. Облизнулась, тряхнула копной светлых волос и подала бокалы сержантам:

— Ура, товарищи!

Лёнька глотнул чуть горчивший напиток. Глотнул ещё, посмотрел в окно. Рама окна покачнулась. Странно. Подмешано что-то? Уже не важно. Возможно, так будет лучше. Пусть. Леночка подошла поближе к Яшке.

— Выпьем на брудершафт.

Яшка смутился, почувствовал совсем рядом её лёгкое дыхание и посмотрел в хитрые радостные глаза. Она кокетливо подсунула локоток, впилась губами в край стакана. Косилась загадочно. Яшка пил такое вино впервые, оно шибало в нос, как газировка. И было почему-то очень весело.

— Поцелуешь?

Яшка глянул вниз, на свои начищенные парадные ботинки, то ли кашлянул, то ли буркнул и сбежал за дверь, в тёмный коридор, на улицу. Курить. Пусть теперь с Лёнькой пьет.

Когда он вернулся обратно, Лёнька спал, положив голову на скрещенные на столе руки.

(– Ленка, смотри, только не переборщи с клофелином, а то может не проснуться.

— Ничего. Он крепкий парниша, всё норм. Только правильный очень. Идеальный. И очень мне мешает. Я хочу этого второго, дикого. Он как ребёнок. Притягательный. Странный. Смешной. Сильный.

— Да поняла я, поняла. Дура ты, подруга.

— Ну уж какая есть).

— Лис что, спит что ли? — удивился Яшка.

— Да, он устал. Переволновался. И к тому же сколько вас муштровали перед этим парадом. И пить, наверное, совсем не умеет.

— Охренеть… Лис в отключке.

— Да не буди его, дурень, пусть отдохнёт.

Яшка опустился на пол рядом с диваном. Слышал, как ровно и спокойно дышит Лёнька. Наверное, и правда устал.

Леночка села рядом, подала снова наполненный бокал. Взяла свой. Тронула бокал бокалом. Чуть-чуть. До тонкого звона.

Её губы были мягкими, тёплыми. Пахли земляничным вином. Руки обнимали осторожно, но крепко. Играли аксельбантами парадной формы. Путались, расстегивая неподатливые крючки и пуговицы. Она была совсем рядом. Близкая, родная, настоящая. Счастливая и открытая. У Яшки закружилась голова. Уже без тормозов, он прижал её к полу. Снова и снова слышать её звенящий смех. «Она счастлива со мной. Я делаю её счастливой…»

— Не торопись, не спеши, милый. Ты у меня первый.

— Да… хым… Я тоже… Это…

— Молчи, дурачок, молчи…

«Блин, а вдруг сейчас Лёнька проснётся…»

Но он не проснулся и к вечеру. Они повторили ещё и ещё, съели всю колбасу, конфеты, выпили вино. Нашептались про жизнь. Застенчиво помогли друг другу навести порядок в одежде. Осторожно и аккуратно заперли дверь и выскользнули наружу — смотреть праздничный фейерверк. Он бу́хал и полыхал на всё небо. Расцветал и осыпался десятками сказочных узоров. Яшка с Леночкой стояли, обнявшись, на узкой улочке старого города. Смотрели вверх. Жадно впитывали тепло друг друга. Потом страстно и сумасшедше целовались. И снова смотрели вверх, озаряемые залпами салюта.

«Вот же Лис. Правда, он уснул. Или дал нам шанс. Уступил. Отдал мне это маленькое счастье. Уже неважно. Спасибо, друг»… — думал Яшка. А потом совсем перестал думать и стал просто счастливым человеком рядом с другим счастливым человеком.

Ночевать Леночка ушла домой. Отдала Яшке ключ от помещения и объяснила, куда его потом спрятать. Чайкин заботливо переложил Лёньку поудобнее, снял с него берцы, тот не проснулся. Потом сам разулся и блаженно растянулся на полу. Ему хотелось, чтобы новый день никогда не наступал.