«Тварь ли я дрожащая или право имею? Право убить и право не быть убитым… Право — это когда ты прав. А прав ли я?» Мысли мельтешили, как стая серых воробьев в кусте акации — перепрыгивали с ветки на ветку, горланили вразнобой, дрались за зерно истины и теряли его в потасовке.

Каменная стена забора в слепой зоне видеокамеры нагрета весенним солнцем и излучает почти животное тепло. Пахнет проснувшейся землей, навозом и чем-то неуловимо свежим в этом ощутимо потяжелевшем от запахов воздухе. Лёнькины глаза отражают яростно-синее, прозрачное до космической глубины небо и просьбу: «Пусть сегодня до стрельбы не дойдёт». Яшка отталкивается от рук друга и лезет наверх. Чуть потрескивает под его берцами сухой шифер многоярусной сложной крыши, примыкающей к забору. У горцев часто так — все постройки под одной крышей. И два больших пластиковых окна, обмазанных бетоном, вкорячено нелепо меж каменной старинной кладки. Яшка тянет наверх Лиса. От Яшкиных глаз — одни чёрные огромные зрачки в оправе изумрудной тоски — страшно. Две пары пока ещё человеческих глаз на фоне укомплектованных тел-машин войны. Две боевые единицы. Снайпер занимает позицию на крыше, двор и ворота под контролем. Лёнька бесшумно соскальзывает вниз и растворяется в каменных лабиринтах стен хозяйственных построек.

— Приём. Чайка на месте.

— Приём. Лис на месте.

— Приём. Объект в пути. Открывать огонь только ответный, после предупреждения.

— Принято.

— Знаем, Батя.

— Конец связи.

Из дома выходит бородатый толстяк в халате, отпирает ворота, и во двор осторожно протискивается крытая газель. Лис отсчитывает секунды. Яшка старается дышать ровно. Кажется, что стук сердца может выдать. Гомонят воробьи на акации. Воробьи в голове молчат.

Водитель вылезает из кабины, обменивается с хозяином приветствиями и рукопожатием. В это время раздается, как рассказывал потом Яшка, «голос разгневанного Аллаха»:

— Всем лицам, находящимся на частной территории, приготовиться к проверке документов и не оказывать сопротивления…

«Да хрен там…» — грустно хмыкает про себя Лёнька. В машине, по полученным сведениям, незаконное оружие и боеприпасы…

Яшка держит на прицеле водителя.

Из-под тента газели выскакивают четверо с автоматами и принимаются палить куда ни попадя, стараясь занять боевые позиции вокруг своей машины. Водитель и хозяин спешат укрыться в доме.

Чайкин мгновенно меняет цель и снимает одного за другим двоих стреляющих. Щёлк-щёлк. Лёнька хладнокровно расстреливает оставшихся в спину.

В ворота и через забор уже сыплются угрюмые бойцы. Кто-то задерживается у машины, остальные устремляются к дому.

— Лис, приём.

— Приём. Лис на связи.

— В хату. На все зоны бойцов не хватает. Большая хата.

— Принято.

Из-за одной из фанерных дверей Лёньку едва не срезает очередью. Хорошо, что, подходя к двери, он привычно пригнулся, став вдвое ниже своего и так невысокого роста. Пули, нацеленные в голову и грудь взрослого человека, прошли выше. В комнате плачет ребёнок. Лёнька останавливает руку, инстинктивно дёрнувшуюся за гранатой. Выждав, чтобы у стрелявшего закончилась обойма, Лис выбивает дверь. Детский плач становится громче. Лёнька шагает в помещение, ловя на прицел небритого боевика, который уже отбросил бесполезный автомат и бормочет испуганно:

— Сдаюсь, сдаюсь…

Лис встречается с молчаливо-отчаянными чёрными глазами женщины, что сидит в углу и прижимает к себе кричащего младенца. «Вдруг пояс шахидки…» — мысль мелькает в голове и тает. Лис не стреляет.

Вбегают товарищи, фиксируют незадачливого боевика, обыскивают женщину.

— Рискуешь, Лёнь… — качает головой суровый Батя.

Лис молчит и выдвигается в другие комнаты. Зачистка идёт полным ходом.

Вечером они с Яшкой грызли жареные семечки на лавочке. Над ними, высоко-высоко, распластав крылья, застыл орел. От земли шёл едва заметный тёплый пар. Яшка надкусывал семечку передними зубами, так, чтобы хрустнула, а потом давил одним движением большого и указательного пальцев — шелуха отпадала.

— Батя говорил, что ты тупанул сегодня. Гранату не кинул. А вдруг бы боком вышло.

— Так не вышло же, о чём зря трындеть…

— А тогда ты не раздумывал… — Яшка передернул плечами, припоминая произошедшее с ними чуть ранее.

Лёнька смотрел на орла…

В тот день они патрулировали территорию в маленьком селе. Ещё только-только начал сходить снег. Дорогу размыло. По обочинам лежали большие, ломаные ледяные пласты, и между ними стрекотали ручьи.

— Танки грязи не боятся, — шутили друзья и пёрли напролом, форсируя коричневые лужи и рифлёные колдобины грунта. Яшка шёл впереди, расстегнул и снял тяжёлый, грузный броник. Солнце жарило во все лопатки так, что слепило глаза. Лёнька тащился медленно и будто неохотно. Куда спешить-то…

Подошли к рынку. Местные копошились жуками-бронзовками, выползшими на солнышко. Навстречу вывернула девушка в просторном чёрном платье и в никабе. Смотрела себе под ноги. Руки на поясе. Дрожат. Вдруг ринулась прямо к Яшке, мотнула головой, и Лёнька на мгновение увидел бессмысленный блуждающий взгляд. Яшка растерянно посторонился, уступая дорогу. Она успела крикнуть: «Аллах Акбар!». И раздался Лёнькин выстрел, почти в упор. В голову. Пояс шахидки она замкнуть не успела. Что-то уже переставшее быть живой и юной девушкой задёргалось на ледяной корке у обочины. Лис сурово оттеснял испуганно толпящихся людей. Устанавливал дистанцию, не подпускал ближе. Связывался по рации с Батей. Яшке не хотелось смотреть в сторону чёрно-красного пятна. И на друга, не сомневавшегося ни секунды в принятом решении, взглянуть тоже не мог…

Они не обсуждали произошедшее. Но теперь это вдруг оказалось настолько важным, что больше не помещалось в груди и в голове… Там, где живут невысказанные слова и чувства…

— Тогда я не раздумывал, да, — отозвался, наконец, Лис. — Оба случая обошлись без лишних жертв только потому, что моя интуиция меня не подвела, когда я ей доверился.

— А если бы твоя интуиция ошиблась?

— В первом случае стал бы убийцей.

— Ну ты типа по любому убил её.

— Угу. Так что выбора и не было. Я всё равно убийца. Независимо от того, зря или не зря я её убил. А сегодня выбор был. Если бы я не послушал своё внутреннее чутьё и кинул бы гранату, то стал бы в очередной раз убийцей. А если бы моя интуиция ошиблась, как ты выражаешься, то… Стал бы я трупом.

Яшка увяз в логических раскладках, сдался, тоже задрал голову и стал смотреть на орла.

Лис помолчал, а потом добавил:

— Короче, если ты убиваешь, то уже неважно, прав ты или нет. Поэтому, если есть возможность не убивать, то надо ей пользоваться. Не нами жизнь дана, не нам её забирать.

— Я видел, как ты сегодня чертям в спину стрелял. А говоришь, типа не убивай, если есть выбор.

— Не было выбора, братишка. Тогда мог погибнуть кто-нибудь из наших. И я всё равно стал бы убийцей, хоть и косвенно.

— Оправдываешься?

— Неа. Этому нет оправданья по законам мироздания.

— И как дальше жить с осознанием вот этого всего?

Лёнька задумался.

— Верить своей интуиции. Всегда. Если она говорит, что нельзя иначе, значит, это уже не ты, а силы мироздания вершат дела твоими руками. А когда выбор есть, то поступать по совести. И, главное, самообманом не заниматься, потому что чаще всего проще себя убедить в том, что «нельзя иначе» и воротить то, что удобно, без всякой совести. От самообмана и спасёт интуиция, подскажет. В глубине души, в самой её первородной, божественной серёдке ты всегда знаешь, как надо поступить. И только животная наша суть ищет выгоду и оправдания грехов.

В глубоком открытом небе не было ни облачка. Хотелось нырнуть в него с головой, залечь на самую глубину. Яшка барахтался в словах Лёньки. И жемчужина главного никак не желала проявляться. А потом вдруг открылась внезапно: «Доверяй себе истинному». И всё сразу встало на свои места. И мир стал проще.