Лёнька в щеголеватой дембельской форме. У него один день и одна ночь, а потом — обратно в расположение части. Начнётся срок новой службы. По контракту.

В холле детского дома запах тропических фруктов и шоколада — так пахнет праздник и чужая взрослая жизнь. Катя, Надя и Серёжка не спешили набрасываться на дары брата, восседали отужденно, принимали холодно. Это их территория, а его занесло сюда тёплым южным ветром, как пришёл, так и уйдёт. Они привыкли не питать иллюзий. Привыкли к потерям и расставаниям.

— Как там, в армии было? Тяжело? — Серёжка смотрел глубже, видел дальше. Его необъяснимо тревожил этот чужой, но в то же время родной человек.

— Нормально. Как и всем.

— А деды били?

— Били.

— Меня тоже старшие пацаны били.

— А ты?

— Я плакал. А потом перестал. И они перестали бить.

— Ты сильный, братишка, ты справишься. Потерпи немного, я заработаю денег, и мы все вместе уедем отсюда. И тогда никто никогда тебя больше не тронет…

Серёжка опустил глаза, поводил пальцем по столу:

— Я вру. Я не сильный. Я плачу. Только потом, когда никто не видит…

Лёнька подошёл к нему и обнял за плечи, потрепал по стриженой русой голове:

— Ничего. Я тоже плакал. Когда было очень больно и обидно. Это не признак слабости. Сильный — не тот, кто не плачет, а тот, кто не сдается и живёт дальше.

— Да… — Серёжка вздохнул и улыбнулся… Неуверенно и виновато, мол, врёшь ведь, небось, успокаиваешь. Но посмотрел старшему брату в глаза и положил ладонь на обнимающую его руку: «Спасибо»…

— А я переезжаю… Буду теперь жить в квартире родителей. Ты не заходил туда? — Катя поддерживала разговор бесстрастными фразами. И, как робот, качала ногой.

— Нет. Я не успеваю. Да и не хочу. Дом там, где родные люди… А не стены… Сегодня на последнем автобусе — в Ярославль, к тёте Але. Проведаю маленьких, и назад — в горы.

— А ты воевал? — поинтересовался Серёжка.

— Нет…

— Зачем тебе этот контракт? Не езди никуда, Лёнь… Будешь к нам приходить. Работу найдёшь. По выходным дома все вместе соберёмся… — Надя переводила взгляд с сестры на брата.

Лёнька тяжело вздохнул…

— Это да… Это бы хорошо было. Но мечта… Человек без мечты — птица без крыльев. Представьте, вот заработаю я денег, и будем жить в уютном домике посреди цветущего сада… Всего несколько лет потерпеть. И ещё… В горах меня ждёт друг. Я не могу его предать.

— Лёня, Катя… Мы с Катей… Боимся, короче… Мир неизвестный. И жестокий. Убивают, обманывают, грабят. Вдруг… Страшно самим жить. А так ты бы с Катей… Хоть первое время, — Надя волновалась, глотала слова.

Катя качала ногой, старалась не встретиться взглядом.

Лёнька задумался.

— А вы помните детство? Когда родители… Когда все мы вместе были? Что чувствовали?

— Безопасность. Что я не одна. Что поддержат, помогут, спасут. Ты вообще к чему это? Сейчас же не так…

— …вспомни душой своё младенчество — тогда всё вокруг было напоёно любовью. С тех пор ничего не изменилось. Изменились мы сами. И люди… Да… Разные. Но мир по-прежнему любит нас. Всех. Мы все на ладони Бога. И я вернусь. И мы будем очень-очень счастливыми… Но сейчас мне надо ехать…

Катя резко встала. И вышла. Оставила на столе ключ от родительской квартиры. Вдруг он передумает и вернется… Останется с ней. Защитит. Не предаст, не бросит.

Серёжка теребил брата за рукав. Лис спрятал ключ в карман.

— Мы все на ладони Бога… — Надя сдерживала слёзы, за окном темнело.

Лёнька шепнул брату:

— Пойдём, познакомлюсь с твоими обидчиками…

На заснеженный провинциальный город опускался вечер.

В междугороднем автобусе до Ярославля было так холодно, что изо рта шёл пар. Лёнька дремал, откинувшись на жёсткое неудобное сиденье. В синевато-чёрной кисее зимнего вечера, будто в чае с черничным вареньем, растворялись огни родного города. И невидимая могучая рука поддерживала старенький красный «Икарус», чтобы он не затерялся в этой круговерти.