Жителям села Грушеватки повезло. Летним утром 1943 года через центр села, стреляя на ходу из пулеметов, промчались шесть танков Т-34 передового отряда Красной Армии. В селе в это время находилась отступающая немецкая пехотная дивизия, которая в связи со стремительным наступлением освободителей, не успела организовать оборону села и, боясь окружения, бросилась в паническое отступление. Это спасло Грушеватку от разрушения, а жителей села от жертв.

Анна Кравченко вместе с детьми все это время пряталась в погребе, опасаясь пострадать от обстрелов и возможных зверства отступающих фашистов. От громких взрывов со стенок погреба сыпалась земля. Когда стало тихо, Анна, оставив детей в погребе, выбралась наружу. По улицам села проходили подразделения наступающих советских войск.

Сельчане стали выходить из своих укрытий и, стоя у забора, смотрели как по улице проходили запыленные, уставшие от боя солдаты, проезжали грузовые «Студебекеры» и полуторки, тащившие за собой артиллерийские орудия. Это была уже совершенно другая армия, не похожая на тех солдат, которые в сорок первом, пряча от стыда глаза, отступали, оставляя село оккупантам. Это шла армия-освободительница.

Анна открыла дверь погреба и позвала детей:

– Выходите, наши пришли!

 В село возвращалась советская власть. Следом за войсками, которые после короткого отдыха выдвинулись дальше на запад, в Грушеватку приехали сотрудники НКВД, которые допрашивали людей о действиях полицаев во время оккупации. Все уже знали, что полицаи во главе с Кушниром не успели убежать с фашистами и были задержаны, и теперь их ждет суд военного трибунала. Анна Кравченко тоже дала показания следователю НКВД о личности Кушнира, о том, как он посылал своих подчиненных за сыном, которого пытались угнать на работу в Германию.

Через два дня после освобождения заработала почта, в село стали приходить письма, направленные ранее, но не дошедшие в связи с оккупацией. Анна Кравченко получила письмо от мужа, который писал, что воюет на фронте и сразу же пришло письмо от старшего сына Ивана, который был эвакуирован за Урал. Сын писал, что уже полгода воюет на фронте в фронтовой разведке, часть письма была замазана цензорами, чтобы невозможно прочитать.

Через несколько дней, рано утром, в дверь дома Кравченко настойчиво постучали.

– Кто там? – спросила Анна?

– Военный комиссариат, открывайте, – раздался из-за двери мужской голос.

Кравченко открыла дверь, на пороге стоял молодой офицер с погонами старшего лейтенанта.

– Старший лейтенант Алексеенко, заместитель полевого военного комиссариата, – представился вошедший. – Кравченко Василий Дмитриевич здесь проживает? – спросил он.

Василий, еще заспанный, вышел из соседней комнаты к гостю.

– Это я.

– Завтра к восьми утра вам надлежит прибыть в здание сельского совета, где располагается полевой военкомат, для призыва в ряды армии, – строго посмотрев на молодого парня, сказал военный.

– Ему же еще только семнадцать лет, куда ему на войну?! – воскликнула мать.

– Сколько ему лет, нам известно, – властно произнес Алексеенко. – Он будет направлен в запасной стрелковый полк для прохождения боевой учебы, и только после учебы он может быть направлен в боевую часть, – попытался успокоить мать старший лейтенант.

На следующий день Анна, проводив на фронт последнего мужчину из рода Кравченко, осталась дома с дочерью Марией ждать писем. На протяжении долгих последующих дней и месяцев войны Анна, как и тысячи других женщин, с замиранием сердца встречала почтальона, не зная, что сейчас ей вручат, треугольник письма или строгий казенный конверт со страшным известием.