Лето тысячу девятьсот сорок первого года выдалось жарким. На полях колхоза «Большевик» буйно колосилась налитые солнцем колосья пшеницы. Урожай в этот год обещал быть хорошим. В селе Грушеватая жизнь стала немного налаживаться. Пережившие потрясения, репрессий тридцатых годов, жители села стали веселее смотреть на происходящие вокруг события. В каждый дом провели электричество и по вечерам окна домов весело светились в темноте, создавая уют. Было начато строительство моста через реку Волчья. Колхозники с восторгом встретили появление радио. Радиоточку установили на столбе возле здания конторы и теперь каждый день грушеватцы слушая бодрый голос диктора, знали последние новости в стране и за рубежом. А каждое утро звонкий голос диктора радио транслировал утреннюю гимнастику, которую было слышно на половину села.

Анна Кравченко смирилась со своей судьбой, одной, без мужа, растить детей. Таких, как она, в то время было много в большой стране. Дети подрастали и радовали мать. Сын Василий и дочь Мария стали для матери надежной опорой и помощниками в хозяйстве и на огороде, и в уходе за домашними животными и птицей. Мария помогая матери на кухне, уже пыталась готовить обеды сама. Старший сын Иван заканчивал обучение в фабрично-заводской школе и, побыв на каникулах, уехал на практику на завод в областной центр. Практика была оплачиваемая, за июнь и июль Иван рассчитывал хорошо заработать и привезти матери свою первую заработную плату.

Василий и Мария во время каникул, как и другие школьники, помогали в колхозе на уборке урожая яблок и овощей, зарабатывая первые в своей жизни трудодни. В выходные молодежь пропадала на реке, купаясь и загорая.

22 июня 1941 года было воскресенье. Анна Кравченко, подменившись на ферме, решила вместе с соседями утром поехать на дальние луга, чтобы заготовить корове сено. Сосед, Коля Петров, еще с вечера попросил в правлении колхоза лошадь с телегой, чтобы перевезти сено с луга домой. Рано утром, как только сошла роса с травы, Николай остановил лошадь на лугу, где буйствовало зеленое разнотравье. Анна с Ниной, женой Петрова, достали с телеги двое больших граблей и две косы. Косил траву Николай, женщины сгребали покос граблями и переносили траву в телегу, уплотняя скирду. Когда солнце стало клонится к закату, на телеге возвышалась большая копна сена и три такие же копны были сложены на краю луга, ближе к реке. Их решили вывезти на следующий вечер. Уставшие, но довольные от результатов труда, Анна с Петровыми возвращались в село. Николай Петров шел, ведя за поводья лошадь, которая тянула телегу, до верха заполненную свежим сеном.

Когда косари подошли к дому Кравченко, во дворе которого они решили сушить привезенное сено, к ним подбежал перепуганный колхозный скотник Федор Старцев, которого все в селе звали Кириллович. Он, по указанию председателя колхоза, дал лошадь Петрову и должен был вечером вернуть ее в конюшню. Кириллович был встревожен. Не здороваясь с подошедшими, он со вздохом сказал одно слово:

­– Война.

– Ты, Кириллович, скажи толком, что случилось, – встревожилась Анна.

– По радио сегодня передали, война с немцами, немцы на нас напали, – угрюмо ответил скотник.

Только после этого Анна обратила внимание, что на улице села практически не видно людей. Пришедший домой через час сын Василий рассказал матери, что по радио передавали правительственное сообщение о том, что началась война с Германией, которая на нас напала. Еще сказали, что немцы бомбили города, в том числе и Киев.

Федор Старцев, забирая лошадь, после того как разгрузили телегу, доверительно сказал, что председателя колхоза и председателя сельского совета срочно вызвали в район.

Через день мужчины села Грушеватая стали получать из военкомата повестки о призыве по мобилизации.

С радиоточки, расположенной на столбе возле колхозной конторы, доносилась песня в исполнении популярного артиста, которую с волнением и содроганием слушала вся страна:

«Двадцать второго июня,

Ровно в четыре часа,

Киев бомбили, нам объявили,

Что началася война...»

На стене колхозной конторы и на стене сельского совета, висели плакат с текстом Указа Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года об объявлении всеобщей мобилизации военнообязанных 1905 – 1918 годов и рождения, и плакат с лозунгом «Все для фронта, все для Победы!».

Опять в селе голосили женщины, провожая своих мужей и братьев на войну. Это пока была не «зеленая молодежь» призывных возрастов, а взрослые мужчины, или уже отслужившие в Красной армии, или неоднократно прошедшие до войны военные сборы. Именно они, по замыслу советского руководства, должны были обеспечить «победу на чужой территории и малой кровью».

С 24 июня 1941 года по радио стали ежедневно передавать сводки Совинформбюро. Грушеватцы с тревогой слушали очередную сводку, перечень оставленных городов и населённых пунктов вызывал тревогу. После того как диктор заканчивал выпуск, колхозники молча расходились по рабочим местам.

Вторая мобилизация в 1941 году была объявлена 10 августа, когда масштабы военной катастрофы стали во многом очевидны. Призыву подлежали военнообязанные 1890–1904 годов рождения и призывники 1922–1923 годов рождения. В дом Анны Кравченко повестки пока не приходили. Сыну Василию было только пятнадцать лет, а старший сын Иван прислал письмо, что он вместе с школой ФЗО уезжает в эвакуацию куда-то за Урал.

Вскоре в Грушеватке остались в основном только женщины и дети. Через неделю после начала войны из колхоза для нужд армии забрали половину лошадей, и вся тяжесть сельской работы полностью легла на женские плечи. Сводки Совинфорбюро были все более и более неутешительными, Красная Армия с боями оставляла город за городом.

Все чаще высоко в небе над Грушеваткой с тяжёлым гулом пролетали самолеты. Никто не знал, чьи это самолеты, они летели очень высоко и их не могли рассмотреть. Было тревожно. Из района пришло распоряжение эвакуировать весь колхозный скот в глубь страны. Оставшиеся в селе скотники, это были четверо пожилых мужчин, которые не подпадали под мобилизацию, ранним утром погнали колхозных коров в районный центр, для дальнейшей эвакуации по маршруту, который обещали указать в районной комиссии по эвакуации. Колхозные фермы опустели, Анна вместе с другими доярками перешли работать в огородную бригаду.

Так продолжалось около месяца. В один из дней жители села были встревожены непонятной грозой, которая беспрерывно грохотала где-то вдалеке. Через село иногда на запад, в сторону этой грозы, стали проезжать грузовики с красноармейцами. Это был звук фронта.

С запада на восток через село стали проходить строем вооруженные красноармейцы. Они шли уставшие, запыленные, многие в обожжённом обмундировании. Колхозники молча смотрели, стоя у своих заборов, на проходящих солдат, которые стыдливо отворачивали глаза от селян. На телегах везли раненных бойцов. Иногда кто-то из бойцов просил стоящих на улице селян попить воды. Услышав это, несколько человек быстро бросались в дом и выносили в ведре холодную колодезную воду. Иногда вместо воды выносили кувшины с молоком или квасом. Уставшие, в запыленном обмундировании, солдаты с жадностью утоляли жажду.

– Куда же вы уходите, нас бросаете? – в отчаянии спрашивали селяне.

– Мы вернемся, – отвечали военные, отводя от стыда глаза.

Страшная война подступила к мирному селу.

Через три дня поток красноармейцев, который шел через село, прекратился. Стало как-то тихо и тревожно. Даже перестало грохотать вдали за горизонтом. Село замерло в ожидании чего-то нехорошего. Грушеватцы старались далеко от своих дворов не отходить. Председатель колхоза «Большевик», уехав по вызову в район, назад не возвратился. Как-то незаметно исчез из села и председатель сельского совета.