Кожвинская исправительно-трудовая колония жила своей монотонной жизнью. Каждое утро, после завтрака и утреннего построения, бригады осуждённых отправлялись на делянку, чтобы продолжать давать стране свои кубометры леса. Бригадиром шестой бригады уже почти год был Кравченко Дмитрий Григорьевич. Бригада постоянно выполняла план, работали все, кроме смотрящего и его приближенных. К бригадиру долго присматривались, но Дмитрий старался быть ко всем справедливым, беспричинно в конфликтные ситуации не вступал, но в работе был требовательный. Когда было надо, он не гнушался и сам взять в руки топор и работать наравне со всеми. Со временем авторитет бригадира стал высоким, работяги его уважали и безоговорочно выполняли все распоряжения. Смотрящий в дела бригадира не вмешивался, на делянку не ходил, постоянно проводя время в бараке.

Иногда вечером, увидев Кравченко, смотрящий спрашивал:

– Как дела, бригадир, помощь не нужна?

– Спасибо, пока справляюсь, – отвечал Дмитрий.

Примерно один раз в три месяца в зону прибывали новые этапы. Новые люди приносили в среду заключенных последние новости с воли. Шла ранняя весна тысяча девятьсот сорок первого года.

В один из дней Кравченко, приведя вечером в зону свою бригаду, после ужина зашел к учетчику работ, чтобы уточнить последние показатели бригады. Учетчик, несмотря на то, что был тоже из заключенных, работал в отдельном помещении. С ним у Кравченко давно сложились дружеские отношения. Решив производственные вопросы, Дмитрий не отказался от предложения попить чаю. За чаем и разговорами арестанты засиделись почти до отбоя.

Войдя в свой барак, Дмитрий сразу прошел к нарам, не обращая внимание на окружение.

 – Бригадир, пришел этап, завтра будешь новых работников принимать, – сказал смотрящий, лежа на нарах.

– Сколько человек?

– К тебе распределили шестерых из сегодняшнего этапа. Шнырь, – позвал смотрящий, – приведи бригадиру сегодняшних новичков.

Дневальный по бараку, которого на тюремном языке называли «шнырь», побежал исполнять указание.

Дмитрий Кравченко увидел, что за шнырём к нему идут несколько осужденных. Когда они подошли ближе, у Кравченко от удивления округлились глаза: перед ним стоял бывший кладовщик колхоза «Большевик», автор анонимного заявления, направленного в НКВД, Степан Тарасевич.

Лицо Тарасевича сделалось красным и застыло от ужаса. Бригадир и прибывший заключенный молча смотрели друг на друга, первый с ненавистью, второй с ужасом и страхом. Находящиеся вокруг ничего не могли понять.

– Ну,  здравствуй, бдительный гражданин, – сказал Дмитрий.

– Григорьевич, прости, – пробормотал Степан, опустив лицо и боясь посмотреть бывшему председателю в глаза.

– Бугор, – сказал смотрящий, лежа на своей койке, – Не хочешь нам рассказать, в чем проблема?

– Да землячка встретил, Леонид Матвеевич, – ответил Кравченко, – который на меня письма в НКВД писал и показания следователю давал.

Тарасевич, глядя в пол, продолжал перепугано шептать:

– Прости меня, Христом Богом прошу!

Смотрящий поднялся со своих нар и подошел к Тарасевичу, следом за ним подошли двое заключенных из его окружения, один из которых резко размахнувшись ударил новенького в живот.

Тарасевич от удара упал на пол.

– Дмитрий Григорьевич, – обратился смотрящий к бригадиру по имени-отчеству, – твое законное право решить, что делать с этим твоим землячком. Решишь, что ему не жить – поставим его на ножи. Оставишь его жить, жизнь ему не будет сладкой, об этом мы позаботимся.

– Леонид Матвеевич, можно я подумаю и решу, – ответил бригадир, увидев, что один из сопровождавших смотрящего держит в руке нож.

– Ну, решай, только недолго думай, – сказал смотрящий и вернулся на свои нары.

Дальнейший разговор двух грушеватцев происходил после отбоя.

– Дмитрий Григорьевич, прости меня, дурака, не убивай, у меня же дети, может, когда-то к ним вернусь. Меня заставили на тебя написать заявление, я не хотел.

– А ты, гнида, о моих детях думал, когда донос писал? Ты что, не знал за что Кушнир с компанией получили? Об этом все село знало, – с ненавистью проговорил Кравченко и с размаху ударил Тарасевича несколько раз в живот.

– Кто тебя, сволочь, мог заставить? Узнал, что я хочу проверить кладовую, боялся, что узнаю, сколько ты украл, – глядя на поникшего бывшего кладовщика с ненавистью, проговорил Дмитрий.

– Живи пока, – сказал Кравченко. – Живи и помни, что́ ты, сволочь, натворил. Не хочу сиротить твоих детей.

– Увижу, что плохо работаешь, решение поменяю, а кому тебя наказать найдется, ты это уже увидел.

Этой же ночью Кравченко сказал смотрящему, что он решил пока Тарасевичу дать шанс, пускай работает.