Летом 1944 года в родные Мише Адамовичу места пришло освобождение. Рожь уже созревала. Война укатилась далеко на запад, но говорить о полном освобождении этих многострадальных земель было ещё рано. Какая-то часть немцев осталась, и они буквально терроризировали местное население. Советская власть в населенных пунктах округи ещё по-настоящему не установилась, и на долю людей, которых в страшный период оккупации не убили, не сожгли, не уморили голодом и холодом, вновь выпали испытания. Гитлеровцы укрылись в лесах, заняли бывшие партизанские землянки и оттуда делали набеги на села. У жителей отнимали порой самое последнее, что хоть как-то могло спасти их от голодной смерти. Беда не обходила стороной даже такие деревни, как Щара, практически полностью выгоревшие, исчезнувшие с лица земли, с ничтожно малым количеством оставшихся в живых жителей.

Адамовичи, без крова над головой, по-прежнему ютились в баньке у родни, у которой тоже сгорел дом. Стояла осень, уже основательно подмораживало, когда Миша ранним утром с сестрой отправился к себе «домой» за картошкой. Немного не доходя до погреба, ребята вдруг почувствовали близкое присутствие немцев. В свежем холодном воздухе отчетливо ощущался запах одеколона, смешанный еще с чем-то таким, в чем трудно разобраться. Оставив сестру там, где она стояла, Миша тихонько подобрался к погребу и заглянул в него. И вздрогнул: почти прямо на него тупо смотрело дуло пулемета. И еще он заметил немецкие шинели – много… Так же тихо, чтобы, не дай бог, ничем не выдать себя, юноша отполз назад. Быстренько разыскал кое-кого из сельских мужиков, имевших оружие, они окружили этот погреб и здорово поквитались с фрицами… Уж очень злой на них был здешний народ за те чудовищные страдания и испытания, что пришлось пережить, за смерть родных и близких. Девять гитлеровцев в тот день так и остались навсегда лежать в белорусской земле близ Щары. Той самой деревушки, затерявшейся в лесах, которая даже почти стертая с лица земли, до последнего оказывала сопротивление иноземным поработителям, делала все для того, чтобы от их пребывания не осталось даже следов.

Вскоре после войны Михаил Адамович пошел в школу, располагавшуюся в селе Голубы. Именно в этом селе он как бы заново родился, когда, заболев тифом, стараниями и заботой Клавы он с другой сестренкой Леной был буквально вырван из цепких лап смерти. Парнишку, которому на тот момент уже было лет пятнадцать-шестнадцать, зачислили сразу во второй класс, приняв, видимо, во внимание то, что он еще до войны был обучен кое-какой нехитрой грамоте сельским батюшкой. Закончив пятый класс, он уже зрелый молодой мужчина, женился на одной из местных девушек – Гале. Родилась дочка Ядвига, и ему, чтобы содержать семью, пришлось устроиться на лесозаготовки в местный леспромхоз, пока его, года через два-три, не закрыли и не перевели куда-то в другое место.

Во время работы в леспромхозе Михаилу – надо же где-то жить семье – удалось на месте сгоревшего отчего дома поставить новую избушку. Вскоре Адамовичи пустили к себе на постой чужого человека. Это был мастер какой-то военно-инженерной части, перед которой поставили задачу – возвести мост через реку Щару. Фамилия его была Кецун, по национальности еврей. В своем деле он, видимо, был не очень силен, и так получилось, что Михаил, на «отлично» учившийся в школе, стал помогать ему в ведении документации. За эти услуги Кецун платил ему немного из собственного кармана. Как-то в избу вошел немолодой мужчина в потертой военной шинели. И с ходу громко спросил:

– На работу принимаете?

В это время молодой хозяин дома сидел за столом и корпел над ведомостями для выдачи зарплаты. Вышла какая-то ошибочка, и он никак не мог выйти из затруднительного положения. Поэтому он лишь бросил мимолетный взгляд на вошедшего и буркнул:

– Да нет, работники нам не требуются. Своих хватает!

Незнакомец подошел, выяснил, в чем дело и быстро помог в решении задачи. «Ого, вот был бы у нас хороший работник!» – удивился Михаил Адамович. Через некоторое время выяснилось, что это был полковник Раковец, приезжавший с инспекцией из областного города Гродно. И, видимо, вскоре не без его прямого участия произошла рокировка: Кецуна «разжаловали», переведя из мастеров в рядовые рабочие (на перевозку леса), а Михаила поставили на его место.

Мост возвели на год раньше срока, и Михаил Адамович за это получил премию в размере 10 тысяч рублей. По тем временам это были большие деньги.

Он снова оказался не у дел.