На грани жизни и смерти

Клава не без опаски приютила у себя родных. Её муж был отправлен немцами на работы в Германию. А тут еще родня из Щары, из той самой деревни, которой по расчетам оккупантов вообще уже не должно быть. Понятно, что расправу над её жителями и еще двумя-тремя соседними населенными пунктами осенью позапрошлого года они учинили не зря: это была месть за нападение партизан на солдат вермахта, когда они жарким летним днем 1942 года решили искупаться в прохладных водах притока Немана.

Молодая женщина сестру и брата лечила горьким отваром полыни. Чуть ли не силой заставляла пить. Может быть, поэтому у Миши вскоре наметились первые признаки выздоровления. Даже появился аппетит. Но сестра Лена по-прежнему пребывала в тяжелом состоянии, она то и дело впадала в забытье. Часть забот по уходу за ней Миша взял на себя.

И в селе Голубы война властно заявила о себе. Начали откуда-то издалека обстреливать населенный пункт из пушек. Поначалу Миша старался не очень обращать внимания на разрывы снарядов, но, по мере того как они становились ближе, его беспокойство нарастало. Вот ухнуло совсем близко – где-то у соседей во дворе. Как ни тяжело ему было, однако пришлось оставить сестру, по-прежнему лежавшую на кровати без сознания. Когда он выбежал из хаты, у крыльца чуть ли не нос к носу столкнулся с двумя девочками, жившими во второй половине избы. Они также искали, где бы укрыться от смертоносного огня. Вспомнили, что неподалеку есть несколько достаточно глубоких ям-погребов, в которых крестьяне с осени хранили выращенный на полях картофель.

Когда подросток оказался возле колодца, так сильно рвануло, что он на некоторое время оглох. Это в трех метрах разорвался снаряд. Однако Мишу не задело ни одним осколком – снаряд попал прямо в шахту колодца. Лишь вверх с чудовищной силой выбросило бревна и комья сырой земли.

В ближайшей яме уже сидела, чуть живая от страха, одна из девочек-соседок. Миша спрыгнул вниз к ней. Он заметил в её волосах медную гребенку, сделанную из гильзы. И почему-то решил: это опасно. Он слышал, что металл обладает способностью притягивать к себе электрические разряды в виде молний, а в данном случае, как он полагал, эта гребенка притянет снаряды. Сказав об этом девочке, он несмотря на то, что организм еще был ослаблен тяжелой болезнью, с ловкостью обезьяны вымахнул по лестнице наверх. Девчушка тут же последовала за ним. И буквально через несколько секунд там, где подростки только что укрывались от не стихавшего артобстрела, всё уже было разворочено взрывом…

Потом, спустя час-полтора, все стихло, и в село вошли те самые «немцы», что Миша Адамович с другом видел на лесной опушке около своей деревни. Они между собой общались на русском языке.

В дом, а точнее в ту его часть, в которой жила Клавина семья, заглянул маленький рыжий власовец. В это время Миша сидел на кровати с небольшим куском соленого сала в руках и, мелко режа его складным ножом, отправлял в рот кусочек за кусочком. Рыжий грубо вырвал у мальчишки нож и стал им кромсать подушки. По всей комнате, как снег, разлетелись перья. Он, видимо, искал какие-то ценности, которые могли быть упрятаны в подушках. Затем вышел во двор, и через минуту-другую оттуда донеслось несколько резких винтовочных выстрелов и поросячий визг. Оказывается, власовцы застрелили молодую соседскую свинку, извлекли из нее сбой – сердце, печень, почки, – и удалились, бросив остальную часть туши.

Впрочем, долго хозяйничать в селе им не пришлось. Когда бои приблизились совсем близко к местам у слияния Щары с Неманом, власовцы исчезли так же внезапно, как и появились. Где-то на другой день в селе Голубы въехало несколько вооруженных верховых. Они неторопливо проследовали через все село туда и обратно, словно что-то искали. И также свободно изъяснялись на русском. Но знаки отличия на их обмундировании уже были не фашистские, а советские. Это были свои.