Сорок четвертый год принес с собой надежду на скорое изгнание с родной многострадальной земли фашистской нечисти. Это уже было очевидно даже тем, кто еще недавно сомневался в способности Красной Армии одолеть грозного противника, поработившего почти всю Европу. С каждым днем все отчетливее слышались звуки боев – артиллерийская канонада и взрывы бомб.

«Капустники», которые все время базировались на старом месте, там, где размещался прежний партизанский отряд, вдруг оставили свой лесной лагерь и двинулись навстречу наступавшим советским частям. Немцы по-прежнему боялись заходить в села, еще совсем недавно контролировавшиеся партизанами. Да им и не очень хотелось этого делать, они понимали: еще немного и придется совсем уносить отсюда ноги.

Наученные горьким опытом, жители Щары и других близлежащих населенных пунктов, немногие, кому удалось уцелеть ещё в первые дни войны, когда линия фронта проходила по этим местам, и впоследствии за долгие годы оккупации, вновь свои взоры обратили к лесу. Кому-то на ум пришла мысль – укрыться в схронах. Притом устроить их не в самом зеленом массиве, а по краю. И вот почему.

Для того, чтобы под землей могла прятаться и жить там некоторое время семья в несколько человек, необходимо было вырыть достаточно большую яму. Но как бы ее хорошо сверху ни замаскировать, беглецов всё равно можно легко обнаружить по грунту, извлеченному на поверхность. На лесной же кромке, примыкавшей к сельской пашне, подземные укрытия были бы в большей безопасности.

Когда у Адамовичей сгорел дом, они перебрались к своим родственникам по отцовской линии в другой конец деревни. Хотя они тоже находились в тяжелейшем положении. Часть большой семьи – маму с дочкой – убили немцы. Дом спалили. Двое сыновей были в партизанах. Уцелела лишь баня, в ней жили все вместе, обе семьи. И вот, в конце концов, и баню пришлось оставить ввиду приближающихся с востока крупных боев.

На новом месте людям приходилось соблюдать все меры предосторожности. Днем они старались лишний раз вообще не высовываться наружу, чтобы ничем не выдать своего присутствия. Да и с наступлением темноты, когда на часок-другой выбирались на свежий воздух, далеко не уходили от своих подземных «бункеров». Лишь иногда взрослые разрешали детям сбегать в деревню за кое-какими продуктами, сохранившимися в погребах. Как-то Ольга Ивановна наказала Мише принести картошку, и он вечером отправился со своим приятелем Колей Дубицким. Немного не дойдя до крайних домов, вернее до пепелищ, где они когда-то стояли, мальчики вдруг услышали оживленный русский говор и песню, в которой им запомнились такие слова: «Волга-Волга, мать родная!» Что-то жалобное и печальное было в этом исполнении. Они обрадовались, решив, что это – наконец-то, дождались счастливого дня! – свои, русские солдаты-освободители. И прибавили шагу. Вот и костер показался между деревьев: несколько военных сидели вокруг него.

Однако это были какие-то странные русские. На пилотках и гимнастерках у них виднелись немецкие нашивки с орлами. Какое-то недоброе предчувствие кольнуло мальчишек в сердце. И тогда они решились на такой смелый поступок. На ближайшей к ним сосне висела кожаная сумка, а под ней был автомат, прислоненный к стволу. Вот он-то и заинтересовал пацанов, схватили они его и – деру. По пути спрятали автомат в дупле какого-то старого дерева, а взрослым рассказали о необычных немцах, которые на русском языке говорили как на родном. Те только пожали плечами, не найдя никакого объяснения услышанному от подростков. Тогда никто из местных еще не слышал о власовцах, о советском генерале, который переметнётся на сторону фашистов и будет воевать с собственным народом.

Однажды Миша с трудом выбрался по шаткой лестнице из подземного убежища. У него была во всем теле слабость, поднялась температура, болела голова. Сознание – помутненное, будто у пьяного. Лена, его младшая сестренка, чувствовала себя еще хуже. Тиф – страшная болезнь, прямо-таки косившая местное население. Нередко заболевшие ею умирали. Ольга Ивановна, пока дети ещё могли ходить, отправила их в соседнее село Голубы, где жила её взрослая дочь Клава.