На другом берегу людей уже ждали. Вновь прибывших немцы тут же разделяли: баб и мужиков (не все из них посчитали лучшим для себя проигнорировать акцию с выдачей документов) направляли в клуню, зиявшую темным зевом широко распахнутых ворот, а подростков и молодежь выдергивали из толпы и – в сторону. Другая клуня, она была всего в нескольких метрах, уже была заполнена теми, кто жил здесь, на левой стороне Щары.

Среди солдат противника Адамовичи увидели Константина Горбачевского, обещавшего им в случае необходимости замолвить за них слово перед немцами. Он тоже заметил их. Полицай обратился к офицеру, отдававшему распоряжение военным:

– Это майне кузина, – легким кивком головы указал он в сторону Ольги Ивановны. И, приблизившись, что-то еще шепотом сказал ему.

Путая русские и польские слова, офицер сказал Мише и его сестрам:

– Дети, вшстки до матки!

Потом он вытащил из кармана листок бумаги и, карандашом что-то торопливо написав на нем, протянул Ольге Ивановне. Видимо, эта расписка была своего рода охранной грамотой от возможных в будущем неприятностей и бед со стороны оккупационных властей. Адамовичам разрешили вернуться домой.

Несмотря на некоторые странности в их приеме немцами, люди покорно шли в клуни. Видимо, многие из них до последнего даже не допускали мысли, что немцы могут устроить им какую-то страшную западню. Наконец – дело было уже к вечеру – им объявили, что всем придется тут переночевать. Паспорта им выдадут лишь завтра.

Рано утром следующего дня, когда в комнатах было еще сумеречно, дети проснулись от громких вздохов и причитаний матери. Её они нашли возле окна, обращенного в сторону реки. Оказывается, Ольгу Ивановну сильно взволновало то, что происходило в заречной части деревни.

Горели обе клуни, в которых на ночь заперли селян. Они были деревянные с соломенными крышами, и пламя все сильнее и сильнее охватывало стены, не давая никому ни малейшего шанса на спасение. Душераздирающие вопли и крики неслись из-за реки. Вдруг с треском распахнулись двери и обезумевшие люди, на некоторых из которых уже тлела одежда, начали выскакивать на улицу. Не устояли под напором тел людей, приговоренных фашистами к смерти, и ворота соседней постройки. Немцы пустили в ход приклады, стреляли в несчастных почти в упор, и под конец все смешалось в одну страшную массу. Этот ужас продолжался минут 20-30, потом всё стихло.

Много позже, уже после изгнания врага с советской земли, станет известно об истинных масштабах злодеяний и нечеловеческой жестокости гитлеровцев, и то, чему стали свидетелями в тот зимний день конца 1942 года Адамовичи, их очень потрясло.

Но не только они были свидетелями преступления немцев. Все это в Щаре видели еще две семьи, в том числе Василия Адамовича, где одной из дочерей приснился пророческий сон о замышляемом немцами массовом убийстве невинных людей. Они, ища спасения, кинулись в лес. А там фашисты уже производили проческу местности. Густой длинной цепью, в которой помимо немецкой тут и там слышались еще литовская и латвийская речи. Накануне выпал снежок и это только облегчало карателям выполнение задачи. Беглецов, а их было в общей сложности человек семь-восемь, поймали и как партизанских семей доставили в одну из крайних хат Щары, где немцы разместили нечто вроде временного штаба по освобождению района от партизан. Там, недолго думая, приняли решение: «Расстрелять!» Сделать это поручили двум солдатам и полицаю Константину Горбачевскому. По дороге к лесной опушке Горбачевский каким-то образом сумел убедить своих спутников в том, что попавшиеся им в лесу люди к партизанам не имеют никакого отношения и что их надо отпустить. В конце концов, посовещавшись, они так и сделали. Дав в воздух несколько очередей из автоматов, людям, уже успевшим распрощаться с жизнью, велели укрыться среди деревьев там, где зачистка немцами уже была произведена и они ушли далеко вперед.

Таким образом, Константином Горбачевским в тот роковой день было спасено сразу три семьи. Потом следы человека, добровольно пошедшего служить немцам в полицию, затерялись. Ничего не было известно о его судьбе.