Через полчаса был у себя в Строгине и застал сына. Он обрадовался моему появлению, на радостях предложил ему сходить в кино, но Дима отказался, сказав, что через полчаса встречается с приятелями. Знаю я эти встречи в подвале ближайшего дома. Месяца два назад заглядывал к ним, решив провести инспекцию, и обнаружил пробитый в стене лаз в какое-то  помещение, в которое взрослому не пролезть. Сыну – 11 лет, и вполне понятно моё переживание за него, тем более что его мать, с которой развёлся несколько лет назад, постоянно внушает, не желая его общения со мной, мол, «отец бросил тебя». Из-за этого я разговаривал с ней, как плательщик алиментов. Не более. Сын всё это понимал, и ему не приходилось объяснять, что я всегда с ним душой, всегда о нём думаю. Когда он ушёл, я отправился в «Универсам», купил еды на ужин и завтрак, зная, что завтра помчусь в Княжую.

Утром, позавтракав, распрощался с приунывшим сыном, собиравшимся в школу и попросившим ещё привезти  утку, очень понравившуюся.

– Утку не обещаю, а ветчины привезу! Да, – вспомнил я, – вот тебе три рубля – бабушка прислала на лимонад и мороженое. И от меня десяточка, – достал из портмоне красненькую купюру. – Вполне можешь тратить на что угодно. – Я не стал его разоблачать, напоминать о том случае, когда от него пахло табаком. Зачем портить отношения перед отъездом, тем более что он всё равно сделает по-своему.

– Пап, жалко, что уезжаешь. Буду ждать тебя. Бабушке привет передавай!

– Передам, конечно. Она часто вспоминает тебя, спрашивает, когда ещё навестишь.

На улице около машины расстались, по-мужски пожав руки: он пошёл в школу, а я отправился в Княжую, где ждали совсем другие впечатления, чем в Москве, к которой за долгие годы так и не привык. По пути всё-таки не удержался, заскочил в издательство, где сообщили, что вот-вот должен прибыть сигнальный экземпляр книги, а я сразу задумался: ехать или нет? Понимал, что меня ждёт мама, но и очень хотелось подержать свою первую книгу по названию «Мягкая зима», вёрстку которой прочитал в сентябре. Называлась она соответственно теперешнему сезону, будто специально так подгадал.

Выслушав младшего редактора, принял решение с поездкой повременить. Дождаться книги и уж тогда триумфально возвратиться. Единственное, что печалило, так это мамино ожидание, но и здесь нашёл выход. Вернувшись домой, поставил машину, сходил на почту и начеркал короткое письмо, сообщив, что задержусь, что всегда думаю о ней и люблю! Опустил конверт в почтовый ящик и немного успокоился, а увидев магазин галантереи, вспомнил, что у мамы сломана гребёнка. Зашёл и не прогадал, увидев на витрине.

– Мне, пожалуйста, две! – думал, что приветливая продавец спросит что-нибудь, но она тактично промолчала, лишь улыбнулась.

Вышел из магазина, а на душе радость, что вовремя вспомнил о маме и подумал: «Хотя от чего радость? От двух гребёнок? Да такая покупка Настиным курам на смех!» Поэтому съездил на следующий день в Щукино и купил кофту, решив, что такой  подарок и везти не стыдно.

В тот же день, успокоившись, вспомнил о рукописи, и опять захлестнуло неистовство. Страничка за страничкой приближал концовку, не разбираясь в таком понятии, как день и ночь. Время суток было без разницы, тем более что короткие дни в эту пору с напёрсток. Я превратился в небритого, страшного человека. Как-то в комнату заглянул сын и испуганно спросил:

– Всё печатаешь?

– Как видишь. Осталось немного… – отговорился я и почувствовал себя необыкновенно неловко оттого, что не мог с ним позаниматься, и пообещал: – Вот закончу через несколько дней, обязательно сходим в кино и на каток.    

– Тогда пока дай рублик на коктейль! – сообразив, что ничего более от меня сейчас не добиться, попросил сын.

Не хотелось, конечно, отделываться от него «рубликом», но обстоятельства были выше меня, и я был рад хотя бы такому повороту событий.

Любое рвение иногда требует отдыха, хотя бы относительного. Поэтому несколько дней сидел за машинкой лишь до обеда, а когда сын приходил из школы, занимался с ним. Мать его в эти часы была на работе, а к вечеру, чтобы лишний раз не пересекаться с ней, отправлялся в Дом литераторов. Встречаясь с приятелями, заглядывал в Пёстрый зал или ресторан, известный старинным интерьером и дешевизной, где можно посмотреть на маститых писателей, может, с кем-то из них познакомиться. Да, известные «портреты» встречались, только я-то мало кому был знаком, но это меня нисколько не огорчало. Ведь верил в себя, знал, что рано или поздно, пробьюсь под согревающие лучи славы. По-иному и быть не могло, если вот-вот выйдет книга, если есть несколько публикаций в центральной печати, если на днях завершу роман. Как ни крути, а намечалась вполне очевидная дорога.

Пообщавшись с писателями, я ещё решительнее садился за машинку, доводил себя в очередной раз до изнеможения и бессонницы. Была мысль единым махом написать окончание, но нет, терпение, похожее на издевательство над собой, заставляло дописывать текст осмотрительно, без шараханий и уклонений от выстроенного в голове сюжета. И как-то так получилось, когда по подсчётам оставалось работы на неделю, я за два дня, растерзав машинку и самого себя, завершил роман последними фразами «А снег всё валил и валил. Шла новая зима…». Была ночь, я сидел за машинкой, утирал слёзы, и всё ещё не верил, что окончил многолетнюю работу, и теперь счастье и ликование разлилось на душе. И захотелось взлететь, воспарить над всем, что есть, радуясь волшебному завершению. Я подошёл к окну… Там, как и в романе, падал снег, и мне почему-то подумалось, что ничего в мире не происходит случайно, что все события в жизни человека связаны между собой и с природой, да по-иному быть не могло, потому что мы являемся частью её. На календаре завершающийся день был обозначен седьмым декабря, и этот день запомнился навсегда, не мог не запомниться.