После неустойчивой погоды последних дней по-настоящему подморозило. Сходил за огороды, проверил, крепко ли схватило колеи и… собрался в столицу, вспомнив о сыне, о Лене. Мама сразу переполошилась:

– Ой, ой – как же поедешь с пустыми руками!

И заставила зарубить двух уток. Пока гнулся в подполе, набирая картошку, она разделала птиц, опалила, благо печка топилась, завернула в тряпицу. Когда собрался уезжать, мама приуныла:

– Возвращайся скорее, не бросай меня. А как вернёшься, поросёнка заколем! Сынка поцелуй за меня. И передай ему три рубля на мороженое.

– Есть у меня деньги.

– Нет-нет – ты мои возьми. И возвращайся скорей! Буду ждать!

В Пронске позвонил подруге, предупредил, что вечером приеду. Думал, подпрыгнет на стуле от радости, но она ответила непривычно скучно:

– Давно бы пора!

По возвращению в столицу, заехал в свою квартиру, где проживал с бывшей женой и сыном Димой. Никого в квартире не оказалось. Затащил мешок картошки, положил утку в холодильник – подарки от бабушки, и помчался в Химки, зная, что Лена к этому часу должна вернуться с работы. Не виделись мы полтора месяца, и это показалось нешуточным испытанием. Ей под тридцать, живёт в однушке, долго ждала принца, но вместо принца явился я. Пока такая жизнь устраивала, но годы шли, и она мечтала выйти замуж, родить ребёнка, а я отделывался обещаниями. И нельзя сказать, что обманывал. Нет, просто наученный опытом предыдущего брака, не хотел поспешных движений, считая, что жизнь всё расставит по своим местам. Тогда и на серьёзные поступки можно решиться, но пока не было уверенности, что мне это очень необходимо. Хотелось спокойно поработать над романом, а потом уж… Что будет потом, я не знал, да и не хотел пускаться в предсказания.

В последние месяцы после подписания договора с издательством я временами жил у Лены. Проводив её утром на работу, усаживался за пишущую машинку. За несколько дней обрастал щетиной, и, как-то заглянув в зеркало, понял, что такая внешность никому не понравится, а уж женщине тем более. Приходили и шальные мысли: «А нужен ли я ей, истерзанный думами и постоянными переживаниями? Женщины любят свежих, сильных!» В этом убедился, когда однажды она легла от меня отдельно. Не стал ни уговаривать вернуться, ни что-то объяснять. Просто на другой день устроил выходной. Повалялся в постели, потом неторопливо побрился, поплескался в ванной, чувствуя, как от воды молодею. И очень радовался своему обновлению. Сходил в магазин, купил продуктов, приготовил ужин, а вечером съездил на станцию и встретил своё сокровище. Такое внимание она оценила и была как никогда улыбчива и весела. Да и мне радостно, что сумел создать ей настроение. 

Всё это повторилось после возвращения из Княжой, но с той лишь разницей, что теперь я более думал о  маме и воспринимал её вынужденное одиночестве как своё. Мысли не оставляли, и я знал, что эти переживания не могли продолжаться долго. Оставалось только понять, насколько хватит моего терпения, чтобы не сорваться и уехать, не обговорив отъезд. Я вполне понимал, что может наступить такой момент, когда вход на чужую территорию будет запрещён, но и к этому внутренне был готов, и всё потому, что у меня в эти месяцы была лишь одна настоящая забота – о маме, ну и романе, конечно.

Пугливая, худенькая Лена-Елена это поняла, и ей в таком случае надо либо выставить меня, либо смириться. Она пока смирилась. Слезливый характер не позволял ей принимать резких решений. Говорила, как всегда, мягко, находясь в плену природной интеллигентности. Работала она экономистом в строительном управлении на Пресне, занимала отдельный кабинетик на втором этаже, сидела, обложенная папками с бумагами, счётами, арифмометром, имелась у неё и электрическая пишущая машинка – моя мечта. Когда я заглядывал в гости, мы пили чай, а она нет-нет да поглядывала на часы, давая понять, что не располагает временем. Первое время думал, что у неё кто-то есть, но потом понял, что она не умеет быть неискренней, вся на виду: какая есть, такой и принимай. И эта жизненная установка не самая плохая. 

Прожил я в Химках неделю, провожая и встречая хозяйку с работы. Это хорошо, это наполняло сердце позитивом. Но когда оставался в чужой квартире один, не находил себе места, словно кто-то запер меня в клетке. Самое страшное, что застопорилась работа над рукописью. Попусту сидел за машинкой, словно всё напрочь забыл. Обзывал себя самым глупым животным, пытался писать текст от руки, но накропав страничку-другую, вдруг понял, что мысль уводит в сторону от сюжета, вполне может испортить его, и, осознав это, разорвал листки и постарался забыть написанное. И стало ясно, что в эти я дни жил ожиданием возвращения к маме и, как следствие, серьёзного разговора с Леной. И вот в подошедшие выходные дождался-таки монолога, хотя он походил более на реплику, состоявшую из нескольких фраз. Главная из них объясняла дальнейшие отношения:

– Мы устали друг от друга. Надо сделать перерыв! – сказала она, а у самой слёзы на глазах.

– А ты не думаешь, что этот перерыв может затянуться навсегда?

– Возможно… Но я не могу более ждать непонятно чего.

 И сразу чувства во мне всколыхнулись, обида толкнула на резкие движения. Я собрал в сумку вещи, подхватил машинку и, сказав «пока», ушёл, а она даже не попыталась остановить.