Не оставил по себе писаний о. Иона, во всяком случае опубликованных, хотя и вёл он в Харбине философско-богословский курс. О, послушать бы его лекции, узнать, как он оценивал тогда случившееся с  Россией, надеялся ли на скорое возвращение на родину, какие ставил перед слушателями задачи! Этого не дано нам. Но святитель всем обликом своим, делом своим учит нас простому и самому главному – правде, прямоте, мужественности, честности с людьми, благоговению, вере. Монах, он надел доспехи ратника в час битвы, в страшный миг рокового поединка противоставших миров. В ответственный час жизненных испытаний, когда проверяется вес и прочность всех человеческих мыслей и слов, всех верований и упований, когда многие из призванных беречь свет и чистоту народной души оказались духовно немощными и растерянными, лишились всех ориентиров, пассивно и безвольно отдавались господствующим настроениям и тем потворствовали злу, бушующей черни, громящей святыни и вековые ценности, Иона показал рыцарскую верность и твёрдость, великое духовное богатство и человеческое благородство.

         В беседах с близкими епископ Иона говорил, что своими просветительными и благотворительными трудами хотел бы оградить детские души от зла и насилия, поддержать поколебавшийся дух людей. В каждом спасённом ребёнке владыка видел спасение России, её будущего. Задача осложнялась тем, что разнородное пришлое население приграничного города в большинстве оставалось малограмотным, невоцерковленным. Великолепный соборный храм во имя свят. Иннокентия Иркутского, возведённый незадолго до революции, мало посещался, службы были тусклые, проповеди произносились формально. Потому молодой, энергичный епископ прежде всего ревностно взялся за устроение церковной жизни, за религиозно-нравственное просвещение своей паствы. В храме он устанавливает уставное богослужение, заводит прекрасный хор, не уступающий лучшим хорам Харбина. И собор наполнился прихожанами настолько, что вскоре стал даже тесен. После литургии владыка неизменно обращался к молящимся с пасторским словом. Обладая даром (и жаром!) проповедника, он умел придать высокий духовный смысл даже насущным заботам своих прихожан и городским делам, прямо, не взирая на лица, обличал грехи и пороки. Особенно доставалось нечестным коммерсантам, посетителям игорных домов и других злачных мест, богатеям, не спешащим деятельно помогать бедствующим соотечественникам.
За три года архипастырского служения в Маньчжурии Иона успел создать детский сиротский приют, низшее и высшее начальные училища с бесплатным обучением ремеслу, столовую, ежедневно кормившую до двухсот человек, библиотеку духовного просвещения. Созданная при нём же амбулатория бесплатно оказывала беднейшему населению города  медицинскую помощь и отпускала лекарства. На всё это, конечно, требовались немалые средства. И владыка умел находить их. В Китае, особенно в Северо-Восточной его части, называемой Маньчжурией, ещё до революции сложился слой русских промышленников и предпринимателей. Надо сказать, это были люди несколько иного плана, иных человеческих качеств, нежели нынешние российские бизнесмены. Они не вывозили богатства из своей страны, а наоборот зарабатывали для неё. Воспитанные в религиозной вере (не все они были православными), в духе патриотизма, в принятых тогда традициях благотворительности и меценатства,  они в большинстве своём с искренним участием восприняли беду соотечественников, попавших из-за гражданской войны в положение беженцев. В этом отношении особенно выделялась вдова Е. Н. Литвинова, владевшая в г. Ханькоу крупной чайной компанией. Щедрая попечительница детских приютов и старческих богаделен, она безотказно помогала нуждающимся без различия национальности и вероисповедания, субсидировала многих инвалидов, учителей, профессуру. Особой любовью и заботой Литвиновой пользовались харбинский Дом Милосердия и приют епископа Ионы, коего она была почётной попечительницей. Её называли матерью маньчжурских сироток. Елизавета Николаевна была яркой личностью, сама читала на клиросе, пела в церковном хоре и даже звонила на колокольне. Уроженка Тюмени, она всю жизнь прожила в Китае и очень любила эту страну, прекрасно знала китайский и английский, имела много друзей среди китайских интеллигентов и предпринимателей. При этом неизменно носила русский национальный костюм: в будние дни чёрный сарафан с чёрным же кокошником, а в праздники русский белый костюм с белым же кокошником. Смотрелась она значительно моложе своих лет и где бы ни появлялась - в Шанхае, Циндао или Тяньцзине - все с интересом останавливались, чтобы полюбоваться на статную русскую боярыню.
К тому же епископ Иона умел не только просить, но и требовать.    Отличаясь веселым, простым и общительным характером, он мог, когда нужно, говорить, как «власть имущий», как князь Церкви. При этом обладал даром быстро вникать в суть непростых хозяйственных и финансовых проблем, проявлял замечательную рассудительность в деловых вопросах.  С помощью местных меценатов (назову их, кто же ещё помянет!) Ганиных, Тулиатоса, Ялама, Сапелкина, Ашихмина владыка основал небольшие предприятия, давшие рабочие места и доход беднейшим жителям беженского Зареченского поселка (ставшего родным моему отцу). Особенную известность получила гончарная мастерская, её посуда, на редкость крепкая и красивая, славилась даже и на харбинском базаре, как и вкуснейший "хлебушек от Ялама".
Епископу Ионе безгранично верили и деловые люди, и отцы города, давали в долг, доверяли большие суммы. В случае нужды владыка не стыдился сам ходить по коммерсантам. Пришёл однажды и к торговцу пушниной Мордоховичу - просить помощи на содержание приюта. "Но я другой веры, я еврей", - сказал Мордохович. Владыка ответил: "Когда я вижу на улице сироту, голодного, в лохмотьях, я не спрашиваю его, какой он национальности, для меня он просто несчастный ребенок, которого нужно накормить, одеть и обласкать". "Что я мог возразить? - рассказывал старый еврей. - Передо мной стоял человек невысокого роста, в старенькой, заплатанной рясе, но от него шёл удивительный свет. Мне стало стыдно своих слов, и с этого дня я стал помогать его приюту".

До приезда епископа Ионы в городе нельзя было достать нужного лекарства. Владыка собрал совет предпринимателей и убедил их открыть аптеку, причём с выдачей беднейшему населению бесплатно лекарств. Аптеку назвали "Пушкинской" по имени главной улицы города. Даже советский консул не мог оставаться безучастным к обращениям владыки и снабжал приют и школу углём.
Как любящий отец принимал о. Иона каждого встреченного бесприютного ребенка и дети отвечали горячей искренней любовью, какую не всегда встретишь и в семьях. Владыка никогда не ложился спать, пока не проверит детей в спальнях. Укроет разметавшихся, проверит - цела ли одежда и обувь, уходя - перекрестит спящих, возьмет с собой порванные рубашки - отдать чинить.

Мой отец вспоминал, как десятилетним он по собственной инициативе, подобно Филиппку, сам заявился в школу епископа Ионы, сразу на урок.

- Где ж ты раньше был? – спросила учительница. – Теперь поздно, класс набран.

Потом сжалилась:

- Ну, хорошо, посиди, я на перемене поговорю с директором. А что пришёл – молодец.

         «В школе нас каждый день поили чаем, сахар и сухари ставили на столы в больших чашах, бери сколько хочешь, - читаю у отца в записках его детские впечатления. - Совсем бедным давали учебники и тетради, а то и одежду. Помню, на рождественской ёлке по лотерее мне достались стежёные штаны, в них было тепло зимой ходить на уроки. Владыка Иона часто бывал в школе и при этом заходил в каждый класс. Однажды при его появлении я первым вскочил и запел, как положено, «испола эти деспота». А другие ребята от неожиданности растерялись и не подхватили, тогда и я тоже смутился и смолк. Владыка благословил нас и стал ходить по классу, оглядываясь на учительницу, как бы тайком от неё, показывал нам ошибки в тетрадях. Проповеди свои, помню, он всегда начинал словами «Дети, любите друг друга!» Все, кто хоть раз видел владыку Иону, непременно помянут его добрым словом. Многие, очень многие благодаря ему научились читать и писать».       

С наступлением весны лежащая к югу от города монгольская степь преображалась, покрывалась роскошным ковром цветов. Владыка с приютскими детьми и школьниками шли на прогулку, начинались игры, беготня, сбор букетов, плетенье венков. Радость детей была безграничной, с ними и владыка отдаётся веселью. Потом он несёт на руках уставшую трёхлетнюю кроху. И мечтает открыть летний детский лагерь на заимке промышленников Ганиных на берегу озера Далайнор. И это ему удаётся - два лета приютские дети и школьники из бедных проводили у «монгольского моря».

По свидетельствам всех, кто знал его в Китае, епископ Иона не знал отдыха, в быту избегал всего лишнего, превышавшего самое необходимое, носил залатанную одежду и обувь. Обычной пищей были картошка, ржаной хлеб и рыба. Приемные часы с 7 утра до 11 вечера. В течение всего трудового дня у дверей кельи народ – и так изо дня в день, в будни и в праздник. Поздним вечером, вместо отдыха, другая забота - написать очередное пастырское назидание, дать ответы на множество деловых писем, приготовить к печати листовки... Только ночной сторож знал, когда гаснет свет в келье архипастыря-труженика.