Национализм, который ослепил нашего краеведа, есть национализм советский. Для большевиков всегда был характерен один морально ущербный психологический подход. Чтобы избавить себя от нравственной рефлексии, они «расчеловечивали» врага перед тем, как расправиться с ним. Аналогично римские патриции могли делать со своими рабами что угодно просто потому, что те являлись в их глазах лишь «говорящими орудиями». Испанские конкистадоры вырезали индейцев без зазрения совести, поскольку Католическая церковь поначалу вообще не считала американских аборигенов людьми. Так и компартия объявляла недочеловеками то целые классы, то отдельных «вредителей» и «врагов народа». При таком мировоззрении, когда всякий конфликт представляется в виде противоборства «героев» и «злодеев», невозможно осознание войны как трагедии. В области литературы и кинематографа это ведёт к примитивизму, а в области историописания – к неспособности осмыслить реальность, к фальсификации истории.

Чёрно-белое видение мира всегда способствует примитивной форме патриотизма, не основанного ни на какой системе ценностей. Носитель такого бездумного патриотизма, думая, что защищает свою родину, на самом деле служит конкретному режиму – тому, который установился в его стране в данное время. Подобные патриоты из нацистской Германии спокойно участвовали в уничтожении простых евреев или воевали на любом фронте, не задумываясь над проблемой справедливой и несправедливой войны. Подобные патриоты из Советского Союза выискивали в своих рядах «контру» и оккупировали Польшу, Прибалтику, Финляндию. Поставленная на колени, Германия раскаялась. Бесчеловечный советский патриотизм – жив и не запрещён законом до сих пор.

Относительно нашей темы проблема даже глубже – дело не только в нездоровом патриотизме, но и в том, что советский патриотизм смешивается здесь с патриотизмом русским. Мы уже приводили в своей работе слова А. Солженицына. Каково было изначальное отношение русских патриотов, – Марка Алданова, Ивана Бунина, Дмитрия Мережковского, Сергея Рахманинова, Бориса Зайцева – и других выдающихся русских людей к Зимней войне, видно из заявления русских эмигрантов от 31 января 1940 года:

«В настоящий момент, когда правительство Советского Союза сеет в Финляндии смерть, разрушения и ложь, мы выражаем самый решительный протест по поводу этого преступного безумия. Русский народ не участвует в этих преступлениях, которое творит сталинское правительство в Финляндии. Мы уверены, что русские никогда не чувствовали и не могут чувствовать никакой враждебности к финскому народу, который героически защищает свою страну. Между Россией и Финляндией нет никакого вопроса, который нельзя было бы разрешить дружественно мирным путём. Осуществляя свои грязные цели, получая воображаемые или ничтожные выгоды, правительство Сталина готовит России несчастье. Месть за то, что оно сделало, коснётся, видимо, и русского народа.

Мы заявляем, что освобождённая от большевицкого ига Россия может найти с Финляндией взаимопонимание, не причиняя вреда себе и полностью уважая права и интересы этой страны, которой мы выражаем глубокое сочувствие»[1].

Большевицкого ига не стало. Первый президент России, Б. Ельцин, в 1994 г. официально осудил советско-финскую войну как агрессию советской стороны. Однако, иго продолжило существовать в сознании людей. Даже спадшие с рук оковы ещё не означают свободы, пока разум остаётся пленённым.

Сон разума рождает чудовищ. Советский патриотизм переключился после 1991 года в «спящий режим», и порождает сейчас чудовищную идеологическую эклектику. Если книга Петрова «От деревни к деревне» – это ещё просто «сон», то «Лето 1941 года в Куркийокском районе» – уже «чудовище». Предисловием к последней служит небольшой текст, где история боевых действий 1941 г. в Приладожье подаётся через православную призму. Храм прп. Серафима Саровского в Тиуруле, как сообщает Петров, послужил красноармейцам в качестве огневой точки; «церковь сгорела от артобстрела»[2]. Далее следует историческая фальсификация и та самая эклектика, мешанина из советского патриотизма и постсоветской духовности: «Годы спустя на фундаменте в опустевшей деревне был установлен памятный крест. Посёлок Лоунатйоки Выборгского района в 1950-е годы был переименован в честь Героя Советского Союза Заходского»[3]. Косвенная фальсификация состоит в том, что события разных эпох переставлены местами. С целью усугубить этот эффект, десятилетия, прошедшие до установки памятного креста в 1998-ом, заменены на «годы». Неоправданная эклектика проявилась в «примирении» непримиримого, в том, что нарочито связывается увековечивание памяти красноармейцев, разрушавших и осквернявших храмы, и самих храмов. А теперь приведём пример реальной связи между ними – Казанский храм в Хюмпеле, вблизи Сортавалы. Финны, вернувшись в Сортавалу в 1941 году, обнаружили храм осквернённым. Они «находили иконы на дне кормушек для лошадей (в церкви была конюшня). Из икон также были сделаны полки в комнате для продуктов»[4].

Трагедия финского Приладожья была трагедией и для православного населения. Православная Церковь Финляндии потеряла находившуюся в Сортавале архиерейскую кафедру, «90 % своего имущества». «Около 70 % православного населения было эвакуировано»[5].

Финское правительство, вынужденное справляться с последствиями национальной катастрофы, не только давало кров своим беженцам, но и выпустило закон о восстановлении утраченных приладожских храмов на новых местах за государственный счёт[6].

…«В 1944 году в Тиурула началась мирная жизнь. Снова появился колхоз, а затем совхоз»[7] – пишет Петров. Пока финны, принимая беженцев, восстанавливали православные храмы, колхозно-совхозный строй по ту сторону границы уничтожал последние.

Многие советские люди, заселившие Приладожье после изгнания местного населения, целыми деревнями переезжали сюда из зоны затопления Рыбинского водохранилища. Они оставили свои храмы и погосты, свою родину под водой…

Ноябрь 2011 года.