Василий Макарович мог возненавидеть былую рабоче-крестьянскую власть лютой ненавистью: в тридцать третьем году власть покарала отца, якобы замыслившего крестьянское восстание на Алтае, и мать, не в силах пережить злую ложь и потерю любимого мужа, решила умереть вместе с восьмилетним сыном: заперев избу изнутри, протопила печь и закрыла заслонку с жаром. И угорели бы мать и сын, да, слава Богу, добрые люди спасли от греха… Но Василий Макарович, несмотря на потерю отца, чтил рабоче-крестьянский строй и, похоже, думал, что смерть сеяли враги народа, троцкисты, что оседлали власть.

О сих иродах, прозванных в народе «упал намоченный», Шукшин изначально отснял даже эпизод для «Калины красной» на основе деревенская байка, что потешила Василия Макаровича: «На окраине деревни у развилки дорог рукодельные щиты-лозунги, обязательства: дадим государству масла столько-то центнеров, хлеба столько-то пудов, шерсти столько-то тонн, яиц и т.д. У лозунгов неподвижно стоит босой мужик, а сапоги, связанные верёвочкой, у него на плече. Он молча читает весь перечень обязательств и вдруг говорит вслух: «Вот жмут! Вот жмут?!». На плечо ему опускается рука, и он видит уполномоченного, который наступательно спрашивает: «Кто это жмет?» Мужик от неожиданности оробел на мгновение и ответил: «Сапоги жмут!» — «Сволочь, ведь ты же босой!». Мужик уже победно и без паузы: «Вот от того и босой, что жмут!»  Ну, как не порадоваться за мужика, выпутавшегося из такой передряги. Макарыч и вкладывает в уста Егора Прокудина суть этой байки». (А. Заболоцкий. «Шукшин в кадре и за кадром»)

Спаситель упреждал апостолов и грядущих христиан: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу, и тело погубить в геенне». (Мф.10:28) Богохульная большевистская власть ради «земного рая» убивала и душу, и плоть русского народа, и Сталин, большевик, изрядно порадел на сей кровавой дьявольской жатве; но, видимо, очнулся пред ликом великих страданий, что во спасение души попустил Господь русскому люду… Россия, дважды смертельно раненная …братоубийственная гражданская война и Великая Отечественная… дважды под Сталинским предводительством воскресла из мертвых. Иосиф Безцеремоныч, так повеличали вождя в народе, истреблял рьяных космополитов, что, окопавшись во власти, исподтишка точили и грызли древо Красной Империи; но извести сей вражий род диктатор был не в силах; и космополиты, воистину враги народа, властвуя в губерниях, секли патриотов – цвет русского народа. Позже в интеллигенции, очевидно, гнилой, народились, словно плесень в духоте, и антисоветчики, что служили Западу в его холодной войне с Россией; но Шукшин не водился с эдакими чертями, коих и вывел в повести-сказке «Ванька, смотри!».

Василий Макарович Шукшин ухватил сталинскую эпоху, когда в народе жил праведный страх перед властью, что и за щепку с чужого частного двора осудит и упечёт в кутузку, а уж тем паче с фабрично-заводского либо колхозного двора; и в строгие лета в народе царила совесть, предтеча божественного духа. Но предал Богу душу отец народов, ослабли властные крепи, и Шукшин с тоской узрел: под вой и визг сбесившихся кикимор плясали бесы на могиле почившего диктатора; ликовали бесы гордыни, честолюбия, сребролюбия, властолюбия, себялюбия, блудолюбия, лукавства; веселясь, вселялись бесы в души высоколобых книгочеев, торгашей, властителей и даже художников. Желваки катались по отмашистым скулам, зубы скрипели, – душа болела, когда Шукшин видел, как набирают властную силу лукавцы и торгаши, презирающие русское простолюдье. Чуял Шукшин со слезной печалью: сгущаются тучи над Русью; провидел писатель грядущее: бесы искусят и русское простолюдье.

Но в эпоху рабоче-крестьянского царства лишь могильные цветочки распускались, смертные ягоды вызрели позже, когда рухнула народная власть, похоронив под обломками совесть. Как бы Василий Макарович жил на перевале веков среди простолюдья, кое доморощенные и чужеземные мироеды, а потом и волчьи стаи мошенников ограбили и пустили по миру?! Праведное сердце зашлось бы от боли, глядя, как нежить, ненавидящая русский дух, словно бес ладан, властвует и усердно засевает в русские души похоти от князя тьмы, и лишь праведники, что не перевелись на Руси, возжигают спасительные светильники в гиблой тьме. В кошмарные девяностые я, лихой стихотворец, сочинил стих:

В русском роде не уродина я,

но не знаю, вроде, я,

где же моя родина,

коли правит инородия

на Руси, на Родине?!

Впрочем, воцарялась нерусь и нежить нежно, в человечьей личине, – вспомним правителя Горбачева с его похотью строить социализм с человечьим лицом, что вскоре обратился в капитализм со зверской харей князя тьмы. Вспомним, Ельцина: грозился лечь на рельсы, коли цены повысятся, отчего с той лихой поры и поныне заросшие травой-дурниной, брошенные железнодорожные пути дразнят ельцинскими. Но цены дико подскочили, ибо грянул капитализм не горбачевский ласковый, а ельцинский, дикий и кровожадный, сжирающий плоть и души, но правитель Борис, хоть и грозился, а на рельсы не лег. Хотя пьяный мог и упасть…

По шукшинской повести и вышло в подлые девяностые, в чем и вещая сила вершинного сочинения Василия Шукшина «Ванька, смотри», словно подтверждающего пророческие слова Федора Достоевского: «Всемирный Ротшильд воцаряется над человечеством все сильнее и тверже и стремится дать миру свой облик и свою суть. (…) Ключ ко всем современным интригам лежит во всемирном заговоре против России, предрекающем ей страшную будущность». (Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. Новое исправленное издание – СПб. : Издание Ф. Стелловского, 1870).  Грядущее воцарение чужебесной нежити на Руси запечатлел Василий Шукшин в гениальной повести «Ванька, смотри…», когда бесы, упоив, увеселив, усыпив стражу, распахнули ворота и ядовитой пеной хлынули в монастырь, величаемый Русь…

Но, может быть, Шукшин и смирился бы с перестроечной властью, узрев в ней спасение России от большевизма, стал бы советником Генерального крушителя Народной Империи, ввергнувшего народ в нищету, отчаяние, смерть, обрел бы Звезду Героя то ли Соцтруда, то ли Каптруда, обрел бы роскошные издания и щедрые премии, а властители дум провозгласили бы народной совестью… Неисповедимы пути людские, лишь Богу и ведомы…

Хотя, думаю, Шукшин не смирился бы с царящим буржуазным хамом в горбачевское либо ельцинское  правление, как не смирился его друг, писатель Василий Белов, и дожил бы век, отсуленный Богом, словно русский партизан из песни девяностых, мрачных и скорбных:

Мою Родину растерзали –

Не бывало врагов подлей.

Я тихонечко партизаню

На ошметках родных полей. (…)

И когда я погибну лично,

Твердь небесную пронизав,

Мне повесят на грудь табличку,

Что я русский был партизан...

В буржуазном мире, враждебно чуждом и христианской морали, и вытекающей из Нагорной проповеди советской морали, Шукшин не отринул бы русское простолюдье, властвующими буржуями ограбленное до нитки. А, скажем, Виктор Астафьев, истинно русский, истинно народный писатель, коего Господь одарил великим искусным словом, даже превосходящим шукшинское, клял горемычное простолюдье в хвост и гриву, благословлял президента Ельцина, покровителя забугорных и доморощенных диких буржуев, что запустошили Россию и пустили народ по миру с христорадной сумой. Впрочем, на смертном одре Астафьев, Царство Небесное, слезно покаялся в либеральном искушении, и в народной памяти останется довеку, как выдающийся писатель русского национального толка. После десятилетнего противостояния Астафьев примирился с Распутиным, коего, в свою очередь, смертельно уставшего в закатные лета, окутала писательская, издательская элита, чуждая русскому простолюдью, потаенно прозападная, некогда прозванная образованщиной.

Скажу попутно, в российской театральной и кино культуре, особо столичной, на великие народные!.. деньги воспеваются дьявольские извращения смертные грехи, а советник президента по культуре и его окружение, что вслед за президентом крестят лбы перед святыми образами, осоловели духом от житейского изобилия и даже не чешутся, ухом не ведут, а лишь взирают сонными глазами на Содом и Гоморру, что царят в зрелищных искусствах. Невольно рождается подозрение; а не одним ли миром мазаны?..

Что толковать о культурных чиновниках, кои держат нос по ветру,  когда и литературная жизнь, и даже якобы русская, излукавлена, ибо писателю, особо крученому-верченому, охота богатые премии получать, охота с буржуев мзду брать, охота роскошные книги издавать, охота колесить по белу свету и красоваться перед публикой, и чтобы публика, закатывая глаза, вопила истошно: «гений!.. гений!..» И в памяти ожили ветхозаветные книжники и фарисеи, что «…расширяют хранилища свои и увеличивают воскрилия одежд своих; также любят предвозлежания на пиршествах и председания в синагогах и приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: учитель! учитель! (Мф. 23:5-7)

Жутко честолюбивую, избалованную дорогими изданиями, сребролюбивую, лукавую, столичную «образованщину», что ныне властвует в российской литературе, не говоря уж про кино и театр, и откровенно русофобствующей не обзовешь – таятся хитрецы, но и русофильской не повеличаешь, ибо не воскликнешь в лад Пушкину: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет»...