Василий Шукшин – русский воитель, подобный воинам Христовым, и несмотря на унижения …деревенщина же, вроде крестьянского сына Ильи Муромца, явился покорять киноискусство… несмотря на долгую житейскую скудость и сопротивление столичной «киноэлиты», из борьбы за русскую правду Шукшин вышел не изможденным и жалким, но –  победителем и властителем народных душ.

На своем читательском веку изрядно прочел я сочинений о Василии Шукшине: иные опусы – праздное суесловие или пустое славословие или изощренная, изысканная ложь, но избранные очерки – воистину спелое зерно, кое добрый русский книгочей узрит среди травы-дурнины. Из читанного скопилась уйма выписок – сцены, характеры, мысли, что особо впечатлили, и рука не подымалась удалить выписки – жалко было время и труд, а посему дерзнул я создать некий обзор мнений, впечатлений о Шукшине, о его окружении с краткими попутными мыслями.

Нынешние мои записки щедро украшены, умудрены выдержками из очерков Василия Белова и Анатолия Заболоцкого, коих Шукшин любил, словно братьев, единодушных, единомысленных и верных. По народной совести и народной правде, случалось, и дерзкой, скандальной, у Шукшина не было друзей роднее и ближе Василия Белова и Анатолия Заболоцкого, таланливого русского кинооператора и фотохудожника, снимавшего два последних Шукшинских фильма.

Дружба Шукшина, Белова и Заболоцкого уподобилась братчине, словно крестовые братья намедни крестами менялись; и Василий Белов в безыскусном, но правдивом повествовании «Тяжесть креста» поведал о дружбе с Макарычем и помянул случай, запечатлевший душевное родство двух крестьянских писателей: «Мы скинули рюкзаки и затопили русскую печь… (…) Едва мы успели переночевать, радио объявило о Дне колхозника. Бабы позвали меня на общий праздник играть на гармони, Шукшин идти отказался. (…) Вдруг в бабьем кругу появилась высокая мужская фигура. Я обомлел – Шукшин! Он плясал с моими землячками так старательно и так вдохновенно, что я растерялся, на время сбился с ритма. Но сразу выправился и от радости заиграл чаще. (…) Мы продолжили День колхозника уже вдвоем. Сидели за столом у окошка и пели. Спелись в прямом смысле, где забывал слова я, там вспоминал их Макарыч, где забывал он, там подсоблял я. И сейчас помню глуховатый его голос. Спели «По диким степям», «Александровский централ», «Шумел, горел пожар московский» …» (…) Где-то я приобрел «Сельских жителей» и поразился удивительному сходству своего и шукшинского детства. (…) У меня было точно такое детство, как у Макарыча, только нас осталось без отца пятеро. (…) Все время я сбиваюсь на собственную биографию. Но что делать? Судьба Шукшина была так родственна мне, так похожа, что приходится «якать», объясняя сходство в событиях и в отношении к этим событиям» (В. Белов. «Тяжесть креста»).