8.

Рассуждение – это руль, который ведёт … безопасно, не позволяя

уклоняться с прямого пути ни направо, ни налево.

Преподобный Паисий Святогорец

Ермак-Василий Тимофеевич Оленин.

Почти до конца восемнадцатого века в России имя, получаемое при крещении, хранилось в зоне сакральности, употребляемо было лишь в церковных таинствах и обрядах, и только отчасти в официальных документах. Общеупотребительно же было личное же имя – рекло, назвище, прозвище, и сегодня рудиментно живущее в школьных, уголовных, армейских и иных корпоративных кличках. Отражало ли оно личные качества, несло ли наследные родовые внешние и внутренние черты, но оно обязательно менялось – первое детское, внутрисемейное, уточнялось взрослым характером или профессией.

Ермак. Точнее бы этому назвищу звучать «ермэк»: от тюркского «эр», «ер» – единица. То есть, Ермак – это одиночка не имеющий семьи. По-славянски – бобыль, бездомок. Или же инок – живущий иначе, не как все. Отсюда нарицательное «ермак» – маленький походный котелок на одного едока, в отличие от общего, дружинного казана.

Почему Оленин, а не Аленин? Так уж до семнадцатого века писалось. До печатного станка каллиграфия титульные «А» и «О» трудно различалась.

Версии же о времени рождения и месте происхождения Ермака-Василия столь различны, противны друг другу и равно малодоказательны, что истина здесь возможна не в «преданиях старцев», а в доказательствах логики. Логики жизни и смерти, где смерть – обстоятельствами, мотивами, противлением ей или смиренным восприятием, куда большая важность, чем рождение.

Именно в логике произошедшего много позже, и оставившего себе материальные доказательства, мы должны признать версию рождения Василия Оленина на Северном Урале. Никакой пришлый донской или волжский атаман не смог бы за пару месяцев спланировать военную операцию, которую блестяще, практически без накладок провёл в течении следующего года. Косвенно принадлежность к родине Чусовой подтверждается тем лёгким схождением Ермака в качестве представителя Белого Царя с повелителями угорских и тюркских родов Оби, Иртыша и Тобола, где его не восприняли экзотическим иностранцем. И портретом, переданным Ремизову его дедом, участником того славного похода: «вельми мужествен, и человечен, и зрачен, и всякой мудрости доволен, плосколиц, черн брадою, возрастом середней, и плоск, и плечист». «Плосколиц», «черн брадою» – это же от матери-вогулки.

Действительно, нельзя, невозможно спланировать рейд с целью захвата столицы и убийства владыки, пусть рыхлого населением, но территориально огромного Сибирского юрта, опираясь только на проводников, без личного знания всех сложностей, всех тонкостей прокладки маршрута, просто поражающего тактической привязанностью к местности. Какой волжский или донской атаман смог бы загодя простроить тысячеверстовый поход по-осеннему мелким, с волоками-перетасками, речкам, да так, чтобы не потерять ни одного плоскодонного струга, не утопить ни пуда пороха и свинца, ни меры муки. Какой прибылой военачальник смог бы заранее заложить скрытную зимовку для восьмисот бойцов так, что бы не нашли, не заметили её местные охотники и рыбаки, и не оповестили своих князей?

Сохранить в тайне зимовку восьмисот человек – это, действительно, неразрешимая загадка для несибиряков. Даже если разбить отряд на три-четыре стана, то, всё равно, получаются слишком большие таборы, чтобы к весне они не выдали себя… Но ответ возможен – ялпын-ма. Священные земли, запретные для посещения, прохождения, а тем более для охоты и рыбалки, тайные урочища, горы, берега озёр и рек. Ни ханты, ни манси, ни даже татары, если они не шаманы, никогда не заходили в ялпын-ма. Даже приближение к их границами сопровождалось обязательными жертвоприношениями отводящими порчу мстительных духов. Мог ли дончак или волжанин знать про эти места – излучины, лощины, сопки и останцы, главное, знать – где эти места, о которых каждый род, сохраняя своё здоровье и жизнь детей, умалчивал даже от соседей. Мог ли пришлый, заранее, без карт, наметить зимовья в практически недоступной тайге?

А зачем Ермак вообще спланировал столь сложную стратегию набега с столь сложным маршрутом? Мелкие реки, скрытная зимовка…

До ермаковского похода Строгоновы уже лет десять-пятнадцать находились в состоянии вялотекущей войны с уральскими и сибирскими вогульскими, хантыйскими и татарскими князьками и беками. Впрочем, такие же мелкие боестолкновения постоянно происходили и меж зауральскими племенами и родами. Постоянно и многовеково. То и дело археологи находят-раскапывают останки мощных деревянных, с земляными валами крепостей десятого-пятнадцатого веков, в которых на зимовку запирались полукочевые летом семьи остяков и пелымцев. Запирались от стужи, от соседей и заходящих из тундры лыжников-ненцев, снимающих скальпы со всех, кого им удавалось убить и ограбить. Несколько сот наёмных казаков и «немцев» – выкупленных из рабства у крымского хана мушкетёров и пушкарей – венгров, итальянцев, германцев, поляков и от иных народов солдат удачи, располагались Строгановыми по заводам и шахтам, отпугивая и отбивая налёты небольших ватаг мародёров.

Однако с укреплением власти Кучума набеги эти становились всё масштабней и по количеству и соорганизованности нападавших, и по жертвенным последствиям для русского населения. И вот наступил год, когда Кучум собрал под своим бунчуком практически всех подданных – десятитысячный тумен, возглавляемый племянником Кучума молодым царевичем Мухаммед-Кули (Махмуткул), на сотнях больших дощатых лодок с головами змей, напоминающих шнеккары викингов, на тысячах долблёных обласков, собравшихся с притоков Иртыша и Оби, плыли на русских уже не ради нанесения тревог и обид, а на вытеснение, изгнание. Плыли под дудки и бубны, под разноголосые песни и боевые выкрики. На зорях кричали муэдзины, у ночных костров камлали шаманы – на войне не до межрелигиозных споров.

Для того, чтобы отбиться от такого войска, необходимо было встречно выставить хотя бы пять-шесть тысяч. Но ведь всё опричное стрелецкое войско в максимальном своём наборе была не более десяти тысяч.

А Строгановы и вовсе отправили в поход восемьсот пятьдесят. К тому же надо учитывать, что и Москва, и Казань с Астраханью, и Бухара с Тюменью – осколки единой Орды, то есть, принципы войсковой стратегии у всех были одинаковы, всем знакомы. И смесь древесного угля, серы и селитры – то есть порох особо эти принципы не менял. Конечно, пушки, завезённые в Европу из Китая Батыем, изменили тактику осад и взятия крепостей, хорошо они зарекомендовали себя в передвижных крепостях гуляй-городах, непереоценимы оказались в морских и речных сражениях. Но фитильные ручницы и пищали вымещали луки из пехотного боя с большим трудом. Это сделали уже кремнёвые ружья и пистоли в конце века семнадцатого.

Тем более, что в Сибири царствовало феноменальное в своём совершенстве орудие смерти – композитный селькупский лук. Этот лук наравне с пушниной шёл ценнейшим ясаком: сложносоставной, склеенный рыбьим клеем из четырёх пород дерева в форме соединённых рукоятью дуг, с роговой накладкой под руку и обтянутый от размокания берестой. Он не сгибался при натягивании тетивы, а сжимался своими разнесёнными полукружиями и бил дальше и точнее не только фитильного, но даже кремнёвого ружья, необсуждаемо обходя их в скорострельности.