Следующее утро выдалось ужасно хмурым.

Как только я проснулся, я сразу побежал на Кухню, благо Дверь на неё больше не закрывалась, а великаны навеки успокоились. И я с земли, то есть с пола, посмотрел на небо Волшебника.

На нём не играли руки-струны, прихорашивая салатовые верхушки деревьев. Заоблачные девы не плясали на стёклах и стенах - теперь я знал, как всё это называется. На помощь Волшебника мне рассчитывать сегодня не приходилось. Его заперли, оттеснили толстые серые тучи. Возможно, не без колдовства дяди. Впрочем, Волшебник и так сделал для меня уже не мало.

Я вздохнул и отправился проведать Живульку. Она чувствовала себя немного лучше.

- Я слышала, что дядя должен загадать тебе сегодня ещё одну загадку, - сказала она мне, слабо улыбаясь и поглаживая пальцами косточки моей руки. - Постараюсь помочь тебе. Ты спас мою жизнь. Я многим тебе обязана… Возьми мой глаз.

Я замер.

- Он принадлежал моей матери, - продолжала девочка убеждать меня. - Значит, он старше нас обоих. Кто знает, может быть, он тебе пригодится. Взрослые дальше нас видят.

Живулька легко отцепила от лба свою темную круглую родинку, похожую на изюминку и протянула её мне.

Девочка осталась совсем слепой и беспомощной, но, всё же нащупав рукою моё лицо, прицепила мне её где-то возле слухового отверстия, чтобы дядя не заметил. А потом вытянула руки вдоль тела и затаилась.

Я поблагодарил мою названную сестрицу и отправился к постелям Лепетайло и Понуры. Теперь мне хотелось и от них получить поддержку, хотя бы словесную.

… В этот день всё разладилось в жизни Давии. Видя, что Дверь Кухни распахнута, дядя из чувства мести не приготовил нам завтрака. Родственничек появился на краю горы Кресла, где располагался его Кабинет, тоже не прибранным: в халате, из-под которого выглядывала его мятая несвежая рубашка. Суховатой рукой он позвал меня к себе.

- Будь осторожен, - предупредил меня Лепетайло, с хвоста которого я поднялся. - Едва ли смогу подсказать тебе. Ты же знаешь, что дядя этого не потерпит.

- Хрю-хрю, - тихо напутствовал меня и Понура.

Но едва сделала я несколько шагов по Дивану, как в дверь резко позвонили. Мы все насторожились. Кто бы это мог быть? Случайные прохожие - великаны?.. Загремел замок, и на пороге Прихожей появилась торопливая Холодайка. Она сама себе открыла: у неё ведь были свои ключи от… нашей квартиры - как неловко пользоваться новыми словами! Впервые видел я, как именно входит она в Давию. Без какой-либо помпы. Просто открыла дверь и вошла, да не вытирая грязных ног о половичок.

- Ты что это? - С возмущением накинулся на неё занервничавший дядя. - Ещё не вечер, срок нашего договора не истёк!

Но Холодайка лишь примирительно и хладнокровно улыбнулась своим длинным и узким ртом старой пронырливой жабы.

- Потому и пришла, - сказала она развязно, - что не допущу, чтобы ты поступил нечестно! Знаю я тебя, старого обманщика! Всё сделаешь, что бы мальчик тебе проиграл! Лучше бы ты убил его! Ещё до наступления вечера. А иначе… ты сам знаешь, что с тобой станет...

- “Убить! Убить!” А ведь десять-двадцать лет назад ты не обговаривала со мной таких условий, - задумчиво и с укоризной произнёс дядя. - Вот я и таскал повсюду за собой очкарика и Живульку…

- Вот они и проникли в наши с тобой тайны, - ядовито подхватила жаба.

- Вообще-то я не убийца, - с достоинством произнёс дядя.

- Как же! Как же! - Я не выдержал его лжи и закричал с Дивана, размахивая руками. - А родители Живульки? Кто их засушил? А сама девочка? Кто запер её в Баре, в темном саркофаге без еды и питья?

Ответ был неожиданным:

- Холодайка!

Тут уж мы все: Лепетайло, Понура, я и, думаю, Живулька, - она лежала у меня за спиной, и я её не мог видеть - оторопели настолько, что просто молча уставились на жабу, ожидая объяснений.

Холодайка неприятно захихикала:

- Я лишь исполняла твои желания, старый дуралей. Ну… пусть на свой вкус, с присущими мне фантазиями… Да ведь заказчиком всё равно был ты, мил-а-ай!

Дядя завертел головой, пряча от нас глаза. Должно быть, то, что сказала Холодайка, было чистой правдой, потому что дядя процедил сквозь желтые зубы:

- Не собираюсь оправдываться перед такими ничтожествами, как вы! Уродливые лилипуты! Ненавижу вас всех!

- А кто сделал нас лилипутами? - Вскрикнула Живулька. - Сначала уменьшил и сделал безобразными, а теперь презираешь?! Мы - дело твоих грязные рук!

- Да и не такие уж мы ничтожества! - Изрёк я с негодованием. А потом посмотрел на девочку: Это верно, что тебя заперла в баре эта жаба?

- Да, - ответила Живулька. - Хотя на дяде и без того не мало вины. Из-за него я ослепла! А тебя он посылал на верную смерть к эльфам. И мальчика - очкарика он выгнал из Давии! - Живулька тоже его помнила. - И в грушу он тебя хотел превратить! И Бурого превратил в мертвяка!

- Он был просто игрушкой! - рявкнул на нас дядя. - Я его оживил, я и вытащил из него пищалку!

- Это для вас он был только игрушкой! - Отозвался я. - Для нас человеком!

- Ха-ха-ха! - Развеселился дядя. - Какой же из медведя человек?

- Люди бывают разными! - мудро возразил Лепетайло. - Я, может быть, тоже себя человеком считаю - с тех пор, как Скелетус стал понимать мой язык!

Впрочем, довольно уже было сказано! Пора разрубить гордиев узел, который затянули на наших жизнях эти два колдуна. Правда, на душе у меня было тревожно. Не верил я, что дядя так легко откажется от своих, вернее, наших трёх квартир, если я найду ответ на его следующую загадку. Эти два колдуна, наверняка, начнут прибегать к подлому обману. Одно меня успокаивало: они соперничали. Так как Холодайку весьма устраивало, что она живёт дядиной жизнью, она будет тщательно следить за тем, чтобы он не жульничал в предстоящей игре со мной.

Когда все как-то опять более или менее успокоились и устроились вокруг Кресла, на верху которого, на сиденье, находился Кабинет, дядя предложил мне задание:

- Ты знаешь уже, вероятно, кто ты. - Зло зафыркал он, так ему было неприятно подтвердить открывшуюся истину. - Ты - мальчик. Обычный, ничем, кроме своей большой квартиры, не примечательный. По имени Анастас, что переводиться, как Воскресение. Дурацкое имя, что и говорить! - Он просто переполнялся желчью, неприязнью ко мне и высокомерием.

И может быть, именно потому, что он переоценивал себя, свой ум и своё магическое величие, недооценивая при этом меня и моих друзей, он вдруг предложил мне вопрос, который сначала не показался мне сложным:

- Как меня зовут?

Я воспрянул духом и задумался.

Обычно я ищу имя человека на нём самом, в его внешности и его характере. Живулька, значит, живая, бойкая. Понура вечно хмур и ходит с опущенной головой. Лепетайло - назван так потому, что его урчание на сытый желудок напоминало детский, невнятный лепет.

Да и Груша была вылитой сочной и нежной грушей. А фамилия дяди была Пустопорожнев, вполне подходящая для него - бессодержательный он человек! Моё имя тоже говорило за меня: Скелетус, а теперь и Воскресение. Изъедуха же - это тот, кто всех поедом ест. Холодайка оказалась холодной и жестокой жабой… Но Изъедуха было не настоящее имя дяди, сказочный псевдоним. Как же его звали раньше? В мире великанов?

Наверное, его имя было всё-таки какое-нибудь негодяйское! Хотя… навряд ли. Люди умеют прятать свою истинную сущность за своими благородными костюмами, именами и званиями.

Не знаю, как у меня и вырвалось, но я произнёс вслух, думая, что говорю это про себя:

- Гад!

Ничто не изменилось в лице дяди, когда он услышал это. Но у меня был сейчас третий, потайной глаз. Именно он и отметил, что дядя вдруг сжал в кулаки, заложенные за спину. Это меня насторожило. Но, не давая мне одуматься, дядя весело продолжал:

- Да, милый племянничек! Я ещё не сказал тебе о том, что моё имя не так уж и просто, как тебе могло показаться! Оно состоит не из одного слога, а из трёх!

И вот, следуя правилам всех сказок, я должен дать тебе и три подсказки. - Он надменно, торжествующе захохотал, заранее предчувствуя свою победу. - Правда, если задуматься, подсказки могут ещё больше запутать неумного человека. А ведь ты никогда не отличался большим умом, не так ли, дорогой мой племянничек? Хотя на самом деле, какой ты мне племянничек? Мы вовсе не родня! Я просто узнал, что в одной семейке, что владеет громаднейшей квартирой, есть пятилетний ребёнок - несмышлёныш, вот и решил, что его легко будет прибрать к рукам!

Он словно нарочно пытался меня оскорбить, вывести из себя, дабы я разгорячился и все свои силы выбросил на переживание моих обид.

Но я старался держать себя в руках. Выждав некоторое время, дядя продолжал с хитрым видом:

- Итак, первый слог моего имени куда-то ведёт!.. Так что я никак не могу быть Гадом.

Второй - соединяет! А третий ставит знак равенства между самыми непохожими предметами мужского пола. - Дядя опять засмеялся. Он так зашифровал своё имя, что в нём невозможно было разобраться. - Пять минут тебе на всё про всё, малолетний недоумок!

Тут уж я разволновался. От этих пяти минут зависела вся моя последующая жизнь! Да и не только моя.

А дядя вовсе не собирался оставлять меня в покое. Когда он в очередной раз взглянул на меня в упор, как бы давая мне понять, что отсчет времени уже начался, мой третий глаз успел заметить, как из его правого глаза в какую-то сотую долю секунды (!) вылетела чёрная бабочка. Дядя в тайне от Холодайки и от нас всех продолжал насылать на меня свои чары.

Бабочка была легкой тенью, и никто её не видел в сумеречной комнате, кроме одного меня. Она попыталась сесть мне на череп, чтобы незаметно впитать в себя силы моего и без того ещё незрелого ума, мою мозговую энергию. Дядя хотел, чтобы я совершенно отупел. Возможно даже, бабочка должна была вызвать у меня головную боль. А ведь известно, что когда голова раскалывается от боли, человек мало что соображает.

Но я вовремя встряхнул головой, бабочка, скользнув по моему темени, кувыркнулась в воздухе и, неловко врезавшись в пол, конечно же, рассыпалась в прах, как любое чисто энергетическое творение.

Никто этого не увидел. Один я. И то лишь благодаря опытному глазу Живулькиной матери, который был намётан, как говориться, различать проделки дяди. Мама девочки, должно быть, уже хорошо узнала этого негодяя, за восемнадцать лет знакомства с ним - именно столько она и пролежала в его Записной Книжке.

А время бежало... Дядя торжественно провозгласил: “Первая минута подошла к концу!”

Но он продолжал мешать мне думать и дальше. В следующее мгновение дядя сделал так, что надо мной появилась, опять-таки невидимая другим, серая пузатая туча и пролила на меня воду! Незримая вода холодом пробежалась по моим косточкам, быстро впитываясь в шерстяную материю земли, то есть в ковёр. Я сразу почувствовал, как силы стали уходить из меня вместе с этими потоками. А я даже не мог укорить дядю в его нечестности. Потому что он всегда мог возразить мне, что дождь мне только почудился!

На моё счастье, тут вмешалась Холодайка.

Она заметила, наконец-то, дядины происки, зачмокала языком и закачала головой:

- Нехорошо жульничать. - Хотя она и не любила меня и готова была в любой момент прикончить недрогнувшей рукой, она действовала сейчас в моих интересах, желая, чтобы дядя потерпел поражение. Существуют свои правила жизни и у колдунов. Холодайка давно могла раздавить меня, Живульку и хрупкого Понуру ногами, убирая свидетелей своего и дядиного преступления, но дядя не хотел этого, и она ему в свою очередь повиновалась.

Ничего больше не говоря, Холодайка силою своего чародействам собрала с ковра пролитую воду, подняла её взглядом тёмных глазок и вновь облила ею меня, но только снизу вверх, а потом вообще собрала воду обратно в тучу. Мои силы вернулись ко мне. Я вздохнул с облегчением: я снова мог соображать. Однако никому из присутствующих заметить это дано не было. У них не было третьего глаза. А я вдруг понял, каким образом до Живульки доходило, что дядя всех нас обманывает - с некоторых пор это сообщал ей глаз её матери.

Я опять углубился в задачку дяди, но он упрямо от меня не отставал! Господин Пустопорожнев вдруг начал донимать меня тем, что внезапно принялся всхлипывать и причитать. Все удивились и начали переглядываться.

- Что это с тобой? - Невольно и в то же время подозрительно спросила его Холодайка.

А дядя энергично затряс руками и застонал:

- Видите, видите? Сколько заусенцев вдруг появилось у меня на пальцах?… Ах!… Ох!… Глядите, глядите а эти лоскуты кожи возле ногтей? Они возникли только что! В мгновение ока! Ах! Ох! Должно быть, черти дерут с моих пальцев лыко себе на сапоги…

Я уже хотел невольно пожалеть старика ил пошутить, что черти пробирают его за грехи, потому что по его рукам дяди действительно заструилась кровь! Но Холодайка вдруг холодно засмеялась очередной дядиной хитрости. А потом и погрозила ему пальцем.

И я понял, что дядя просто желал отвлечь моё внимание жалостью к нему. Ведь как только Холодайка над ним посмеялась, он тут же в досаде щелкнул пальцами, и следа крови не осталось.

Затем он громко и злорадно провозгласил: “Вторая минута!”

У меня оставалось всего три минуты! О, ужас! Я решил больше не отвлекаться и закрыл руками глазницы. Потом глубоко вздохнул и задумался: кто же водит путешественников, кто показывает им разные места.

Я вспомнил, как дрогнули дядины руки за его спиной, когда я произнёс слово “гад”. Но это явно не “гад”. И откуда-то из глубины моей детской памяти вдруг всплыло слово “гид”. Даже не понятие, а набор знакомых, услышанных однажды звуков. Третий глаз зашептал мне в самое ухо, разговаривая на два голоса: голос Живульки и голос её матери: “Что? Что ты сказала, мама? Не понимаю!” - “Я что, гид тебе? У меня язык не так хорошо подвязан. Это у них он без костей. Раскрой уши и запоминай с первого раза”.

Неужели “гид”? Я хотел уже выдать на удачу первый слог дядиного имени, как вдруг третий глаз явил перед моими закрытыми глазами какое-то женское лицо. Я догадался, что это была сама Живулькина мама! Я не мог услышать её голоса, потому что в этот миг дядя о чём-то громко разговорился с Холодайкой, но по губам прочёл: “Гид. Гид”.

Тогда и я сказал дяде:

- Гид. Первый слог “гид”.

Дядя недовольно завозился, зашаркал ногами в домашних полосатых тапочках. А Холодайка захлопала в ладоши, восхищенно протянув: “Пра-авильно! Так его, дядю твоего! Так!”

Если бы не она, дядя, наверняка бы в этот момент хитро переменил задание. Чтобы я никогда не смог ответить ни на один его вопрос, ни на одну загадку. Сказал бы, например, что его имя “Спиридон” или первый слог звучит как “гуд”. Присутствие Холодайки не давало ему обмануть меня.

Но почему второй слог соединяет?… Эх, вот когда я пожалел, что ничему не был учён.

- Потому что этот слог может быть союзом! - Невольно крикнула мне с Дивана Живулька. Дядя тут же на неё зашикал.

- Союз? - Спросил я, поворачиваясь к ней. - Но что это? Я не знаю!

- Совещаться нельзя! - Крикнул дядя и засучил ногами. - Засчитаю за проигрыш!

Но он всё равно довольно быстро успокоился, потому что знал, что не даром же не учил меня никогда человечьему письменному. Так нас, необразованных, легче было покорить и держать в своей власти долгие годы. Полу грамотный человек - легкая добыча! Но Живулька, которая была на девять человеческих лет старше меня, видно. Ещё что-то помнила со школьной скамьи мира великанов.

- Засчитаю за проигрыш! - Вопил дядя.

Но опять выручила меня Холодайка. Так что я ей был даже благодарен.

- А колдовать в тихую против соперника разве можно? - Напомнила она дяде. И дядя сразу стушевался.

Время шло, а я просто терялся в догадках. Что такое “союз”? …. Вообще-то, начал рассуждать я, союз - это дружба, это хорошие взаимоотношения. Это я и Живулька. Это мои друзья Лепетайло и Понура. И даже Груша, которую я вспоминал с благодарностью. Пусть действовала она, прельщая меня, по подсказке дяди. И всё же… И она оказалась его жертвой. И.. ещё… И ей он воспользовался. Знал, что она, слушаясь его во всём, полюбит именно того, на кого он ей покажет. Несчастная… И она несчастная… Так же, как и все мы.

Я вдруг поймал себя на том, что без конца произношу в своём внутреннем монологе коротенькое слово “и”. Оно, в сущности, и служило для объединения нас всех, детей Давии, в одну семью.

Оно соединяло нас, служило нашему союзу. Союзу… Уж не оно ли и есть тот таинственный второй слог дядиного имени? И теперь я уже сам, своей волей, вызвал в своём воображении доброе и светлое лицо Живулькиной мамы. Благодаря третьему глазу, оно явилось передо мной незамедлительно, и тут же с силой закивало. У меня отлегло на душе.

- Второй слог “И”, - произнёс я.

Дядя в страшной досаде скрипнул зубами, и я понял, что попал в точку. Мои друзья зааплодировали, радуясь на своём Диване моему успеху.

Но что же у меня получалось? Чушь какая-то. “ГИДИ”. Разве это напоминало имя? А дядя только что произнёс: “Третья минута!”

И тут от моего третьего глазика не ускользнуло, что жаба Холодайка вдруг почему-то смутилась и повернулась ко мне спиной, уйдя в глубину Центральной долины. Вернее, большой комнаты моей квартиры. Явно стараясь скрыть своё волнение, она наклонилась над Креслом, той частью дядиного Кабинета, где была расположена его заповедная половина, за занавеской, и принялась что-то с интересом там разглядывать. Она встала так, чтобы я видел её бок и профиль. И это сильно меня смутило.

У этих лихих колдунов ничего ведь не бывает просто так, не то, что у простых людей, вроде меня. Слишком они расчетливы.

Дядя заметил, что я уставился глазницами на Холодайку и тоже почему-то занервничал. Тогда я окончательно решил, что третий слог как-то связан с жабой.

Я внимательно следил за ней, а она вытворяла что-то не совсем обыкновеенное. Запустив свои длинные руки в дядино “святые святых”, расположенное у спинки Кресла в низине, жаба вежливо и в то же время что-то усиленно перебирала, переставляя по своему усмотрению. Что могло привлечь её внимание?

И о том ли я думаю, о чём следовало сейчас? Надо было рассуждать, напрягаться и шевелить извилинами, которых у меня всё равно не было. И я опять глубоко задумался, стремясь подавить нарастающее волнение.

А мысли прыгали. Я невольно спрашивал себя: верно ли, что Холодайка на моей ли стороне. Я уже как будто решил раньше, что сейчас на моей. Но это было три минуты назад! Три чудовищно долгих минуты! Кто их разберёт, этих колдунов! Сегодня они могут воевать, а назавтра уже найти общие интересы и помогать друг другу. Вот сейчас, например: чем была занята жаба? Желала она обратить на себя моё внимание или наоборот уйти от него?

А Холодайка всё шуровала длинными волосатыми ручищами в дядиной алхимической лаборатории.

- Ой, а это что? - Вдруг спросила она то ли себя, то ли дядю и со смешком вытащила из глубины Кабинета ту самую колбу с вилой.

Тогда уж дядя не выдержал! Он с диким воплем кинулся к Холодайке, желая вернуть колбу на место. Почему она была так дорога ему - вот что было мне не понятно!

Но как мог дядя лилипут достать до высокой Холодайки? Та уже подняла колбу, поднесла к глазам и теперь с любопытством её разглядывала. Время, отпущенное мне на отгадку, конечно, стремительно бежало. Но не мог же я ещё раз не посмотреть на прекрасную солнечную деву, золотое тело которой плавало внутри стеклянной баночки, пытаясь руками раздавить стекло? Солнце… Солнце всем придаёт сил. Вот почему мы, живые и нормальные, так к нему и тянемся всегда, к его взбадривающему и ласковому теплу. Вот почему оно меня завораживает!

Я тотчас вспомнил, что обещал Волшебнику освободить его пойманную младшую дочь. И.. так и подскочил! Потому что вдруг догадался, почему вила, сестры которой спокойно проходили сквозь стекла кухни и большой комнаты, не могла выйти из этой колбы. Она была сделана из затемненного стекла, не пропускавшего солнечный свет. Это давало возможность колдунье Холодайке спокойно её сейчас рассматривать. Впрочем, дядя надевал солнечные очки.

Должно быть, вила прекрасно понимала, в чём заключается её сила и опасность для колдунов. Поэтому она в досаде плавала внутри склянки, то поднимаясь, то уходя на дно. Маленькая золотая купальщица, которая ничем не могла мне помочь, хотя, наверняка, и хотела это сделать. Себе помочь она не могла тоже.

Плавные движения её гибкого тела заворожили даже жабу, а, может быть, Холодайка лишь претворялась и желала заставить нас так думать.

- Четыре минуты! - Возгласил дядя. А я даже не ведал ещё, где искать третий слог. Очевидно, где-то на жабе. Но она была так велика!

Я нервничал и не спускал с неё глазниц. Дядя тоже нервничал. Ему не нравилось, что Холодайка рассматривает его собственность - вилу. Но так как жаба не позволяла себе ничего лишнего, не вскрывала колбу, запечатанную пробкой, ни пыталась бросить её на пол, чтобы разбить, то дядя опять сдерживал своё негодование, хотя и с трудом.

И вдруг, когда уже прошла, наверное, половина последней, пятой минуты, Холодайка загоготала и повернулась ко мне лицом, поднося колбу к самому моему черепу.

Она, конечно же, не могла подсказать мне третий слог явно. Но, почему-то чудилось мне, в этот самый миг она попыталась сделать это. Только я пока не видел её подсказки. Загоготала же она, якобы, оттого, что ей понравилось, как вила совершала своей неудачный очередной побег из колбы.

Бедная девушка не могла протиснуть всё своё тело сквозь фильтры стёкол. Они задерживали значительную часть её энергии, а она вся была - энергия. И поэтому из колбы показалась только рука заоблачной пленницы. Потом краешек ноги. Над этих и хохотала грубая Холодайка, повернувшись ко мне лицом и брюхом.

Но внезапно я догадался, что вила попыталась вовсе не сбежать, а помочь мне. Ради меня и билась она сейчас с колбой. Должно быть, тоже слышала дядину загадку и могла на неё ответить!

В тот самый момент, когда дядя уже раскрыл рот, чтобы злорадно произнести: “Пять минут! Всё! Время истекло!”, вила удлинила выглянувшую солнечную руку - лучик и уткнулась куда-то в живот Холодайке. Жаба заметила это и… довольно улыбнулась, а дядя вцепился в свои глаза. Ослепленный живым светом. Далеко было его Богу Люстре до дочерей моего Волшебника!

В комнате чуть-чуть посветлело. Я вытаращил глаза. Рука вилы слабо освещало на плаще жабы какую-то небольшую пуговицу. Я вгляделся. На медной пуговице было что-то написано. Лучик рука обвела на ней, высвечивая, две буквы. Возможно, это были вензеля самой Холодайки. У неё могло быть столько имён! У колдунов обычно имён не мало, сказочных и настоящих…

Но я не знал, как звучат эти буквы. Ведь никто никогда не учил меня письменному человечьему. И я решил схитрить, я кинулся к Записной Книжке дяди, выдернул её из-под пресса, раскрыл и начертал подвернувшейся ручкой запомнившиеся мне фигуры букв: О и Н.

- Вот, - сказал я с удовлетворением. - Это последний слог.

Возможно, в иной ситуации дядя бы опять мне воспротивился и попытался в очередной раз обмануть, но это не дала ему сделать жаба. Она суетливо к нему шагнула, нагнулась и крикнула в лицо:

- Мальчик прав! Гидеон - тебе имя! Ты проиграл!

Что произошло после этого?

Голова моя закружилась, когда я понял, что победил в поединке умов! Конечно, не без подсказки моих друзей, но ведь я - ребёнок не гордый! Я никогда не считал себя самым умным.

Ужасное напряжение спало. И я просто стоял и смотрел, широко раскрыв глазницы, словно ноги мои приросли к Креслу.

А в это время с моим несчастным дядей творилось что-то неладное.

Мои друзья, судя по шуму за моей спиной, даже повскакали со своих мест на Диване и что-то громко комментировали. А с дядей творилось неладное.

Он не умер, но и не вырос, превратившись, допустим, в жабу, как можно было ожидать. Холодайка, поняв, что тоже одержала победу над дядей, опрометью кинулась в Прихожую и убежала из нашей квартиры, пока её не нагнали. А дядя стал на моих глазах худеть, сохнуть и… потихоньку терять в объеме. Сначала на нём высохла его кожа, затем она отшелушилась. Потом посветлело и испарилось с костей мясо. На это даже невозможно было смотреть... Наконец на дяде ясно проступили очертания скелета.

А ко мне… Что это? Мои мышцы и кожа вернулись! Как же они смогли так скоро нарасти на моих косточках?!

И тут я понял всё! Цифры 120, 43 и 25 означали не только мои размеры, но и размеры… костюма. Того самого волшебного костюма, который я носил на себе долгих девять лет, и который надел на меня мой дядя. И вот теперь по договору между дядей и жабой этот костюм, с нарисованным на нём скелетом, автоматически перешёл на дядю!

Нет, это только мне с перепугу показалось, что дядя усох - на самом деле под его нынешним костюмом была всё ещё его живая плоть, его тело. Но только теперь её невозможно было ни увидеть, ни почувствовать, ни пощупать. И вот почему из меня, скелетика, некогда проистекала кровь при порезе. Лезвие пропороло фантастический костюм и добралось до моей кожи. Я и не знал!…

И вдруг дядя тоже понял, что с ним происходит, испуганно подпрыгнул и… побежал к спуску с Кресла. Лепетайло приподнялся, чтобы броситься на него, как на мышь, поймать, а потом отдать в руки давского правосудия. Но я остановил его движением руки.

Я давал дяде уйти. Уйти из моего дома, из Давии. Он и так был достаточно жестоко наказан, когда получил по заслугам, когда на него перешёл мой костюмчик.

Понимал я и то, что дядя пострадал сейчас ещё и потому, что когда -то не решился убить меня… А ведь если бы он это сделал, вместе со мной навсегда ушла бы в могилу и моя волшебная одежда скелета. Я был дядиной проблемой. Но он жил с этой проблемой. Может быть, из трусости. А может быть, отчасти и из жалости ко мне. Вот и я не решался лишить жизни его. Пусть уходит! Кто знает, возможно, жизнь заставит ещё дядю заплакать о себе самом, поскорбеть о своей жадности и глупости. И тогда… кто знает… дядя выплачет и свою злобу на людей?

Правда, вместе с дядей уходили из Давии и его тайны. Удирали из моей квартиры через приоткрытую дверь - туда, в страну великанов.

А мы до сих пор оставались лилипутами: и я, и Живулька.

Но тут дала о себе знать вила. Она заметалась в колбе, что-то крича. Я кинулся к ней и попытался вытянуть из колбы пробку. Ничего не получалось. Тогда мне помог Лепетайло. Он смахнул колбу на пол, и она… разбилась.

- Уф! - Только и сказала вила, когда выбралась на волю.

- Я знаю, как вернуть вам человеческий облик, - торопливо произнесла она, едва отдышавшись. - Несите зеркало!

Опять зеркало? Лепетайло бросился за зеркалом.

Тем временем вила рассказывала:

- Дядя потому и держал меня в колбе, что я узнала некоторые его секреты. Я пробралась в Давию через щелочку с улицы однажды. очень солнечным утром… И заглянула в его бумаги. Разложенные на столе… Вот он изловил меня и посадил в бутылку. А убить он меня не мог. Я ведь просто солнечный луч, что спускается на Землю по бороде моего отца.

Вила сама принесла из дядиного Кабинета сухие тела Живулькиных родителей.

Потом я привёл Живульку, предварительно отдав её третий глаз, чтобы она смогла сама увидеть, как оживают её родители. Девочка даже дрожала от нетерпения. А на меня взглянула мельком и только и сказала: “Хорошо, красавчик!” Мне и того было довольно, ведь я пока что себя даже не видел в зеркале.

Затем вила легко вошла внутрь зеркала, которое принёс Лепетайло. Как делал это в своё время её отец. И оживила его поверхность, сотворив некую кипящую серебряную массу. Потом показалась в неё сама, склонилась как бы в поклоне, с силой наклонив и зеркало, и пролила живительное серебро на папу и маму девочки.

Вот что оно, оказывается! Нейтрализация злого колдовства, цепко сидевшего восемнадцать лет в родителях Живульки, тоже происходила силами серебра. Ведь это зеркало было старинным, доставшимся маме от бабушки. Вот почему мои папа и мама так уповали на его помощь, когда находились в пустыне. Или то были не мои родители?..

Со слезами на закрытых веках смотрела Живулька своим третьим глазом на то, как обретали формы, розовели и пробуждались к новой жизни её милые предки…

Когда сеанс обратного колдовства был закончен, мама и папа девочки, не помня себя от радости, заключили её в свои объятия. А потом, по правде, и зачем-то и меня. Хотя - я-то тут при чём? Это всё вила…

Хорошо, что нам не пришлось долго вводить его в курс дела - они действительно умерли не полностью, а как бы погрузились в некий полу сон. И вскоре вила поспешила за веером дяди. Сняв с него пару прекрасных карих глаз девочки, она смогла вернуть их на место, на лицо Живульки. И ещё нам радости прибавилось. Лепетайло от переизбытка чувств даже облизал нас всех. А Понура просто сидел в луже слёз, которые пролил от счастья! Как же! Семья воссоединилась!

Когда девочка прозрела, она отдала свой третий глаз маме, и он тотчас принял нормальную, естественную форму.

Потом Елена Фёдоровна, так звали маму Живульки Воскликнула:

- Теперь за сундучком!

Она и её муж, Сергей Васильевич, приволокли из-за занавесочки дядиного Кабинета какой-то сундучок. Мы сбили с него замок и откинули крышку. А под ней оказалась … земля.

Что за земля? Зачем она дяде? А нам-то зачем?

Но Елена Федоровна знала толк в этих делах. Она авторитетно ответила:

- Твои родители, Анастас, действительно путешествуют. Это твой дядя, а вернее, злой колдун Гидион Спиридонович Пустопорожнев, отправил их в бесконечное странствие! В тот день, когда он решил завладеть вашей квартирой, он дождался возле крыльца пока твои папа и мама уйдут на работу и аккуратно срезал верхний слой земли с их следами. Потом спрятал их у себя у дома, предварительно уменьшив. Так их удобнее было хранить. А если колдун спрячет чьи-нибудь следы, людям уж не суждено найти дорогу назад! Более того: они не могут пройти по одному месту дважды. Вот твои родители, мой дорогой мальчик, и уходили всё дальше от тебя, от родного города. Пока не оказались в пустыне, где вообще нет никаких следов человеческого пребывания. Хорошо, что колдун не был властен над их жизнями!

Уж девять лет блуждают твои папа и папа по бескрайнеё планете, но сегодня они обретут родной дом!

С этими словами она потащила сундук к порогу. Мы все помогали ей. Что-то подсказало мне, что надо оставить оба следа, даже не вытряхивая землю, у крыльца, где её и взял Гидеон. Маленькие, провозились мы, конечно, долго. А потом вернулись к себе в Давию и присели, чтобы отдохнуть.

В этот самый момент кто-то и позвонил в дверь.

Мы нарочно её не захлопывали. Потом не достали бы до замка, чтобы отворить. Я пошёл “открывать”. Мне невозможно было поверить в то, что это были мои папа и мама!

И я крикнул, им ещё из Прихожей:

- Заходите! Открыто! - Голос мой едва не сорвался от волнения.

И они вошли!

И как только они кинулись ко мне, подняли на руки и расцеловали, я тут же и вырос! Это потому, что родители для того и существуют, чтобы расти!

Дядино колдовство разрушилось окончательно! Карлики в тот же миг стали фужерами и рюмками. Эльфы домашними муравьями. А мы с Живулькой и её родителями приобрели свой нормальный рост. Надо ли вам говорить, что мы все стали друзьями? Понуру и Лепетайло я оставил у себя. И хотя все остальные обрели своё естественное состояние, Понура так и остался маленьким живым поросёнком. Так что иногда с ним можно было от души и похрюкать.

Об одном я только жалел, что не успел сказать дяде: пусть почаще плачет о своей неудавшейся жизни.

И ещё я жалел о том, что так и не понял: как найти нам мальчика очкарика и где жаба скрывает его родителей. Но я очень даюсь на то, что ещё открою и эту дядину тайну.

КОНЕЦ ИСТОРИИ