3.2. Николай Рубцов и Василий Белов: творческие взаимосвязи

Творчество Н. Рубцова 1960-х годов ближе всего к прозе В. Белова. И дело не только в том, что оба художника жили в это время рядом, часто встречались и дружили. И не в том, конечно, что программное стихотворение Рубцова "Тихая моя родина", посвященное Василию Белову, возникло не без влияния его прозы: "Тихая моя родина, ты все так же не даешь мне стареть и врачуешь душу своей зеленой тишиной!" (Рассказ "На родине"). Типологическое сходство - в общем для обоих художников "чувстве земли". Потому так поражает общность символов в их произведениях (дорога, хлеб и т. д.). Так, беловский Иван Африканович говорил: "Ежели и верно пойдешь, - все равно тебе без хлеба не выбраться" ("Привычное дело"). Тут же на память приходят рубцовские строки: "Хлеб, родимый, сам себя несет..." Любимое присловье Ивана Африкановича: "Дело привычное!" Слова Рубцова: "Ну что ж? Моя грустная лира, Я тоже простой человек..." - из того же ряда.

Общим для Н. Рубцова и В. Белова стало и обращение к разговорной речи крестьянства, к фольклору. Поразительно, что объектами их внимания становятся зачастую одни и те же "действующие лица". В стихотворении "Воробей" Н. Рубцов переживает горе воробья как свое собственное, и в его словах слышится неподдельное удивление и восхищение природной гармонией, в которой нет зла в человеческом его понимании:

 

      Чуть живой. Не чирикает даже.

      Замерзает совсем воробей.

      Как заметит подводу с поклажей,

      Из-под крыши бросается к ней!

      И дрожит он над зернышком бедным,

      И летит к чердаку своему.

      А гляди, не становится вредным

      оттого, что так трудно ему...

 

Вот и Иван Африканович, словно подобрав рубцовского воробья, говорит ему: "Жив ли ты, парень?.. Жив, прохиндей... Сиди, енвалид. Отогревайся в даровом тепле... Тоже жить-то охота, никуда не деваешься. Дело привычное. Жись. Везде жись. Под перьями жись, под фуфайкой жись..." ("Привычное дело").

У Н. Рубцова и В. Белова - единое мировосприятие, одинаковое отношение к природе и человеку, они проповедовали одни и те же национальные идеалы добра и красоты. И беспокоила их одна и та же проблема: противоречие между цивилизацией и культурой.

Думается, что, отталкиваясь от данных фактов, необходимо посмотреть на проблему шире.

Н. Рубцов и В. Белов как ведущие авторы традиционного («почвенного») направления в русской литературе, представленного «тихой» лирикой и «деревенской» прозой, сумели передать в своих произведениях  мироощущение той части народа (бывших крестьян, рабочих, интеллигентов первого, второго поколений), которая "оторвалась от деревни, но не пришла к городу". Они увидели здесь не просто издержки урбанизации, но продолжение трагического процесса "раскрестьянивания", теперь уже на новом его этапе.

   Сквозные темы у Н. Рубцова и В. Белова - темы земли и России. Общий мотив "умирания" деревни, периодическое "возвращение" в нее, чувство вины перед покинутой "родной стороной" (здесь - корни противоречивости и даже раздвоенности характера  героя), единое "чувство земли", кровная, "смертная" связь с ней  -  соединяются с мотивами опустошенного дома и храма как символов разрушенной России.

Стремление “соединиться с народной почвой” (Ф Достоевский) проявило себя в виде протеста против отчуждения - как реакция на маргинализацию крестьянства (более того - большинства народа) в России.  Все это явилось следствием общемирового процесса развития цивилизации.  “Почвенники”, в том числе Н. Рубцов и В. Белов,  стремились сохранить особый тип мышления и культуры со своей системой ценностей

   Это, во-первых,  отношение к любви, к семье как к тайне и как к таинству. Может быть, здесь наблюдаются отголоски православной традиции, в которой наиважнейшей ценностью в земной жизни является семья. Исключительная фигура в этом ряду - мать. Образ матери - один из центральных и эмоционально напряженных во всей "тихой» лирике и «деревенской» прозе, напрямую связанный с мотивом сиротства.

   Во-вторых, пейзажи у "почвенников" – это единство образов русской природы, деревни и внутреннего состояния души.

   В-третьих, использование "эзопова" языка, в частности, богатых в этом отношении иносказательных возможностей образной символики.

                В-четвертых, «почвенники» одними из первых обратились к православным ценностям. Пытаясь воспроизвести народное мировосприятие, они, естественно, включали в него и фрагменты христианского мировидения.

           Отдельно надо сказать о «вологодской школе» в русской литературе, гордостью которой стали Н. Рубцов и В. Белов. Вологодская школа была и остается генетически связанной с «деревенской» прозой и «тихой» лирикой, причем она внесла чуть ли не самый значительный вклад в эти направления русской литературы. Известно, что не все писатели принимают данные термины. Против понятия «деревенская» лирика выступал Николай Рубцов; Василий Белов не приемлет термины «деревенская проза» и «вологодская литературная школа». Но, независимо от наших желаний и предпочтений, эти определения «устоялись» и в критике и в литературоведении.