Не такие уж невежды были мы с Бурым. Когда начали делиться друг с другом своими знаниями разных волшебных приёмчиков, оказалось, что у нас немало сведений о волшебстве. Не мудреном, конечно, а самом простом. Кое-что мы угадали по картинкам в книжках, а кое о чём поведал нам Лепетайло. Дядя колдовству нас не учил - это было не в его интересах.

- Надо запугать его, - сразу предложил Бурый. Говорил он, как всегда, угрюмо, набычив толстую, покрытую шерстью шею. - Если мы его напугаем, обеспечим себе половину успеха.

- Успеха? - Нервно переспросил я. - Ты о чём?

- Но ведь ты желаешь найти и вернуть Живульку, - напомнил он. - А дядя спрятал её. Возможно, она умирает сейчас, связанная, в той пещере, замурованная. Бедняжка! Никогда не видел я, чтобы Бар открывался. Ключом или словом заповедным.

Когда я представил себе мучения старшей сестры, которая, впрочем, сестрой мне и не была, хотя продолжал относиться к ней именно как к сестре, мне стало не по себе. Я сразу же подумал о том, что дядя и её мог положить между тяжелых страниц какой-нибудь книги и засушивать там, распрямляя под прессом. Не давая девочке ни пить, ни есть.

И что она только ему сделала плохого, если он приговорил её к такому суровому и жестокому наказанию?

А может быть, догадка Бурого и верна, и дядя сунул Живульку в каменный склеп, и ей там сейчас не хватает воздуха, не то что питья и еды?

Надо было торопиться спасти сестру. Но именно при мысли, что надо делать что-то как можно быстрее, я и терял то рассудок, то самообладание.

Хорошо, что Бурый был покрепче, чем я. Он рассуждал спокойнее:

- Давай напугаем дядю тем, что скажем ему: Холодайка погибла.

- А поверит?

- А мы объясним, как это было. Я слышал, что жабу можно поразить страшным вихрем, который она сама и поднимает. Жабы - колдуньи вызывают ураганный ветер своим кваканьем. Всё зло от жаб!

- Нет, - возразил я. - Холодайка вошла в нашу страну, окруженная не вихрем, а молнией. Не поверит мне дядя.

- Молнией? Быть этого не может! - Горячо зашептал Бурый. - Ты не представляешь себе даже, насколько ведьмы и ведьмаки бояться молний! То была не молния.

- А ты откуда знаешь? - Засомневался я.

- Разве не замечал сам, как теряется дядя, когда слышит звуки грома за скалами? Ах, да ты не ведаешь о том, что такое гром! - Спохватился мой товарищ. - Ты никогда не был на Улице! Не дышал чистым воздухом после грозы. Не слышал той тишины, в которую впадает изможденный молниями и порывами ветра мир. Но да я как-нибудь расскажу тебе о нём. Вот что! - Маленькие чёрные глазки моего мишки сердито блеснули. - Больше не буду молчать о том, что было РАНЬШЕ! - Он словно угрожал моему дяде своим возвысившимся голосом. - Всё расскажу, что знаю! Но не сейчас. Сейчас мы должны спасать девочку.

- Да, да! - Нетерпеливо откликнулся я. - А почему ты решил, что дядя тоже боится молнии?

- Он начинает метаться по стране и прятаться то в Вазу, то под Стол. А однажды я видел на Кухне, куда проник совершенно случайно, как дядя прыгал из кастрюльки в кастрюльку. Они там большие, как котлы у Бабы Яги из одной сказки, картинки которой показывал мне ленивый Лепетайло. Всё норовил тяжелую крышку на себя натянуть. Думал, что под крышкой молния его не достанет. А по-моему наоборот. Молнию металл притягивает.

- Ну у тебя и голова! - Искренне восхитился я. - Скажи мне честно: где ты нахватался этих знаний!

- Некогда я принадлежал твоей маме, - со вздохом произнёс Бурый. - Я знал её ещё девочкой. Она всегда держала меня на коленях, когда учила свои уроки.

- Врёшь! - Я не поверил. Заливает, как и карлики. Моя мама не могла быть великаншей, потому что и сам я не был великаном. Или они хотят мне намекнуть на то, что гора однажды родила мышь? То есть моя мама - меня, лилипута? Тут есть о чём подумать. А так как я был фантазером, я тут же и представил себе, как однажды моя мама объелась и выросла, став размерами со Шкаф. Потом родился я. Нам было тесно в одной стране, и мама благородно оставила Давию мне, а сама отправилась путешествовать. Потому что не хотела меня случайно затоптать.

Я воспарил мыслями, и Бурый потеребил меня за косточку на руке, призывая вернуться на землю.

- Твоей маме страшно повезло, - сказал он по своей привычке угрюмо, - что она училась не у Понуры. Благодаря её учебникам и я кое-что узнал. В том числе и о молниях.

- Но почему дядя боится именно молнию? - Спросил я.

- Потому что её посылает в мир добрый Волшебник Чистого Света, - сказал он.

- Волшебник? - Я оживленно дёрнулся всеми костями, так что они задребезжали. - Ты тоже веришь в Волшебника? Того, что живёт под чужим небом? В того самого Волшебника, в которого я увидел в дырочку на скале из материи?

Бурый энергично закивал.

- Думаю, что он и дядя давно враждуют. - Высказал мой товарищ своё предположение. - А вот почему, понятия не имею. Узнать бы и помочь Волшебнику.

Честно признаюсь, я обрадовался. У меня словно камень с плеч упал, когда я услышал, что и Бурый верит в существование Волшебника. Конечно, может быть, и он его только выдумал. Потому что у него была добрая пищалка вместо сердца. Пищалка с добрым голосом. Потому что только существо доброе может заниматься такими измышлениями, как мы с другом. Но когда в одно и то же веришь вдвоём, вдвоём надеешься на что-то, гораздо больше вероятности, что случиться то, во что веришь. Потому что вера - тоже магнит. Одного меня Волшебник мог обойти вниманием, а двоих - вряд ли.

Мы ещё подумали - подумали с Бурым и составили -таки один план.

В тот же час я без спросу с криками ворвался в Кабинет дяди. Как мы и договорились с другом.

Дяде должно было казаться, что я пребываю в самой что ни на есть настоящей панике! Вот я и орал на всю страну:

- Ужас! Кошмар! Настоящее бедствие!

Дядя даже оторопел от моего крика, зажал уши и с капризным видом поглядел в мою сторону.

- Ах, столько воплей! Мёртвого можно разбудить! Что случилось, мой дорогой племянник?

- Мёртвые проснулись! - Ещё больше зашумел я. Я уже и череп запрокидывал и костями ног гремел - лишь бы изобразить, что я себя не помню от страха.

Я создал так много шума, но дядя даже растерялся и забыл выставить меня с той половины своего Кабинета, на которую он обычно никого из нас не водил, а я только что пробрался. И вот что мне удалось увидеть! В небольшом закутке, вокруг которого с трёх сторон возвышались горками книги, за спиной дяди, стоял высокий и широкий сосуд, вроде химической колбы. И в нём что-то очень ясно и ослепительно сияло. Как будто тело, вытянутое во весь рост, и чьи-то тонкие золотые руки в истоме опирались о стеклянные стенки. Дядя словно только что перед моим приходом занимался какими-то опытами. Но неужели он экспериментировал над человеческими телами? А впрочем, обычные люди так не сияют! Так может быть, в колбе таилась ещё одна дядина пленница? Или же он создавал искусственного человека, послушного ему гораздо более чем мы с Живулькой и Бурым?

Все эти догадки молнией промелькнули в моем черепе, оставляя после себя горячий болезненный след. Этакие страшные предположения, разумеется, обожгли меня.

И было время, когда я боготворил этого человека? Неужели то был я? Теперь я начинал думать, что карлики совершенно не случайно назвали дядю гадом и мракобесом…

Дядя поморщился оттого, что заметил мою реакцию на то, что было за его спиной. Он поморщился, но сердиться почему-то не стал. Будто бы он уже успокоился на мой счет, а я не представлял для него никакой угрозы. Не потому ли, что я пообещал ему жениться на Груше? Он лишь попросил:

- Ты не мог бы вести себя потише? - Он задёрнул занавеску, скрывшую от меня его тайную лабораторию, но был ещё пока настолько сбит с толку произведенным мною шумом, что даже не вытеснял меня из Кабинета. Он заложил руки за спину и неспешно подошёл ко мне. - Где ты только что увидел нечто, столь тебя поразившее? - Сухо спросил он. - О каких мертвецах ты говоришь?

- Там, там, - уже несколько тише завопил я, показывая руками в сторону Серванта и Бара, из которого и доносились недавно стоны.

Дядя нахмурился. И мне показалось потому, что ему было известно то место. Явно кто-то страдал по его вине внутри запертого Бара. Но сейчас всё в голове моей смешалось: сверкание блестящего в колбе, стоны, наши с Бурым фантазии на предмет влияния на колдунов молний… И я стал невольно думать о том, что Живулька могла быть заперта и погибала не в баре, а в этой колбе! Что дядя превращал её во что-то, может быть, её золотую душу перегонял в чистое золото!

- Кого ты видел? - Жестко спросил он, сверля меня острыми глазками.

- Я сидел в своей постели, - соврал я невинно. - И вдруг передо мной возник мертвец! - Я с шумом хлопнул себя по черепу, чтобы показать, как поразило меня это явление.

- Какой ещё мертвец? - Наконец откровенно занервничал дядя.

- Он ходил над Диваном, не приминая земли… Женский силуэт. Я подумал, что это может быть, ваши мама или Живулька. Знаете, дух умершего мог и не успокоиться, - нагнетал я страсти, - и восстать из могилы!

- Ты не о том думаешь, - поправил меня дядя очень строго. Его глаза недоброжелательно сверкнули. - У тебя свадьба на носу! Ты должен думать о будущих семейных радостях, о молодой невесте!

- Но я не могу! Пока мертвец бродит туда-сюда по нашей долине. Ведь он и на свадебном пиру может появиться! И всех перепугает.

Силы спорить с дядей вернулись ко мне с надеждой вновь вскоре обрести Живульку.

- И что ты сделал? Когда мертвец появился? - Спросил дядя механически. Он ведь знал, что его родители вовсе не приходили вчера ночью за девочкой. Значит, не могли и бродить по Давии. Но он не мог рассказать мне правду о том, что он сам спрятал её куда-то, вот и задавал мне дурацкие вопросы.

- Я, как и положено, схватил свой нож, который обычно ношу на поясе, вы знаете, и полоснул себя по пальцу.

- Зачем? - Вскричал дядя, вытаращив глаза.

- Понура однажды рассказывал нам на уроке, что мертвецы не входят в дом, на пороге которого лежит окровавленный нож, - объяснил я. - Они почему-то устрашаются его вида.

- Так, молодец, - механически продолжал дядя разыгрывать свою комедию. - Мертвец ушёл напуганный - готовься к свадьбе. А мне больше не мешай. У меня дела, - и он отвернулся от меня, собираясь скрыться за занавеской.

Но всё-таки я озадачил дядю. Теперь он знал, что так или иначе мне стало известно об узнике Бара. И теперь он наверняка отправится в эту пещеру, чтобы проверить самолично: что в ней творится. Вот тогда я и подгляжу: как он отпирает засовы Бара, чем.

Мог ли я готовиться к свадьбе с Грушей, как предлагал дядя? Конечно, нет. Я вообще был растерян. Потому что и сам не знал, стоит ли мне становится супругом Груши. Она меня не любила, всё казалось мне; я тоже не был от неё в восторге. Но пока что, готовясь освободить Живульку, я должен был создавать видимость полного послушания дяде. А он уже скрылся за занавеской, когда вдруг что-то вспомнил и вернулся.

- Дорогой мой будущий сын! - трогательно произнёс он, обняв меня за костлявое плечо. - Мы должны с тобой подумать ещё кое о каких деталях твоего предстоящего торжества.

- Что за детали? - Как можно легкомысленнее спросил я.

- Хотя ты и наследный принц, но я прошу тебя взять фамилию жены.

Дядя смотрел на меня хотя и ласково, но в то же время весьма требовательно.

- Я подумаю. А какая у неё фамилия?

- Такая же, как и имя, Груша. - Дядя как будто был очень чем-то доволен.

- Что, Груша Груша? - Удивился я, а сам мучительно думал о том, зачем дядя хотел, чтобы я носил эту удивительную фамилию “Груша”. - Вы правы. По-моему, это звучит премиленько, - заметил я, - Скелетус Груша.

А сам изо всех сил стремился не рассмеяться. Прикидывался покорным, чтобы снять все сомнения дяди.

- Я вынужден требовать от тебя это, потому что у тебя самого вообще нет фамилии, - торопливо объяснял дядя. - Я понял это, только когда начал готовить к свадьбе надлежащие документы. - Ни фамилии, ни национальности, ни денег. Ничего у тебя нет. А впрочем, деньги в Давии не в ходу. А национальность у тебя - китаец. Я просто запамятовал. Извини.

- Ну, хорошо! - Небрежно согласился я. - Оформляйте брачный договор. Стану Грушей. Хотя это, по - моему, и не принципиально. Нам и имён вполне хватало всегда. Нас мало.

- Это нужно по династическим соображениям. - Заверил дядя, вежливо кивнул и шаркнул ножкой.

Он внимательно следил за тем, как я покидаю его Кабинет. А я вдруг повернулся и спросил его:

- А где могила ваших родителей? Я бы хотел навестить её. Судя по всему, они тоже были когда-то подданными Давии.

Дядя вдруг опять стал строг и даже беспощаден. Он процедил сквозь зубы:

- Они никогда не были твоими подданными! И не беспокойся! Снова суешься не в свои дела, сморчок! Мои родители! Я об их могилке и позабочусь. - И он отвернулся от меня, давая мне понять, что разговор окончен, и он возвращается к делам.

Я пулей выскочил из владений дяди и понесся за Гору Тумбочку к Бурому, который меня там поджидал. Взахлёб рассказал ему и о колбе, и о нашем разговоре.

- Нет, дядя не может добывать золото, - протянул мой верный товарищ. - Колдуны золота и серебра бояться. Оно их убивает. Поэтому охотники на ведьм и запасаются золотыми и серебряными пулями. Ты вот думаешь, почему дядя загородил Давию такими мощными скалами со всех сторон?

- Почему?

- Чтобы Волшебник не насылал на него свои золотые и серебряные стрелы. Живём в вечном полумраке…

Я задумался.

- А золото Бога Люстры?

Бурый невесело рассмеялся.

- Так ведь не всё золото, что блестит.

И тут вспомнил я, что дядя, разговаривая со мной только что, держал в руках чёрные очки. Видно, он глаза свои оберегал от того блестящего, что находилось в колбе.

А до ночи я хотел проверить ещё одно наше предположение: что на фотографии изображены не дядины родители. Но для этого следовало отправиться к Двум Деревьям. А я этого сделать не мог - дядин заговор мешал. И я попросил Бурого: “Сходи ты!” Он и отправился.

Поймал метеорит и понёсся на нём. Я снизу видел, как Бурый высадился на площадке перед горшками с Деревьями, и, повернувшись к нам спиной, начал осторожно ковырять в земле задней лапой. Видел ли его из Кабинета дядя, не знаю, но Бурый, конечно, очень рисковал.

Потом он с пустыми лапами вернулся ко мне и сказал, разведя передние:

- Нет, там никаких фотографий. Или Живулька спрятала или дядя забрал себе.

Я ничего не ответил.

Ночью мы с Бурым сделали вид, что заснули, каждый в своей постели. А сами лежали и прислушивались. Наконец, в полночь дядя, сопя в темноте, поднялся, нашарил обувь и натянув плащ, отправился к краю Дивана. Мы с Бурым последовали за ним.

Долго не мог дядя поймать метеорит. А когда поймал его, тот не мог его поднять в воздух. Дядя нёс под своим плащом, под мышкой, что-то очень тяжелое. А что - было непонятно. И тогда он рассердился, плюнул на осторожность, что-то пробормотал, крылья его плаща расправились, и он, тихо жужжа, как шмель, полетел к выступу на горе Сервант, который вёл к Бару.

- Давай расстанемся здесь, - предложил я другу шепотом, хотя и шепотом было говорить опасно. - Я отправлюсь в дядин Кабинет, а ты ступай за ним. Проследи внимательней, подсмотри, как он станет отпирать Бар. Что будет говорить, что делать.

Бурый тоже подловил метеорит, и, поднявшись на нём повыше, стал потихоньку продвигаться за дядей, стараясь быть незамеченным.

А я сам, как и собирался, поспешил в дядин Кабинет. Я был уверен, что дядя не ворвётся сюда внезапно. У меня будет время.

Я сделал несколько шагов и присмотрелся в темноте к вещам. Страшно. Ни свечи, ни фонаря мне в помощь. А там, в стороне, пресс-папье, а под ним…

Я подошёл к нему и нащупал его шишечку, взялся за неё и стал сдвигать с таким неприятным чувством, как будто двигал надгробие над чьей-то могилой.

Потом я раскрыл и ужасную дядину Записную Книжку.

Я думал, что не обнаружу засушенных людей, служивших дяде закладкой. Уж больно осторожен всегда был мой дядя, поэтому я не мог думать о нём плохо на протяжении стольких лет - он не давал мне повода. Но он, видимо, настолько успокоился, когда я дал ему согласие жениться на Груше, что перестал заметать следы своих преступлений. Люди по-прежнему лежали между страниц книги. Я замечал их темные силуэты. Но да не бывает дыма без огня, гласит одна поговорка. Люди… начали светиться.

Должно быть, это было то немногое, что они могли для меня сделать. А может быть, это дядя посыпал их порошком фосфора, чтобы при их страшном свете читать по ночам свою Записную Книжку. Усовершенствовал мертвецов. Они светились, а я в немом бессильном безмолвии разглядывал их лица.

Они смотрели на меня, и я не мог выдержать этого взгляда. Однако, бегло взглянув в их лица несколько раз, я заметил, что женщина… одноглаза. Трудно было понять: похожа ли на неё Живулька, но сдавалось мне, что родители девочки не путешествовали, а были передо мной. И скорее всего, Живулька первой, гораздо раньше, чем я, пробралась в Кабинет, и обнаружила этих засушенных. С этого, возможно, и начались её подозрения. Может быть, она в тот день прибиралась у дяди, мыла у него...

И должно было случиться чудо, если мама девочки отдала ей свой глаз. А Живулька уж потом, в ожидании дальнейших несчастий, замаскировала его под родинку.

Вероятно, я был прав в своих догадках. Случается, что родители и после смерти приходят к детям, чтобы навестить их. Приходят через силу…

И вдруг руки мертвецов слегка шевельнулись, словно они могли меня видеть так же хорошо, как и я их, и потянулись ко мне.

Я не понял, чего они хотят. Но не отскочил в сторону. Потому что онемел и окаменел от страха. А мертвецы и не хотели сделать мне ничего плохого. Они просто протягивали ко мне руки. А на их сухих пальцах блеснули золотые обручальные кольца. Они будто бы отдавали мне своё золото, чтобы с его помощью я одолел дядю.

Я покорно и довольно легко стянул кольца. Потом положил одно к себе в карман - я носил костюм и под ним рубашку с расстёгнутым воротом, а другое легкомысленно одел себе на палец.

Потом я отложил легеньких мертвецов в сторону, чтобы они продолжали мне светить. А сам осторожно перевернул страницу, дабы взглянуть на другие листики. Я искал дядины тайны. Но ведь я не умел читать! Вот беда! А в дядиной книжке много чего было понаписано!

А что я мог понять в этих крючках и завитушках? Ничего! И запомнить их не мог.

Но зато я обнаружил кое-какие цифры. К счастью, цифры-то я знал. “120. 43. 25”. Я не знал, что эти цифры могли означать, но на всякий случай зазубрил их.

Потом я ещё перевернул несколько страниц. И что же я увидел?! На листочки были приклеены тщательно вырезанные из фотографии лица тех двоих. Нет, это не были родители дяди. Женщина с двумя глазами, и как была она похожа на Живульку! Дядя врал мне. Это не его папа и мама! Но в то же время я не мог со стопроцентной гарантии утверждать, что это он засушил отца и мать Живульки! Эх! Ничего-то я не знал наверняка! Принц! Несчастный принц!

И вовсе не ощущал я себя принцем в своей стране. Правил-то нами дядя! Он был сильнее нас всех, прежде таких молчаливых и разрозненных. В его руках не было всевластного золота, но зато было колдовство!

Сейчас я даже ругал себя за недавнее желание навсегда покинуть свою страну. Мою собственную и единственную. Другой у меня не было никогда и… может быть и не будет. И кому я нужен был в иных пределах? Никому! А вот Давии я ещё вполне смогу пригодиться. Если разоблачу дядины интриги. Выведу его на чистую воду. Нет, не так. Дядя скользкий и вывернется. Когда найду на него волшебную управу…

Я разгорячился. Я был даже благодарен сейчас сестре за то, та осудила меня за нежелание бороться за родную землю. Это она призывала меня дорожить тем малым и, вроде как, незначительным, что я имел. Не отдавать свою землю врагу. Ах, как ясно я теперь осознавал, что дядя не просто имел дурной характер. Что он был нашим врагом! Поэтому не бежать мне надо было от зла, а одолевать его.

Я перевернул страницы дальше. И оторопел. На листочке был нарисован скелет! Рядом шла какая-то запись. Вот почему дядя не учил нас письменной человеческой речи. Ему было некуда прятать от нас свои тайны! Он держал их рядом с нами. Но мы не должны были стать сильнее его. Поэтому, чтобы создавать видимость учёбы и заботы о нас, он нанял нам в учителя дурачка Понуру!

Ах, дядя - дядя! А Понура так гордится своей ролью учителя! Он и не догадывается, что ты смеешься не только над нами, но и над ним, простофилей! Он добросовестно готовит свои лекции и прохрюкивает их!

Да и спрятанная вещь скорее могла вызвать наше любопытство, чем лежащая у всех на виду. И посему дядя даже не убирал свою Записную Книжку в сейф.

Но зачем он нарисовал скелета? Неужели я ему так дорог, что он решил сделать мой портрет и держать его возле себя, чтобы всегда можно было на меня полюбоваться? Сомневаюсь!

Я захлопнул страницы, всё уложил, как было, и поспешил в главное хранилище дядиных тайн, за занавеску.

Долгое время я ничего не мог разглядеть в темноте, пока глаза мои опять не привыкли, и мне не показалось, что навороченные одна на другую тряпки, поставленные возле стены столбом, еле заметно светятся.

Я подошёл к ним и потрогал руками. Они излучали тепло. Странно. Тогда я начал вытягивать их, одну из другой, разрывать, пока что-то под ними не блеснуло. Свет ослепил меня. Слишком яркий!

Я невольно потянулся кистью к глазницам, загораживая их. Колба! Колба! Теплая колба, а в ней что-то живое плещет, словно рыбка в воде. Я с трудом разглядел золотистое очертание ножек и распущенных волос. Что это? Что это за чудо такое? На которое и смотреть-то было больно?

Оно чем-то походило на свет бога Люстры, но только удивляло своей горячей огненной силой и той приятной истомой, что вызывались во мне даже на расстояние.

Поразительная вещь! Название которой я не знал.

Но не успел я ничего придумать, найти хоть какие-то объяснения, как в Кабинет буквально ворвался Бурый.

Он закричал:

- Ты что, с ума сошел?! Или ты думаешь, что этот солнечный свет не разливается сейчас по всей Давии?!

И он стал яростно закутывать колбу обратно в тряпки. Солнечный свет? Да как его можно было поймать в склянку? Я в детстве тоже ловил лучи бога Люстры, чтобы посадить их в банку, и чтобы они потом светили мне ночью, как фонарь, но я не смог ими овладеть. Люстра не давался, он не хотел со мной делиться.

Бурый так спешил ко мне со стороны Бара, что ворвался в Кабинет на метеорите. И теперь шарик пыли прыгал вокруг нас, как резиновый.

Помогая Бурому поймать его, чтобы быстрее перенестись на Диван, я спросил его:

- Что дядя? Ты узнал чего-нибудь?

- Конечно! - Едва проговорил он, потому что запыхался. - Мыло… Он очертил… круг… мылом… Он мыло тащил, большущий такой кусок. А потом очертил вокруг Бара круг мылом.

- Зачем мылом? Каким мылом? - Спросил я.

- Покойницким…

Тут было над чем поломать голову!

Но Бурый всегда, когда спешил, говорил запинаясь и прыгая с одного на другое:

- И камень… положил… возле Бара.

Мы уже овладели с ним метеоритом, чтобы взгромоздиться на него кое-как вдвоём, когда в Кабинет вошёл дядя. В темноте я не видел его лица, но слышал, как сердито он дышит!

Бурый несколько раз раскрыл рот, но потом затих. Он был напуган не менее чем я.

Дядя сразу понял, чем именно мы занимались в его пределах. Но он был спокоен. Он был спокоен как человек, который НИЧЕГО не боялся. Потому что вполне осознавал свою власть над нами.

- Вон! - Только и сказал он мне. - Вон! - и он устыдил меня: И вот чем вы занимаетесь накануне ответственного дня, Ваше высочество! Воровством! А ведь завтра у вас свадьба.

И он опять прикрикнул на меня сдержанно, хотя и разозлено:

- Вон! К себе! И спать! - Словно он решил отложить до поры до времени наказание, предназначенное для меня.

И я с потухшим, виноватым лицом поплелся в сторону Дивана. Вот что было самое ужасное - он прикрикнул на меня, и я сразу же ему подчинился. Потому что привык ему подчиняться. С детства. И никогда не пробовал бунтовать.

И тут золотые кольца выдали меня. Сначала то, что я надел на палец. Дядя увидел его свет, догнал меня и сдернул кольцо. Я отметил, что он был в перчатках. Но когда дядя меня тряс, второе кольцо, которое плохо улеглось в моём кармане, выпало и покатилось, звеня, по земле.

- Вор! Вор! - Шипел дядя до того времени, пока я не ушёл.

- Ну а вы, молодой человек, - с доброй укоризной обратился он к Бурому, я слышал это издалека, - пока останьтесь. - Я проведу с вами воспитательную беседу.

Ах, только воспитательную беседу? Меня это успокоило. Успокоило мою совесть. Беседа не порка, потерпеть можно.

Вот я и повеселел немного.

А на утро… Лучше бы я не просыпался!

Бурый лежал на земле, под Диваном. Бритое лицо его было неподвижно, страшно и невыразительно. Жизнь ушла из Бурого. Как таинственно некогда ожил плюшевый мишка, так незаметно для меня и остальных жизнь покинула его большое мягкое тело, которое было теперь таким же холодным, как и тела тех игрушек, что я нашёл недавно в соседней квадратной стране.

С тоской окинул его неуклюжую фигуру и увидел, что она вся засыпана его волосами, шерстью, которую состригал с него некогда дядя. Это могло значить лишь одно: дядя не шутил. Бурый был ему больше не нужен, и он вернул ему его волосы.

Значит, он… и убил Бурого… Но в том-то и дело, что этого опять никто не видел, дядя скорбел, казалось, так же сильно и искренно, как и мы. По своей привычке он ничего нам не объяснял, не оправдывался передо мной. Он просто ходил как в воду опущенный, то есть пораженный, пристреленный новостью, что Бурый умер.

Ряды моих подданных редели. А я ничем не мог защитить их.

Силы мои снова подкосило. Возможно, это дядя посылал на меня свои чары. Которые сковывали мои члены и мужество. Невольно в череп приходили трусливые мысли о том, что я не мог освободить свою маленькую страну от владычества дяди, потому что не мог защитить даже самого себя.

В добавок в обед дядя заявился к нам в школу, где на уроке тихо сидели теперь двое: я и Груша - и громко, во всеуслышанье заявил:

- Убийца нашего домашнего человека Бурого найден!

Я и Груша в удивлении обернулись на дядин голос. Сказать по совести, к чести Груши, она скорбела о моём товарище, и, кажется, искренно. Я даже снова воспылал к ней то ли любовью, то ли признательностью напополам с доверием.

- И этот убийца… - дядя вдруг гневно показал на меня пальцем, - принц Скелетус!

Я был потрясён и возмущен. Кулаки мои сжались. Но я ничего не успел ни продумать, ни предпринять.

Груша воскликнула:

- А доказательства? Я не верю!

Спасибо тебе, Груша!

Дядя со злым торжеством выудил из глубокого кармана своего пиджака дудочку.

- Слышали вы, милые детки, сказочку про дудочку, сделанную из тростника, выросшего на могиле убитого?

- Да, - ответила вместо меня Груша. - Я такую сказку читала. Ну и что?

- Перед вами дудочка, вырезанная из такого растеньица. Этот тростник вырос за сегодняшнее утро на могилочке Бурого. Я успел его похоронить. И тростничок посеять.

И вот что он мне радостно сегодня пропел...

Дядя заиграл на дудке, и та действительно застонала, заныла, завопила голосом Бурого:

- Эхе-хе-хе-хе-хе-хе!

Вот беда - беда - беда…

Лучший товарищ убил ми-ишеньку.

Сразил милого, пригожего.

Не пожалел, не пощадил.

Прикончи-ил… Топориком - топоришечкой….

И-и-и-и-и-и-и

… и ныла, и ныла коварная, лживая, предательская дудочка. И, конечно, врала, как сивый мерин.

Не мог я убить товарища моего детства, друга моего молчаливого -образцового.

И Груша знала это. Я в надежде смотрел на неё. Очень скоро должна она была стать моей супругой. Так предаст или не предаст?

Груша ничего не говорила, словно до конца ещё не решила: чью сторону принять, мою или дядину. Она так привыкла дяде служить! Не любить его - я вообще иногда думал, что у неё семечко вместо сердца, а именно что служить. И она только в раздумье качала головой.

Дядя начал что-то говорить, какую-то долгую обвинительную речь. А я… мне вдруг показалось, что от несправедливости, которую я терплю, что-то сместилось в моей голове. Я будто бы сходил с ума. Никак не укладывалось в моём просторном черепе: как можно было совершать такие чудовищные поступки: сначала лишить жизни моего друга, а потом на меня же и свалить вину за это! Оказывается, можно…

Свою длинную речь дядя закончил ядовитым приговором:

- А в наказание ты будешь… женат! ДА! Женат! И это уже окончательное решение! И не возражай! И возьмешь фамилию жены! Но более того - твоя свадьба состоится гораздо раньше, чем мы планировали.

Я ожидал более тяжкого наказания. И даже опять был готов сбежать из страны. А тут… Разве это было наказанием, разве могло сравниться с тем, что сотворил дядя с Бурым, бедным - бедным моим другом Бурым? Которому довелось стать -таки настоящим человеком в обличие медведя?

Ах, Ах! Я мог только вздыхать. Голова шла кругом, кости черепа раскалились от тяжких мыслей.

- Под каблук жены! - рявкнул напоследок дядя.

Потом он позвал Лепетайло, учителя Понуру, и те по его строгому приказу арестовали меня. Повели на край Стола и там опустили в пустую стеклянную чернильницу в виде башни. Тюрем в Давии не было. Понура, тяжело охая, отправился к себе домой. На Диван, спать с горя. А Лепетайло остался охранять меня. А я верил и не верил, что арестант. Жених-арестант. Ух, как дяде почему-то захотелось женить меня!

Впрочем, умом я понимал, почему дядя желал запрятать меня под каблук Грушеньки. Она бы следила за каждым моим шагом. Но я знал тогда ещё далеко не всё…

Ночь пришла скоро. В этот вечер дядя даже не пустил на наше небо Бога Люстру - вообще творил всё, что в голову взбредёт. Бредил просто. Я не спал, скрюченный на дне чернильницы. А ночь двигалась вяло.

Не передать словами, как скорбел я по моим погибшим друзьям. Вот и не удалось мне спасти Живульку!

Лепетайло дремал, щуря глаза, прикрывая их обеими лапами. Но я ещё верил в него, я его ещё любил. Я ещё на него надеялся. Хотя и он трусил, видя, как бесславно погиб Бурый. Поэтому, хотя и дремал, бил хвостом о Стол, давая мне понять, что он на страже интересов хозяина.

Но в середине ночи я позвал его. Не выдержал и спросил - голос мой гулко звучал в чернильнице:

- Дорогой мой Лепетайло! Скажи, ты ведь много лежишь на книгах: зачем могилу мертвеца обводят мылом.

Кот ответил не сразу.

Сначала мне пришлось ему напомнить, как советовал в своё время Бурый:

- Ты ведь знал меня Раньше!

И кот лениво заметил:

- Должно быть, чтобы покойник успокоился. Этим мылом его обмывали. Он его суеверно боится.

- А зачем кладут на его могилу камень?

Сочувствующий мне кот выложил и это:

- Чтобы усмирить мертвеца. Камень будет давить на его грудь.

Тогда я понял, что Живулька действительно находится в Баре. Дядя поверил, что она умерла, потом пришла, мёртвая, ко мне, и решил приструнить её колдовскими методами.

Ах, сказать честно, Лепетайло оставался моим единственным и последним верным другом! Может быть, когда-то он не был моим лучшим другом. Лучшим другом был Бурый. Врагом, обернувшимся Другом - Живулька. Но когда лучшие наши друзья покидают нас, на их место заступают те, кто вчера считался другом с маленькой буквы. Хотя Лепетайло и привык лизать дяде лицо и руки за то, что тот сделал его королевским библиотекарем, - его, беспородного кота, которому цена была три копейки, - кот решил меня в беде не бросать. Всю ночь он лежал передо мной на Столе всё мне подмигивал глазами, которые светились.