Обычно о вечернем возвращении Зои с работы меня оповещает резвое, юркое шарканье в подъезде Славкиных подошв по ступеням лестницы: ко всему оно ещё какое-то острое, вжикающее, словно на оселке торопливо затачивают лезвие маленького ножичка. Его летящий бег никак не спутать с теми усталыми, неспешными звуками, какие издаёт в процессе восхождения на этажи взрослая нога натрудившегося за день человека. Далее Зоя бережно открывает ещё не совсем привычный ей тугой, оружейно клацающий замок моей квартиры. Тонкий как тень Славик тотчас проникает в коридор, словно сквозь бабушку, далее он со всех ног добегает до зала и, увидев меня, бежит обратно испуганно прятаться в пальто Зоеньки.

Наверное, я все-таки похож на монстра. Или был им в своей прошлой жизни. Детям видней.

Сегодня моя Зоя Витальевна одиноко вошла в квартиру в осеннем пальто с объёмистым капюшоном, в котором она сейчас почему-то напоминала мне средневековую монахиню. Но ещё более смиренно-покаянного, отрешённого было в её безрадостном взгляде, словно остуженном нынешним на редкость стылым октябрём.

– А где наш «вождь краснокожих»?! – нарочито бодро проговорил я, временно переименовав Славика с помощью господина О’ Генри.

– Потом, Серёжа… Хорошо?

– Надеюсь, с ним все в порядке?

– И с ним, и с нами. Теперь мы сможем поехать в турне по Европе. Радуйся…

– Сейчас, только разбегусь… – вздохнул я, как фыркнул. – Ты все-таки оставила его в том «доме со щеглом»?

– Нет, мой хороший. Позже все объясню. Сейчас сил нет никаких. Можно, я немного молча полежу?

– Какой разговор? Тебе на ужин картошку подогреть или рис сварить?

– Я не хочу есть.

– Совсем-совсем?

– Вроде того.

– А чего ты хочешь?

– В Париж… – наклонила голову моя Зоя Витальевна. – Или к черту на кулички? Ещё окончательно не решила.

Я за полчаса сделал курицу «на соли» – шедевр кулинарии последних лет советской власти, когда ещё в помине не было никаких жарочных пластиковых пакетов, а фольга числилась по разряду дефицита уровня хороших обоев.

Конечный продукт получился что надо: смуглая, до прочерни местами, блескучая корочка, туго запечатавшая полтора кило изысканного мяса, густо насыщенного чистым, прозрачным соком. Я не знаю, кто первый придумал это блюдо, но без ехидства предлагаю поставить ему памятник. В виде тощей, синей курицы эпохи развитого социализма, превращающейся в духовке в подлинный кулинарный шедевр.

Ели мы без аппетита. Ели молча. Я все время чувствовал себя в чем-то виноватым. Такое наше заторможенное состояние я объяснял тем, что мы отвыкли быть сами собой, а не приложением к Славику. Но от этого веселей не стало.

Я даже начал замечать, что мне парадоксально мерещится наличие в доме внука Зои. Может быть, так оно и было на самом деле, но на каком-то энергетическом уровне? И вот сейчас с минуты на минуту Славик материализуется из ничего с ошеломляющим криком «Ура!!! Я описался!!!»

Наверняка Зоя тоже испытывала подобный эффект запредельного соприсутствия внука. Но явно в более зримых и чувственных образах, нежели это позволяли мне банально трёхмерные миры моих мужских приземлённых фантазий.

Весь вечер она делала вид, что внимательно и строго читает томик диакона Кураева «Сатанизм для интеллигенции», но листа не перевернула в книге.

Я попытался взять ситуацию под контроль и вернуть нашу жизнь в нормальное русло. Скажем, предложив романтическое путешествие в ресторан. Но вовремя спохватился: «Рано, Рита, пить боржоми…»

Назавтра мы ни разу не позвонили друг другу с работы, хотя до этого дня сообщались по всякому поводу и даже вовсе без оного с утра до вечера: то по скайпу, то по электронной почте. Но я ещё продолжал верить, что со дня на день мы с Зоей, наконец, празднично ощутим всю радость нашего нового свободного положения.

Что-то, однако, подсказывало мне, что эту тему сейчас лучше не обсуждать.