Живулька ушла. Она покинула меня так же беззвучно, как и появилась. А я стал рассматривать кусочек ткани.

Я сразу узнал эту материю. Именно она отгораживала от Давии ту, другую страну, где жил многоглазый Волшебник. А впрочем, не выдумал ли я его? Не почудился ли он мне, фантазёру и мечтателю, как те два трупа?… Я мог легко выдумать Волшебника и не заметить этого. Такой я человек…

Но Живулька зачем-то принесла мне карту. Должно быть, до неё всё-таки долетело известие о том, за что дядя преследует меня в последнее время. Наверное, и она подошла к вырезанному мною окошку в толстом и тяжелом полотне, заглянула в него, слепая - непонятно только, зачем. Может быть, потому что ощущала на своём бледном лице игру серебряных глаз, движение прохладных отсветов. Нащупала окно руками и протянула руки тонкие к чужому небу.

И, выходило, Живулька не только хотела сообщить мне, что она в курсе моих исследований. Но и подвигала меня к тому, чтобы я продолжал их. К бунту против дяди она меня подвигала - вот в чём дело! И не ведала пока одного, что я не хотел уже никакого бунта и никаких исследований после того, как постоял на горохе.

На кусочке ткани была нарисована карта. И это тоже показалось мне сейчас, обиженному, лишним! Зачем слепая девчонка мучила себя? Доверься она мне несколько дней назад, и я не пришёл бы к Груше с просьбой научить меня читать.

Правда, я ни на кого не мог дуться подолгу, отходчив. И карта была вычерчена так чётко, так старательно!.. Такой рисунок не удался бы незрячему.

Конечно, я не мог рассматривать его у всех на глазах, поэтому побрёл в пещеру. Тряпочная гора, на которой мы ночевали, и которая назвалась Диваном, имела удивительное покрытие, тоже матерчатое и плотное. В некоторых местах оно отходило от Дивана и создавало отдельные тёмные и глухие комнатки, в которых было довольно тепло. Мы их использовали как шкафы для одежды и места для переодеваний. Сюда-то я и отправился.

Света тут было мало, но всё равно мне удалось определить по карте, что от нашей спальной горы по Центральной долине шла травяная тропка между нарисованных цветов. Если по ней шагать с полчаса, она упрётся в высоченную прямоугольную горищу, которую дядя назвал Шкафом. За ней жили пересмешники эльфы. Поэтому мы и не подходили к ней близко. Но, если верить карте, тропа возле шкафа не кончалась. Она уходила под гору! И это тоже было удивительно, потому что прежде я никакого лаза под ней не видел.

Потом, миновав туннель, можно было добраться до одной из прямых и гладких скал, что со всех четырех сторон до самого неба окружали Давию. “Ну и что с того?” - тут же подумал я. Я ведь не мог пройти сквозь камень! Однако на рисунке это оказалось возможным! Более того, если верить карте, то дорога продолжалась и за скалой! Поразительно! Уж не сошла ли с ума эта девчонка Живулька?! Или же у неё начались видения, сны наяву? Дядя же объяснял нам не раз, что за скалами с этой стороны ничего нет, бездна! Конец мира….

В общем, у меня даже кости заскрипели от предложения дерзкой Живульки. Ведь дядя не приветствовал мои поиски иных миров. И, поймав меня на этот раз, не ограничился бы наказанием на горохе.

С трудом дождался я полной темноты этой ночью. Услышав, как дядя кряхтит в своём углу Дивана, поворачиваясь на бок, я вытерпел и то, как Лепетайло нашёптывает ему из своего угла про меня и Живульку: “Мурр-мурр-муррр-мурр. Мяу-мяу-мяу!” Что означало: “Просто у них переходный возраст! Подростки, знаете ли, всегда создают взрослым проблемы. Трудные дети… Чрезмерная смелость и отсутствие здравого смысла!…” Что ответил коту дядя, и ответил ли он ему, я не расслышал. Потому что внезапно заснул, словно кто-то подмешал мне в вечерний час снотворного. Может быть, это сделал и дядя, чтобы я не шастал по ночам, когда ему будет трудно за мной уследить.

Однако в середине ночи я проснулся. По нашему небу бегали какие-то сполохи света. Это, наверное, действительно были отсветы Фар из той, соседней с нами, страны, где шла война. И мне спросонья стало страшно. Всегда мне всё мерещилось в чёрном цвете, когда я просыпался усталым и не отдохнувшим. Война… А что если то видел я не серебряные глаза Волшебника, а летящие в кого-то пули?

Может быть, дядя не лжёт, когда говорит, что схоронил нас в Давии от многочисленных несчастий других миров и стран? Наши-то безумные карлики, хотя и бросают в давское человечество свои длинные молнии и при этом дико хохочут, нагнетая на врагов страхи и панику, только играют в войну по дядиному указанию. А сами мечтают о пенсии в какой-то тесной коробке….

И всё же постепенно вернулось ко мне такое настроение, что лучше уж отправится на чужую войну, чем ещё миллион лет, не зная смерти в нашем “райском уголке”, вечно учиться у фарфорового дурачка Понуры, страшится безголовых великанов, без кистей рук и в резиновых сапогах, и воспринимать истины по дядиному слову, и на слово.

Я быстро спустился по корням с Дивана и окунул ноги в густую шерстяную траву долины.

Можно было для скорости, конечно, поймать один из метеоритов и обуздать его, но я решил пройтись по свежему воздуху. К ночи в долине всегда свежел воздух, а сегодня ещё гулял сквозняк. Кроме того, меня немного колотило от собственной смелости. И я решил, что время вылечит. Потяну-ка я его.

Я хотел долго брести к горе Шкафу, много часов брести, и всё думать - думать о своей жизни, собираясь с духом… Но в том-то и состояла моя беда, что думать мне было не о чем! Вы представляете себе это состояние души, эту давно, с детства пустую мою жизнь, когда от скудости существования даже подумать не о чем?!

И я был вынужден поймать ночной метеорит. Он донёс меня до Шкафа в два счета - такая Давия маленькая. Часа за два её можно всю обойти ногами.

Возле подножия горы я спрыгнул вниз, слегка ударившись в темноте о землю.

Ну хорошо… А дальше что? Как найти мне вход в туннель?

Я прислушался к тишине и вдруг уловил недалеко от себя тихое завывание ветра.

Тут я сразу начал соображать быстро. Если ветер где-то гудит, значит, там должно быть отверстие! В ночи ничего не было видно - и я пошёл на звук. Чем громче он становился, тем сильнее порыв ветра, который хватал меня снизу за ноги и тянул вперёд.

Наконец я понял, что дыра где-то здесь. Меня уже просто куда-то засасывало. Странно, но днём я никогда не видел тут никакого отверстия с большой тягой. Должно быть, гулял постоянный ночной ветер.

Я сделал ещё шаг-другой, и меня повалило на землю ногами вперед, а потом и быстро потянуло в какой-то ход. Я скелет - китаец, я очень легкий. Мясные люди потяжелее меня будут.

Туннель под Шкафом оказался очень узким, едва по размерам одному человеку, вроде меня, но со скользкими стенками, обкатанными ветром. И вёл он не вниз, как можно было предполагать, а ровно по земле.

Струёй меня и вынесло очень скоро из-под Шкафа. И я с силой стукнулся ногами в ботинках о скалу. Кое-как поднялся с коленей и отошёл в сторону, прячась возле камней от сильных порывов воздуха. Ощупал руками выход из туннеля. Это была не труба. А скорее щель. Под Шкафом проходил какой-то деревянный забор, который закрывал его основание от любопытных взглядом. Но где-то, видимо, доска немного отошла и дребезжала, раскачиваемая. В эту щель я и угодил.

Так вот чем занималась Живулька по ночам, пока все мы спали! Она отыскала этот ход! И вот чем, наверное, она и вызвала недовольство дяди! Изысканиями, подобными моим. Но чем вызвано её любопытство? Её упрямые поиски? О чём она заподозрила?

Что мой дядя, а её отец - колдун? Ну и что? Это ещё само по себе не так уж плохо характеризует человека. Он просто или родился с этим умением или же его кто-то научил. Вопрос в том, на что он, дар свой необыкновенный, расходовал. Должно быть, не на хорошее, если Живулька начала следить за дядей и исследовать ещё прежде меня всякие закутки маленькой Давии.

… Судя по карте, под скалой, к которой меня вынесло, тоже должен быть ход. Эта скала несколько отличалась от остальных трёх. Те были белыми, а эта желтой. Если по ней постучать, звук не тонул в её каменных, плотных дебрях. А отзывался глухим звоном, словно она была деревянная. Я всегда думал, глядя на неё: “Какую красоту создала природа!” Эта скала вся была в узорах, причём пропорциональных. Дядя звал её Дверь…

Что за странное слово! Почему Дверь? В Давии не было ни одной двери. Я даже и не знал, что это такое. А дядя почему-то именно от этой скалы нас и гнал обычно. Даже насыпал чего-то перед ней, сотворив высокий ров. Давно он это сделал. Я даже и не помню когда. Поэтому я не понимал, зачем карта привела меня именно сюда.

Непроходимое, дикое место! И тут гулял холодный ветер. Я даже продрог.

И вдруг, вместо того, чтобы искать проход, я опять размечтался. А что если у меня есть дар спокойно проходить сквозь любые стены, хотя я этим никогда не пользовался? Должны ведь и у меня быть какие-нибудь дарования! Не может быть, чтобы я появился на свет пустозвоном, бездарем, просто тоненьким и маленьким скелетиком, внутри которого одна мрачная пустота…

Я всегда так ясно чувствовал, что не родился для жизни в Давии! Иногда делился этими предчувствиями с Бурым. Тот бурчал в ответ, низко опустив голову, что я фантазёр. Мол, как же я не родился для этой жизни, если родился именно в Давии. И вообще, надо благодарить судьбу за то, что ты не раб чей-то, а принц! Не каждому так повезло. Вот ему не повезло. И библиотекарю - коту тоже. Они просто Друг и Королевский Библиотекарь. И я смирялся, сдавался и благодарил судьбу, тоже низко склоняя голову.

Не знаю, откуда бралось во мне это ощущение, что моя Давия не моя, что я родился для чего-то более широкого и бескрайнего. И я действительно стыдился своих предположений, когда видел, что Груша, например, вполне довольна своей жизнью. Сидит на уроках смирно и записывает в тетрадь хрюканье нашего учителя. По-своему доволен жизнью и Бурый. Часто берёт в библиотеке книги и с увлечением, высунув пластмассовый язык, рассматривает картинки. Впрочем, спроси его: “А что тут нарисовано?”, он и не скажет. Бурому, кажется, только нравился сам процесс ощущать себя человеком и вести себя как человек. Ведь дядя часто говорил ему: “И ты теперь человек!”, хотя друг мой всё равно был медведем.

У Лепетайло же вечно голова кружилась от счастья, что он с утра до позднего вечера занимает такую учёную должность! Правда, сам он так и не прочёл в своей жизни ни одной книги. А вот полежать на них, помахивая хвостом, он любил. Он блаженствовал на книгах, сметая с них пыль, ухаживая за ними, их облизывая! А потом ещё и хвастал передо мной, явно ожидая похвалы: “Сегодня полежал на такой интересной книге! Попу не мог от неё оторвать! Три часа лежал, пока не отлежал все бока! Ух, и интересная книга! Очень пухлая!”

И только вредная Живулька вечно раздражалась на жизнь, которую мы вели. Она не жаловалась и не ворчала. Но по взглядам, которые она кидала на дядю, можно было понять, что она ненавидит его за что-то. А по взглядам, что она кидала на нас, можно был думать, что она и нас ненавидит. Может быть, за наше смирение, терпение и доверчивость, как я только сейчас начинаю понимать.

Она вообще-то была старше нас всех. Не знаю, сколько ей лет. Похожая на пластмассовую куклу с резкими чертами лица, она едва ли выглядела старше меня, например. Ведь по моему черепу вообще не поймёшь, сколько мне лет. Так же невозможно было понять, какой год шёл Понуре, Лепетайло и Бурому. Только Груша выглядела необыкновенно свежо, и лет на четырнадцать.

Что же касается меня, я и тут верил дяде на слово. Мне скоро минет четырнадцать с половиной.

В общем, я стеснялся своего внутреннего недовольства жизнью, а Живулька не стеснялась. Должно быть, она давно уже в тайне ото всех предпринимала попытки каким-то образом покинуть Давию, вырваться из неё. И теперь желала привлечь к своим планам и меня.

Ох, не отсюда ли и название это взялось - Давия? От жестокого слова “подавлять”?

Хорошо мне было в раннем детстве, когда я жил как во сне, ни о чём не задумываясь! Я не вспоминал прошлого. Я ни о чём не мечтал. Я жил одним днём, одной минутой, как бактерия какая -нибудь, и был вечно счастлив. Поступал так, как требовал дядя: ходил в школу, ел, пил чай, пытался пронзать чужие умы, листал книги на не понятном мне письменном человечьем языке, рассматривал картинки с Бурым и лежал на книгах вместе с Лепетайло. Играл в молчанку с Грушей и дразнил Живульку…

И вот сейчас, этой ночью и все последние дни, я впервые задумался о ценности такой жизни.

И стал вдруг постигать, что такая жизнь, хотя и может продолжаться целую вечность, продолжаться больше не должна уже. Слишком пуста она была. Слишком не определена для меня. Я не ведал смысла её. Не видел целей.

Пить, есть, ходить в школу в Давии - всё равно было как сеять семена в землю, заведомо зная, что эти семена мёртвые. Можно было упорно производить традиционные действия: вскапывание земли, поливку семени остатками чая, посыпание удобрениями, окучивание - одна видимость действия. А потом просыпаться утром и каждый день понимать, что всё это было как во сне, совершенно бездарно. И сам сон уже отошёл в прошлое…

Ну, хорошо, стану я королём. И опять никакой деятельности. Потому что нас мало, мы слишком закрыто живём, и каждый у нас по себе и за себя - король Давии был не нужен!.. А если я женюсь?.. На Груше? Только на Груше я и мог жениться. Живулька злая и всё время хочет убежать. Честно говоря, я даже сомневаюсь, что у скелета - китайца могут родиться дети. И потом кот как-то однажды сказал мне, что китайцы народ древний и особенный. На ком бы они не женились: на кошке или на собаке - всё равно у них одни китайцы родятся. Скелеты, значит.

Нет, я хоть и был скелетом, а сил во мне было слишком много. Чтобы только чай пить да всю жизнь чьё-то несвязное хрюканье слышать. Вот почему я стал приходить к мнению, что роился для какой-то иной жизни, чем веду.

Эти размышления придали мне наконец столько усердия на пути моих поисков нового туннеля, что вдруг я вправду увидел маленький лучик света! Он был такой рассеянный! Такой неприметный! И - в то время когда бог Люстра спал на небе?! Удивительно!

Или это тоже отсветы Фар? Далёких выстрелов? Но тогда, значит, и тут где-то проходил ход, который вёл к уже виденной мне однажды чужой стране!

Меня это так обрадовало, что я опять перестал думать, будто она мне только привиделась. И получалось, что дядя мой терпел поражение. Я всё равно увижу иную страну, хотя и приду к ней окольным путём!

Отсветы то появлялись, то пропадали. Иногда им сопутствовал какой-то смутный шум. И я, раз уловив направление луча, пошёл по нему. Потом он спрятался, и я остановился. Но затем он появился опять. И я опять тронулся в путь по нему, как по стрелке. Иногда он бегал от меня, оборачиваясь полукругом. Но легкий отдаленный шум и какой-то скрип и тогда не исчезали. И я шёл на звуки. И шёл правильно. Потому дорога привела меня в конечном итоге ещё к одной норе.

Это была очень маленькая дырка, узенький туннельчик, явно кем-то вырытый в глубине вала, построенного дядей и укрепленного досками. Я, даже не задумываясь, нырнул в него, но не упал, не провалился, не покатился куда-то, а пополз на животе, по прямой. И вскоре вышел впритык к Двери.

Что делать дальше? Высоченный монолит Двери стоял - с места не стронешь!

И тут какая-то раскачивавшаяся на ветру леска стукнула меня по носу. Я механически схватился за неё - она вела куда-то вверх. Это показалось мне необычным. Потому что я столько раз до этого присматривался к Двери, но никакой лески перед ней видел! Должно быть, к утру её убирали. Но кто? Вероятно, тот, кто сбросил её мне сегодняшней ночью.

Колени мои задрожали, когда я представил себе этого “кого-то”. Кто он? А вдруг житель другой страны?! Вот было бы здорово с ним познакомиться! Я и не думал, что так соскучился по людям!

В волнении ухватился я за леску покрепче и полез по ней. Я вполне мог свалиться, соскользнув на землю, но мне помогали вившиеся неподалёку… серебряные дядины осы.

Сначала я испугался, увидев их. Подумал, что дядя спохватился и уже ищет меня! Но потом понял, что он выпускал на ночь ос посторожить Дверь. Они слушались дядю, но сами по себе были беспомощны, без команды. Вились. И помалкивали. Пока дядя спал. И я уже осмелел настолько, что воспользовался ими как лесенкой! Иногда я отталкивался от них, чтобы забраться повыше. Должно быть, они летали тут больше для устрашения.

Наконец леска кончилась. Она была привязана к какому-то железному крюку, вбитому в Дверь; а под крюком было маленькое отверстие, невидимое с земли. Сюда-то и привела меня моя дорога, начерченная на карте.

Я вскочил на что-то твёрдое и, упираясь руками, с трудом, протиснулся в дыру, оббитую холодным гладким металлом.

Сердце моё замерло в предвкушении необыкновенных открытий.

И когда я показался из дыры и взглянул вокруг себя, всё во мне запело. Моя пустота запела.

Предо мной действительно лежала в светлой ночи громадная, очень спокойная серо-коричневая страна. Новые оттенки жемчужно серого и глубоко, мягко коричневого.

В целом страна была квадратна. С углами строго прямыми и темными, плохо просматриваемыми. Так что казалось: кто-то большой в темном одеянии привалился к ним и замер в своём сне. Но храпы не раздавались, и я подумал, что, верно, здесь живут не великаны. Они бы тут не уместились. А тишина оттого, что все местные обитатели этой маленькой страны где-то на земле, и они спят. А сами такие же крохи, как и я.

Но я ошибся. Однако об этом в своё время… И тут, конечно, возвышались скалы и горы вроде наших. Но удивительно было не это. А то, что одна скала, прямо передо мной, но в отдалении, была ниже остальных, и примерно от середины к небу в ней что-то ослепительно сияло. Какой-то громадный круг источал сразу столько света, что он предутренне освещал всю верхнюю часть страны.

Свет… Свет… Как любил я, оказывается, свет!…

Я смотрел на него, сочившегося широкой пеленой, и вздыхал, вздыхал. Ахал и охал сладостно.

Свет этот отличался от дневного очень многим. Во-первых, он исходил не от Бога Люстры, которого в этой стране, наверное, не почитали. Не сверху, с неба. А со стороны. Во-вторых, свет этот был не желтым и домашним. А возвышенно голубоватым и призрачно белым, очень ясным. И исходил от далекого круглого и внушительно большого живого предмета, неподвижно стоявшего в атмосфере чужой страны. Луна - почему-то пришло мне на ум незнакомое слово. Мне захотелось назвать луной этот загадочный источник света.

Свет придал мне силы. Он словно и меня наполнил. Хотя по-настоящему наполнить меня было невозможно, я весь был дырявый, в щелях, как забор.

И луна магнитно потянула меня к себе. Я задумался о том: не голова ли это моего Волшебника. Вот было бы здорово, если бы я его не выдумал. А он на самом деле существовал! Мне захотелось приблизиться к луне, чтобы рассмотреть её получше.

Пылевых метеоритов тут было ничуть не меньше, чем в нашей стране. Я подождал, пока один из них приблизится ко мне, и вскочил на него, спрыгнул довольно ловко.

Но он почему-то не захотел нести меня параллельно земли, чуть кверху, и начал резко спускаться вниз. Что ж, придётся добираться до источника света своими ногами!

С великой осторожностью ступил я на неизвестную мне землю. Вдруг тут живут аборигены - скелетоеды? О которых иногда рассказывал мне дядя. Что, мол, ими земля вокруг Давии полнится. Они и великана путешественника Магеллана съели, открывшего перед тем множество стран. В том числе страны Туалетию, Кладовию и Балконию. Хотя Магеллан был не просто скелетом, а скелетом - великаном.

“Был этот Магеллан слишком любопытен, - говаривал не раз своё нравоучение дядя. - Остался бы дома пить чай, до сих пор был бы цел! Человеку чай дан во спасение! Мало ему, видите ли, одной Туалетии было, этому Магеллану - скелету!”

Земля в здешних местах походила на нашу. Тоже мягкая, шерстяная, с тёмными нарисованными цветами. И по всей её левой части, до самой горы, похожей на нашу гору Стол, только поменьше, лежали… трупы. Большие все, кто на боку, кто на спине, кто на брюхе… как поверженные в битве бойцы. Задрав ноги и раскидав руки. Да, я не сразу понял, что они все были мертвы, а когда понял это, испугался.

Разве это хорошо, однажды, наконец, после стольких трудностей вырваться к людям и вдруг понять, что они все, как один, мертвы?

Я живыми их хотел увидеть. А эти были холодными и твёрдыми. Вот я и плакал.

Неужели мой дядя был всё-таки прав, и тут прошло сражение?

Но если дядя прав в одном, он может быть прав и во всём остальном! Как трудно жить одним своим умом, без подсказок! Хотя ведь и подсказки бывают ложными!…

И вдруг мысли мои перебил какой-то нарастающий шум. И тут же всполохи бегущего света. Фар! Чёрт возьми!… Никакие это были не выстрелы! Потому что, если бы это были выстрелы, то слышались бы не только свист несущегося снаряда, но и взрыв! Каким бы необразованным я не был, но ведь понимал кое-что в войне! Я всё-таки мальчик!

Конечно, можно было предположить, что война шла не в этой долине, а за скалами, где много света. Но и оттуда не доносились взрывы, стоны и крики раненных и умирающих. Проехал по моему лицу свет Фар, и всё опять смолкло. Тишина. Мирная, покойная тишина. Так почему же эти люди мертвы?

И всё же - как здесь хорошо! Как далеко видно в свете сияющего за скалами и пределами страны круга, похожего на чью-то добрую голову!

Как спокойно жить, когда далеко видно! И когда не утыкаешься то и дело в горы со странными и причудливыми дядиными названиями: Стол, Кабинет, Стул, Шкаф, Диван, Сервант!

Гуляй, где хочешь! Только одно плохо - что я попал на кладбище!

Я быстрым шагом пошёл между телами убитых, каждый из которых был больше меня в десяток раз, толще и мощнее. Наконец наткнулся на одного такого и решил рассмотреть его получше. Здесь было ещё больше света. Мертвец напоминал мне моего друга Бурого. Только этот не был лысым. Видно, дядя мой сюда не хаживал!

Как же я удивился и остолбенел, когда одна из мёртвых неожиданно для меня… поднялась и пошла! Правда, она не была огромной! Но всё равно шла и одичало кричала: “Мама! Мама!” Ужас, как я испугался. А потом девочка остановилась и издевательски надо мной рассмеялась. Я так и сел на землю, вытирая пот.

А после испугался ещё больше. Потому что из-за спины этого резинового чудовища вышла смеющаяся … Живулька!

Я сразу понял, что это она каким-то образом заставила мертвую идти, надвигаясь на меня тучей. Специально, чтобы испугать. Штучки вполне в её духе! Подбрасывала же она дяде свои бородавки!

- Это куклы, дурачок! А не мертвые. Не может умереть тот, кто никогда не был жив! Впрочем, откуда тебе знать это! Если ты не знаешь разницы между игрушками и живыми людьми!

- И давно ты тут? - Спросил я Живульку, когда пришёл в себя.

Я больше не удивлялся, что встретил её тут: ведь это она меня сюда и пригласила.

А Живулька опять вела себя так, словно ничуть не была слепой, только глаза у неё по-прежнему были закрыты. А почему? Ведь в этой стране, слава Люстре, было на что посмотреть!

Тогда я и решил спросить её напрямик:

- Почему твои глаза вечно закрыты?

Она перестала кривляться и, наконец-то, ответила мне с той сердечной, чуть грустной простой, которая, я всегда это чувствовал, была ей присуща:

- Дядя забрал мои глаза.

Я так и знал! Я стукнул о землю костяной ногой в настоящей досаде.

- Но почему ты не сказала мне об этом раньше! Почему вредничала и таилась?!

- Эх, Скелетус! Ты даже и не представляешь себе, как твой дядя опасен! Он похож на паука, который сидит на паутине! У него ко всем нам, жителям Давии, есть свой ключик. Он всё про нас откуда-то узнает совершенно точно и руководит нами умело!

Она была очень хороша собой сейчас, окруженная сероватым серебрящимся светом луны. И её странной родинки между бровей было не видно. И бородавок на руках. Ночь меняла наш уродливый облик, потому что была на нашей стороне. Может быть, она и меня сейчас делала прекрасным.

- Но ты не производишь впечатление слепой, - заметил я не без надежды. Если девочка ничего не видит, так пусть хоть слышит мой голос, полный благодарности ей за то, что она показала мне путь в эту чудесную страну, расширила границы моего мира, моего обитания!

- А я и не слепая, - усмехнулась Живулька гордо. - Вот эта родинка между бровей мне всё показывает. Это мой третий глаз, если так можно сказать.

Я ахнул.

- Так это не бородавка?

- Нет. Но дядя не знает об этом глазе.

И всё-таки третий глаз - это нечто противоестественное. Значит, Живулька, как и я, родилась уродливой?

- Нет. - Отвечала девочка. - Я этот глаз приобрела не так уж и давно, лет девять назад. А вот дядя действительно хотел меня изуродовать, как он изуродовал и Бурого.

- Но зачем ему это?

- Чтобы мы друг друга не любили! Чтобы не могли спаяться! Объединиться против него! Вот он и насажал на меня бородавок!

- А почему тогда Груша у нас красавица?

- И она уродлива, - нахмурилась Живулька. - Только это в глаза не бросается.

Я не стал спорить с несчастной девочкой, потому что думал, что она просто ревнует меня к Груше, завидует ей. Вот и наговаривает. К тому же мне сейчас были интересны совсем другие вопросы:

- Откуда ты взяла эту родинку - глаз?

Но Живулька ответила на вопрос вопросом:

- Это ты откапал фотографию под двумя деревьями?

- Я. Только я не знал, что …фото… графия…

- Ну и хорошо. А я уж думала, что это дядя.

- Почему ты называешь его моим дядей, а не своим отцом?

- Потому что я думаю, что он мне не отец. Слишком плохо он ко мне относится.

- Ну, это не объяснение. Он мне дядя, но с некоторых пор я не могу с уверенностью сказать, что он не желает зла и мне.

Живулька молчала. Наконец она в отчаянии произнесла:

- Да понимаешь ли ты, принц Скелетус, что наш разговор может привести нас к катастрофе? Что наше осуждение дяди выйдет нам боком? Почему я должна быть откровенной с тобой и рисковать своей жизнью? Скажи мне на милость?

Я понял, что она по-прежнему мне не доверяет. И она тут же объяснила почему:

- Ты - наследный принц. Возможно, дядя побоится наказывать тебя сурово. А я - просто и сама уже не знаю кто… У меня нет защиты. Отнял же он у меня глаза!.. А что если дядя в целях пресечения смуты, которую мы с тобой затеваем, захочет устроить показательную публичную казнь? Поставил же он тебя на горох. А меня он может убить…

Я в растерянности пожал плечами. Как не верила мне девочка, так не верил пока что и я в то, что дядя совсем, ну ни грамма, меня больше не любит и способен лишить жизни.

- А не шутишь ли ты, что дядя забрал у тебя глаза?

- Как можно шутить подобными вещами!? Они у него! Я даже догадываюсь, зачем! Глядя в них, он завтра уже с утра увидит и эту нашу встречу и услышит наш ночной разговор! Так что берегись! Связался со мной - приготовься к страшному!

Я вздрогнул. Потому что вспомнил свою недавнюю беседу с Бурым. Он тоже говорил мне, что через срезанные с его головы волосы дядя узнает о наших тайных переговорах.

Я задумался. Выходило, что дядя нас всех боялся? Но почему?! Что плохого мы могли ему сделать? Лишить его министерских постов?! Вот уж большая была бы потеря для него! Всё равно он был единственным взрослым, и мы бы его слушались, даже если бы он служил у нас дворником!

Я высказал свои соображения Живульке. Но она покачала головой.

- Какой бы маленькой ни была твоя страна, нельзя разбрасываться собственностью! Не отдавай её дяде! Самое ужасное, когда у человека уже ничего нет! Всё отнято! Когда у него всё отнято, нетрудно отнять у него и последнее - жизнь!

Я произнёс в сердцах:

- А я бы с радостью отдал дяде Давию! Моя страна мне больше невыносима! Такая маленькая! Ничтожная! И что из того, что это моя родина?! Если я, если только захочу, могу стать гражданином целого мира?

- Нет, нет, - сердилась на меня Живулька. - Вижу я, что ты ещё совсем мальчишка! Если не дорожишь своим троном и своим государством. Так как могу я доверить тебе свою жизнь? А? Рассказав всё, что знаю!.. Хотя знаю я немного, - тут же добавила она, словно специально для дяди, если он, конечно, мог услышать завтра наш разговор. - Совсем - совсем ничего не знаю, - пропела девочка и заторопилась: Мне пора в постельку.

- Но скажи хотя бы, кто эти люди на фотографии?

- Мои родители.

- Родители! - Я схватился за череп. - Но где же они?

- Наверное, путешествуют, как и родители дяди, как твои родители…

Но я сомневался.

- Не понимаю, как могли они бросить нас так надолго?

- Вот и я тоже не понимаю, - спокойно ответила девочка. - А хотела бы понять. В общем, я пошла. А ты можешь ещё ненадолго тут остаться, - предложила Живулька.

- Зачем?

- Я знаю, как волнует твоё несуществующее сердце всё иноземное, - улыбнулась она. - Ты - романтик.

- А кто такой романтик?

- Это всё равно, что поэт.

Я не мог не согласиться. Да, я поэт.

- Но только обязательно поскорее возвращайся, - вдруг попросила она очень доверительным тоном. - Обязательно! - Она вложила ещё немного силы в свою просьбу.

Я кивнул, помня, что она видит своей родинкой всё, что я делаю. Но откуда эта родинка у неё взялась? Вот вопрос! Выходит, Живулька тоже знакома немного с колдовством? И только один я не имею в себе этой силы. Я - обыкновенен. Как это ужасно!!.. И это делало мою жизнь в Давии ещё более не интересной!

- А вернёшься так же, как и пришёл. Леску можешь оставить на прежнем месте, где она и висит. Она прозрачная. Её издали не видно.

Я захотел на прощание поцеловать Живульку: такой родной и милой она мне показалась. Но я не был уверен, что ей будет приятен поцелуй скелета. И просто помахал ей костлявой пятернёй.

Знал бы я тогда, что потом долго ещё не увижу девочку.