Павел Васильев отличался от своих собратьев по перу тем, что процесс творчества у него шёл непрерывно. Он не смог работать ни редактором, ни литконсультантом, ни корреспондентом, если не считать нескольких месяцев его пребывания в газете «Голос рыбака». И напрасно первые васильевские биографы (Корнелий Зелинский, Павел Косенко, Ефим Беленький) увлекались рассказами о его сибирских «скитаниях», где он успел поработать и старателем на золотом прииске, и погонщиком собак, и культработником. Во всех этих качествах Павел Васильев попробовал себя всего один месяц (ноябрь 1928 года) на прииске Майском, будучи корреспондентом журнала «Сибирские огни». И матросом на шхуне Владивостокского пароходства он проплавал всего две недели осенью 1929­го, прежде чем уехать в Москву и остаться в ней до конца. И всё своё путешествие по Сибири он провёл в сочинении стихов, о чём говорят «следы» в газетах, оставленные им на пути следования в городах Благовещенск, Хабаровск и так далее. Но как можно прожить на гонорары? Вот пишет он поэму – четыре тысячи стихотворных строк в течение одного месяца (по его собственному признанию). А ведь кушать хочется. Где взять деньги? Тут­то и пригождается дар импровизатора. В несколько минут поэт пишет стихи на злобу дня и несёт куда­нибудь: в газету либо в журнал. И таких поделок у Павла Васильева было достаточно много. Написав, он тотчас же и забывал их и спешил вернуться в свою страну – страну Поэзии. Как долго я не понимала вот этих строчек:

Глазами рыбьими поверья

Ещё глядит страна моя…

Пока не догадалась, что Павел Васильев имеет в виду не ту страну, где мы все живём, а свою страну Поэзии.

Глазами рыбьими поверья

Ещё глядит страна моя,

Красны и свежи рыбьи перья,

Не гаснет рыбья чешуя.

И в гнущихся к воде ракитах

Ликует голос травяной –

То трубами полков разбитых,

То балалаечной струной.

Я верю – не безноги ели,

Дорога с облаком сошлась.

И живы чудища доселе –

И птица­гусь, и рыба­язь.

Вот оно, васильевское Лукоморье, которое он написал в 1928 году. Сутками не выходя из этого Лукоморья, он так много успел создать за очень короткий срок, что нам сейчас это кажется невероятным. Евгений Туманский, проживший с Васильевым бок о бок на рабфаке осенью 1927­го, восхищается васильевским «чудовищным творческим трудолюбием»: «Павел давал себе, своему ещё детскому уму, своим нервам непомерную нагрузку, словно он был одержим». Ночью, когда все в общежитии спали, он писал новые стихи. У него был разработан стихотворный маршрут: расстояние от общежития до учебного корпуса он разметил на «строфы» по числу трамвайных остановок. Шесть остановок означали шестистишие, с которым он входил в аудиторию. На обратном пути происходило то же самое. Львиную долю своего заработка (он был принят на рабфак вольнослушателем, без стипендии) молодой поэт относил к букинистам и приобретал там есенинскую «Берёзку», томики Пушкина, Лермонтова, Баратынского, Тютчева, Гейне. И не случайно он выиграл конкурс рабфака на лучшего запоминателя, здесь ему не было равных. Он читал наизусть сцены Аустерлицкого сражения и гибели князя Андрея Болконского из «Войны и мира», посещения Чичиковым Манилова, Коробочки из «Мёртвых душ», главу «Да здравствует веселье!» из «Собора Парижской богоматери».

Таким образом в семнадцать лет поэт готовил себя к тому вдохновенному подвижническому труду, который составит весь смысл его жизни и которым он будет счастлив, несмотря ни на что.