Первое и великое спасибо - матери поэта.

В.В. Будаков

Первая семейная фотография.
Слева направо: мать В.И. Гринёва, сын Сергей, жена Н.И. Лукьянова, А.Т. Прасолов.
Публикуется впервые. Из личного архива Р.В. Андреевой-Прасоловой.

Алексей Тимофеевич Прасолов всю свою недолгую жизнь испытывал к матери двойственное чувство: с одной стороны, чувство теплоты, сострадания, с другой - отчаяния, что не было духовной близости, - так ему казалось.

Что мы знаем о ней? Вера Ивановна Гринёва (урожденная Литвинова) - крестьянка, неграмотная женщина. Те редкие письма, что получал от нее Алексей, писали чужие люди. «От мамы - письмо. Доброе, хотя писано чужой бойкой рукой» [10; 511] - свидетельствует поэт. Из письма Алексея Тимофеевича от 24 июня 1955 г. мы узнаем имя женщины, благодаря которой происходит переписка: «Сегодня я так расписался. Симе понадобится не менее получаса, чтобы прочитать. Я ей очень благодарен за письма от Вас. Передавайте ей теплый привет». Но самое главное в этом письме то, что Алексей осознает потребность к переменам и движению: «Главное - есть дорога, а это уже цель». Добро и тепло - основные слова, что связаны у него с письмами матери.

Итак, с рождения вошло -
Мир в ощущении расколот:
От тела матери - тепло,
От рук отца - бездомный холод.

В стихотворении «Память» (1962) Прасолов касается горькой истины: отец оставил семью из-за клеветы.

Помогли тебе те, кого в ночь
клевета родила
И подсунула людям,
как искренний дар свой.

В результате «нечаянно смятое детство» поэта, горькая доля женщины-матери, а затем сиротство - отец погиб на войне. А что же осталось?

Ты оставил наследство мне -
Отчество, пряник, зажатый в руке,
И еще - неизбывную едкую память.

Память... Она постоянно в душе поэта. «Вспомнился далекий год: мне 5 лет. Мама на работе весь день, дома - под замком - весь день я и кошка. Дружили здорово. А потом я стал пяти лет ходить в школу. Рядом жила учительница Феонтиса Ивановна (вот запомнилось), она дала мне букварь и тетрадь. Учеником, конечно, не числился, ходил с пропусками, но со всеми вместе научился читать и писать. Кошка прибегала к школе, делили хлеб» [10, 467]. Дитя предвоенных и военных лет хлебнул горюшка.

Писатель Виктор Викторович Будаков встречался с матерью Прасолова в 1988 г., сделал фотографию Веры Ивановны на фоне дома, построенного в россошанском селе Морозовка. Вот его впечатления: «Страдница-мать. Оставленная мужем. Поруганная нашествием» [4, 61]. С фотографии смотрит на нас полноватая, невысокого роста женщина, с круглым славянским лицом, в рабочем халате с рукавами, подвернутыми у запястья. На голове по-крестьянски завязанный темный платок с концами на обнаженной шее. Взгляд спокойный, мягкий, глаза слегка прищурены, они словно всматриваются в собеседника.

Будаков записал трогательные воспоминания Веры Ивановны и передал их в книге «Одинокое сердце поэта», сохранив самобытность её украинской речи: «Голодувалы. Бувало, мисяцами трава да вода - вся еда. У Алёши ноги отикали от такой еды <...> Добри люды, правда, пособляли выжить <...> Алёша, грих обижаться, гарный помощнык був. Правда, кой-колы жалувався: «Мэни ж, мамо, и почитать хочеться». Кныжка ему - и друг, и пидруга» [4, 32]. Виктор Викторович пишет, что Алексею приходилось и за плугом ходить, и дом (небольшую хатку) строить: прежнюю сожгли немцы. Учась в Россошанском педучилище, юноша разгружал вагоны, чтобы хоть как-то прокормиться. Часть заработанного шла на оплату квартирного угла, часть отдавал матери: надо было выплачивать налоги, душившие после войны крестьянское подворье [4, 39].

Но Алексей продолжал помогать матери и позже. Из письма А.Т. Прасолова от 24 июня 1955 г. узнаем: «Насчет денег, пожалуйста, не делайте приписок вроде: ты, может, сердишься, что я прошу у тебя денег, и прочее; если бы я посердился на это, а налог и уплатился сам собой, то, может быть, я только то и делал, что сердился, а так и сам знаю, что нужно и обязательно нужно выслать; но приходится пока туговато, - сколько смог, столько и выслал; соберу ещё.

Сколько осталось? - я же Вас очень просил, чтобы написали, мне будет видней» [13].

Борьба за выживание объединяла сына и мать, но духовного родства, как считают многие, не было. Отсюда «у поэта прорывается тоска о доме как о духовном пристанище» [18, 44]. Душа стремилась к идеалу, к книге, к которой «тянулся вслепую под ругань даже матери (простим ее совершенную неграмотность).» Прасолов признавался: «Я знаю жизнь - от хлеба, от земли, жизнь без тонкого мышления, страшно (странно для меня) приземленную; но хорошо, что я рано почувствовал, что она - неполная, что есть иная - выше нее» [10, 480]. Алексей Прасолов начинает смотреть на родной дом, на опеку родных, на мать под критическим углом. В стихах прорываются строки, что душа хочет радостей иных. Состояние поэта и связь его с домом и миром глубоко проанализировала Инна Чернышёва в книге «Мироздание Алексея Прасолова».

Духовную связь Алексей Тимофеевич будет ощущать с матерью Инны Ростовцевой Галиной Викторовной. Это ему она писала в тюрьму письма, посылала посылки, позже привечала в своем доме. Галина Викторовна тонко чувствовала стихи Прасолова, порой была первым их читателем. В письме к Инне Ивановне поэт написал: «Будь бы у меня такая мама, я бы вырос иным.» [16, 100]. Позднее Инна Ростовцева опубликует письма Прасолова к ее матери. Не берусь их анализировать и обобщать. Мое внимание направлено на Веру Ивановну - мать А.Прасолова. Поэт с горечью признавался: «Из дому - от матери - было одно письмо и все <...> Знаю одно <...> одна муза будет скрашивать мою дикую судьбу» [10, 469].

Но матерей не выбирают. Со временем Прасолов все пристальнее всматривается в родную мать, и постепенно она превращается в поэтический образ матери-крестьянки, вынесшей тяготы войны и послевоенных лет, не сломленной невзгодами и ударами судьбы. Давайте и мы посмотрим на взаимоотношения Веры Ивановны и Алексея, что называется, из первых рук. В архиве жены Алексея Прасолова Р.В. Андреевой-Прасоловой сохранились две открытки, два письма, набросок стихотворения, обращенного к матери, без даты, фотографии первой семьи А.Т. Прасолова и его посмертная.

Алексей Тимофеевич обращается к матери на Вы, согласно украинской традиции. Он (см. письмо от 24 июня 1955 г.) подробно описывает прошедший день, события в редакции (в это время поэт работал корректором в газете «Молодой коммунар») и послевоенную обстановку в Воронеже, свои намерения, и создается впечатление, что это важно для матери и она в курсе всех его событий. Алексею интересно с ней общаться, знать ее мнение. А когда он решил связать свою судьбу с женщиной, у которой был маленький ребенок, Вера Ивановна, судя по письму Алексея, живо обсуждала с ним, видимо, нежелательную для нее ситуацию. Алексей пользовался любой возможностью, чтобы написать матери. Когда его сводный брат Иван (сын Веры Ивановны от второго брака) уехал из дома и от него долго не было вестей, Прасолов прислал Вере Ивановне безыскусные строки:

Здравствуйте, мама! Я посылаю Вам привет, Здоровья доброго желаю, И брата - дома он иль нет -По-братски крепко обнимаю. Прошу Вас вскоре сообщить: Мой брат и думает ли дома жить, Иль вновь собрался в путь опасный? Я был бы рад, когда бы он Мне написал собственноручно, Что, повидавши Тихий Дон, Жить с Вами будет неразлучно.

(Дата не указана)

После войны Вера Ивановна выйдет в третий раз замуж за инвалида Великой Отечественной войны Алексея Головенко (второй муж Сергей Гринёв пропал без вести на войне), и в открытках Алексей будет писать: «Дорогие мама и папа», «Здоровья вам и бате». Тоска по родному отцу выливалась вот в такие трогательные строки.

К образу конкретной женщины-матери поэт шел от обобщенного образа матерей, ждущих с войны своих сыновей:

Да знает мать, коль битва снова грянет,

Ее сыны, поднявшись во весь рост,

Не отдадут врагам на поле брани

Родных полей и вечный свет берез.

(«Давно уж ночь. А матери не спится...» 1951 - 1952)

В 1963 г. Прасолов напишет одно из лучших стихотворений о матери в русской поэзии XX века - «Ладоней темные морщины». Читая эти поэтические строки, мы зримо представляем морщинистые ладони матери, почерневшие от тяжелого крестьянского труда. Поэт находит им сравнение - «как трещины земной коры». Так руки матери превращаются в символ вечности и живительной силы:

Вот руки, что меня учили

Труду и жизни до поры.

Да, такие руки учат «труду и жизни до поры». Метафора «ударил час разлуки», эпитет «тревожная совесть» передают ту силу влияния, что имела мать на сына. Недаром поэт считает:

Во всю мою большую память

Вновь образ матери встает.

Обращением к матери «родная», желанием вглядеться в ее черты, чтобы осмыслить свое глубинное единство с ней, поэт дает нам понять: мать - труженица, «что шьет и моет, что гнется в поле дотемна», становится мерилом совести поэта:

Чертами теплыми, простыми Без всяких слов, наедине О человеческой святыне Она пришла напомнить мне.

Это вглядывание в образ матери не будет оставлять поэта до конца дней. Позже в стихах появятся строки об украденной материнской печали, «что вдвойне тяжелей» («Одним окном светился мир ночной.» 1966).

Алексей Прасолов всё чаще возвращается к образу матери. И на бумагу ложатся строки - воспоминания о сенокосном долгом дне, о голосе матери, кровоточащих ссадинах на ее руках, о шумном дожде, несущем ощущение ласкового благословения.

Мать,

Невидимый поток Горней силою заверчен, -С головы Сорвет платок, А с копен моих -Овершья.

Но под шумом дождевым,

По колено

В душном сене

Я стою, как под твоим

Ласковым благословеньем.

(«Сенокосный долгий день...» 1968)

В стихотворении «Мать наклонилась, но век не коснулась...» (1969) поэт напрямую обращается к матери, подчеркивая свою нерасторжимую связь с ней и вечностью и неизбежный уход.

Видишь ли даль, где играют, стремятся,

Бьются о стены и бьют через край,

Реют, в извилинах темных змеятся

Мысли людские... Дай руку. Прощай.

Инна Чернышева в книге «Мироздание Алексея Прасолова» обратит внимание на то, что поэт скажет о непонимании, которое было между ним и матерью. «Лирический субъект, находясь в родном доме («В глазах струился лунный свет») испытывает не радость общения, а чувство вины, на его душе тяжесть: «Прощеньем матери вдвойне/ Наказан я...» [18, 44].

К концу жизни Алексей Прасолов переосмысливает свои взаимоотношения с матерью. В дневниковых записях он пишет, что «получил письмо от мамы», что «мать в беспокойстве» за него и сводного брата. В дневнике за 12. X. 65 встречаем: «На столе открытка матери - Пушкин Кипренского. Хорошо» [6, 402]. Всё, что связано с мамой, хорошо. Всё чаще в стихах встречаем слова «мать», «мама». Интересен его взгляд на памятник на Задонском шоссе. Поэт очеловечивает женскую фигуру:

Мать на стеле устало

Кормит грудью дитя.

Поэт словно присутствует при том, как просыпается новая жизнь. Мы знаем, что в момент написания стихотворения у Алексея Прасолова родился сын. И вновь соединяется личное и вечное.

Жизнь проснулась... Какая?

Чья? Пока только вскрик.

А потом будет имя,

И судьба, и твой путь,

Мать руками своими

Подает тебе грудь.

<...>

Пусть рождение - мука, Эта мука - как тень. Есть бессонные руки, Что готовят твой день. («Вечный огонь» 1971) Всё чаще, если кто-то произносит слово «мама», у поэта снова рождаются строки о его детских годах, о матери, о доме.

На пустыре обмякла яма, Наполненная тишиной. И мне не слышно слово «мама», Произнесенное не мной.

Тяжелую я вижу крышу, Которой нет уже теперь, И сквозь бомбежку резко слышу, Как вновь отскакивает дверь. («На пустыре обмякла яма.» 1971)

Если ранее в стихах рождались строки об украденной материнской печали, то в повести «Жестокие глаголы» мы словно видим «запавшие, печально-чистые глаза» матери; «лицо, без того измученное жизнью последних дней, таяло, точно теряло кровь» - так описывает Прасолов состояние матери при известии, что в село пришли немцы.

«Прости меня, мама!» - пронзительные слова поэта как последний вздох. Но разговор с матерью продолжается.

За несколько дней до смерти он сообщил жене: «Написал матери то, что говорил тебе. Освобождение, а не приспособление к скверне этой жизни. Здесь хоть кого сломят...» [10, 532]. К сожаленью, письмо к Вере Ивановне не сохранилось. Но есть другое, написанное на клочке бумаги в Терновке, ксерокопию которого передал Андреевой-Прасоловой известный журналист, краевед А. Дегтярев через несколько лет после ухода поэта. Почерк дает основание считать, что записка принадлежит перу Алексея Прасолова. Воспроизведу эту ксерокопию.

Мать, в этом буйно-весеннем краю

Я лебединую песню спою.

Много людей я видал, и любил,

И ненавидел - и нет моих сил.

Рано я начал и рано уйду,

Знаю, что буду не в райском саду,

Буду лежать в этой черной земле.

Будешь ты плакать в далеком селе. 22. V. 69. А. Пр.

Вера Ивановна Гринёва (1909 - 2004) пережила и трагедию сына, и его посмертную славу. Незадолго до смерти, по свидетельству В.В. Будакова, Прасолов сетовал: «Дескать, живет в деревне крестьянка-мать и знать не знает, какой у нее гениальный сын; а узнает лишь тогда, когда он уйдет из жизни» [4, 195]. Слова оказались пророческими.

Вера Ивановна поддерживала связь с первой женой сына Ниной Илларионовной и внуком Сергеем. В меру своих сил и возможностей помогала Раисе Васильевне: маленький внук Михаил порой гостил у нее. Чистоплотная, трудолюбивая, строгая и одновременно заботливая, Вера Ивановна содержала крестьянское хозяйство: обихаживала огород, разводила кур, свиней, коз. На зиму заготавливала не только овощи, но и домашние мясные продукты и щедро делилась ими с родственниками. В конце двадцатого века она уехала к младшему сыну Ивану Сергеевичу Гринёву на Кубань, где и нашла свое вечное упокоение.

В архиве Андреевой-Прасоловой хранятся редкие фотографии. Всмотримся в лицо женщины, подарившей миру большого поэта, и подростка, полного сил и надежд.

Интересна фотография первой семьи А.Т. Прасолова. На обороте рукой Прасолова написано: «10 августа 1958 года. Россошь. Первое семейное. Фото - натурализация. Но это -близко к действительности. Да здравствует неопытный фотограф! Иначе он сфальшивил бы - приукрасил. Рад».

Запомним и скорбную фотографию склоненных женских фигур у гроба Алексея Прасолова и замрем на минуту сами перед памятью человека, так хотевшего признания при жизни. Белла Ахмадулина, размышляя о судьбе поэтов, как-то сказала о сложившемся мнении, что поэт - это что-то неустроенное, неблагополучное, мятущееся, страдающее. А.Т. Прасолов своей жизнью подтвердил это. Мать любила и жалела несчастного сына, а сын передал свою нежность к ней в стихах. Так навечно в поэзии останутся сын и мать: их духовное единство, запечатленное в стихах, никому не разъять.

Письмо А.Т. Прасолова матери

Здравствуйте, дорогая мама! Спасибо за письмо. Я сегодня ходил ловить рыбу. Вы пишете, что дома много работы, а я через день бездельничаю и очень жалею, что наш завалившийся погреб находится не в Воронеже, а в Морозовке, - именно этого физического труда - мне здесь и не хватает; однако погреб моих рук не минует, вы пока с ним не возитесь. Досадно, что град побил огород, но, может быть, он отойдет постепенно, - Вы мне погодя напишите, пожалуйста, как он поправляется. Итак, пробродил я сегодня полдня на реке Воронеж и поймал одного подлещика, а второй сорвался перед самым носом; попалось несколько крупных плотвичек и еще штук 5 бирючков, которых в нашей речке нет, - всего килограмма полтора. В отпуск я иду в половине августа, сначала попаду в Сочи*, а потом в Морозовку; в Сочи буду недолго.

Насчет денег, пожалуйста, не делайте приписок вроде: ты, может, сердишься, что я прошу у тебя денег, и прочее; если бы я посердился, а налог уплатился сам собой, то тогда я, может быть, только и делал бы, что сердился, а так сам знаю, что нужно и обязательно нужно выслать; но приходится пока туговато, - сколько смог, столько и выслал; соберу ещё. Сколько осталось? - я же Вас очень просил, чтобы написали, мне будет видней.

Вчера видел в печатном цехе и у цензора свой отпечатанный, наконец, рассказ**; он займет в книжке двенадцать листов - почти два листа печатных; а печатный и книжный листы - это не одно и то же. Скоро выйдет в свет.

У нас в редакции беда за бедой: сначала прошло сокращение штатов; недавно посадили шофера: он, будучи пьяным, нахулиганил в одном магазине. < ... >

Вообще в Воронеже каждые сутки гибнет 1-2 человека от финок и несколько человек ограбливаются, избиваются и т. д. Тянется это со дня амнистии; подсудимые, обвиняющиеся в убийстве, грабеже, хулиганстве, - вовсе не какие-либо особые личности; часто это рабочие и даже студенты. Но есть и профессионалы - эти попадаются реже, но они руководят шайками и втягивают в них всяких молокососов и разную дрянь, которой хватает везде. В городе по ночам ходит патруль от военных частей и от организаций; но он держится более людных мест и в темные переулки не заглядывает. Со мной инцидентов не было, хотя я часто бываю в городе ночью.

Писать много о себе, как Вы просите, я не стану, потому что живу, как и жил, а как - Вы и без того знаете. Самое главное, что Вас интересует и чем я могу Вас успокоить еще раз, то, что я - один . Но не думайте, что я один потому, что внял Вашему совету и просьбе, и совету дяди, - нет. У меня впереди дальняя дорога, и ради неё я всё прекратил, как и начал, - сразу. А что за дорога и когда я отправлюсь по ней, пока говорить не стоит, потому что рано и все надо обдумать и решить. Главное - есть дорога, а это уже цель.

От Вани ещё нет ответа. Кончаю. Сегодня я так расписался. Симе понадобится не менее получаса, чтобы

прочитать. Я ей очень благодарен за письма от Вас. Передавайте ей теплый привет.

До свиданья. Желаю доброго здоровья, мама.

Ваш сын Алексей

24/VI- 55 г. г. Воронеж

Примечания

* Видимо, А. Т. Прасолов намеревался посетить сводного брата Ивана Гринёва, который в это время жил в Сочи, но это намерение по какой-то причине не осуществилось.

** Речь идет о первой публикации прозы поэта в журнале «Литературный Воронеж» - рассказе «Друзья» (1955, № 35. -С.187 -210).

*** Судя по содержанию еще одного письма Алексея Прасолова матери, в Воронеже он хотел жениться на женщине с ребенком, что Вера Ивановна не одобряла. Публикуется впервые. Письмо хранится в личном архиве Р.В. Андреевой-Прасоловой.