27

В поэме «Одна ночь» (1933) Павел Васильев, по сути, прощается со своими романтическими мечтаниями о революции. Да, он искренне хотел жить одной жизнью со своей страной, «отмахнувшей время», дышать её дыханием, биться её кровью. Вместе – а не поврозь.

Я, у которого

Над колыбелью

Коровьи морды

Склонялись мыча,

Отданный ярмарочному веселью,

Бивший по кону

Битком сплеча,

Бивший в ладони,

Битый бичом,

Сложные проходивший науки, -

Я говорю тебе, жизнь: нипочём

Не разлюблю твои жёсткие руки!

Жизни – он поёт гимн. А его гимн – песня. Песня яростной, неизменной, горячей любви. Она ещё пафосна, но едва заметная суровая ирония тронула его песню, как ранняя седина трогает молодые волосы.

Я верю, что ты

Любила меня

И обо мне

Пеклася немало,

Задерживала

У чужого огня,

Учила хитрить

И в тюрьмы сажала;

Сводила с красоткой,

Сводила с ума,

Дурачила так,

Что пел по-щенячьи,

И вслух мне

Подсказывала сама

Глухое начало

Песни казачьей.

Поэт ещё верит в жизнь, какой бы жестокой она ни была, верит, что она не обманет, и живёт с отчаянной безоглядностью, заранее готовый на всё ради своей веры и любви. Другого пути он для себя и не видел. Однако всё большей душевной тяжестью наливается его надежда:

…Мир неустроен, прост

И весом,
Позволь мне хоть

Пятым быть колесом

У колесницы

Твоей тяжёлой.

Ему ли не знать насмешливой поговорки: нужен, как пятое колесо телеге. Стало быть, понимает: не нужен он вовсе этой жизни советской, и без него замечательно обойдутся. Разве не про то же кричат о нём газеты, чьи статьи больше напоминают злобные политические доносы? Но он пока не сдаётся под этим лаем литературных шакалов, норовящих порвать в куски заживо:

Наперекор

Незрячим, глухим –

Вызнано мной:

Хороши иль плохи,

Начисто, ровно –

Всё равно

Вымрут стихи,

Не обагрённые

Кровью эпохи.

Да, всё верно, настоящие стихи, они не на водице замешиваются, и «хитрой, припадочной строфой», расчётливым холуйским усердием не войдешь в вечность, в течение суровой реки поэзии, текущей испокон веков. А что касается «крови эпохи»… не слишком ли много её льётся в его молодой стране! Похоже, что через всякую меру. 24-летний поэт понимает, что кольцо врагов всё теснее суживается вокруг него. И вспоминает детство, судьбу удалого кулачного бойца, лучшего из лучших, которого никто нет мог одолеть в равном бою – но погубили предательством, исподтишка, «тёмной темью» – гирькой в темя. А потом перемигивались между собой: дескать, хороший был парень. На памяти и недавняя гибель Есенина: Васильев напрямую пишет о нём как о жертве подлого «сговора собачьего».

Почему же «несметную силу ломит солома», идущая под «чёрным знаменем»?

Здесь платят большой ценой

За каждую песню.

………………………………..

Жизнь!

Как меня занесла

Сюда ты?

Надежда ещё горит в нём, он по-прежнему бодр и несгибаем, но в глубине души всё отчётливей проступает неизбежное: и это не предсказание, не мрачное видение – но понимание неотвратимой гибели.