Подшивка журнала МОЛОКО за 2007 год

Сказочники всея Руси…

О Втором международном конкурсе детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы им. А. Толстого

 Игорь Михайлович Аверьян-Блудилин в литературе не новичок, писал всю свою сознательную жизнь, при этом, будучи весьма успешным горным инженером, а потом деканом экономического факультета Всесоюзного политехнического института. Возможно,  именно  в насыщенной долитературной жизни кроется феномен прозы Аверьяна-Блудилина: ее предельная реалистичность и правдивость, и то же время глубокая философичность, поиск Абсолюта, тайны бытия.

Мы все когда-то были маленькими. Но что самое интересное, там – в детстве, мы себя маленькими не считали. Мы ощущали себя вполне взрослыми и деловыми. И пусть для всех ты маленький мальчик, но при этом, на самом деле, все по-другому…

Знать, оттого так хочется и мне,
Задрав штаны,
Бежать за комсомолом…

С. Есенин

Если бы меня сегодня попросили одним словом охарактеризовать современную российскую школу, иначе как убогой я бы её не назвал.
По-моему, очень удачное и ёмкое определение. Нет, есть, конечно, исключения. А, в целом, именно убого.

«Клячу историю»… загнали

Давно установлено специалистами по манипулированию массовым сознанием, что определенные понятия легче внушаются людям не на уровне идей, а на уровне хлестких словесных оборотов, «слоганов». Так, например, вошло в наше сознание выражение «потемкинские деревни», означающее фальшивые постройки, мнимые достижения. Но действительно ли князь Григорий Александрович Потемкин услаждал ими взор Екатерины II?

Горечь моя безысходная,
Светлая радость моя –
Родина, милая Родина,
Небо, вода и земля…

Как же ты странно устроена,
Что мне, скажи, за нужда –
Строить дороги над пропастью,
Ставить по ним города.

Сколько всего уже пройдено,
Сколько побед и потерь…
Родина, милая Родина,
Поздно сдаваться теперь!

Где-то незримые ходики
Наши считают деньки –
Родина, милая Родина,
Ты себя побереги.

...Время легкий бисер нижет:
Час за часом, день ко дню...

В.Ходасевич

1

Прикосновение крыла
Дождем распластанного неба
И полночь, что луной - бела,
Горячий, сладкий запах хлеба,

Струящийся сквозь штрих окна,
Откуда-то из улиц дальних,
Где тайна снов и волокна
Всё ткется в звездной повивальне.

* * *

Здесь, где земные живут
Звуки, из форточки дует,
Ангелы тихо зовут
Душу мою молодую.

Разве они не грешны,
Не искушением живы?
Думают, мне не слышны
Их молодые зазывы…

Что за небесный народ!
А на земле что творится?
Злобно соседка орёт,
Зябко сосед матерится.

Застит дорогу тоска,
Манит застольями зелье…
Ангелы, взяв отпуска,
Крыльями трогают землю.

Видят мой сумрак в окне,
Стиснул я думу руками…
Ангелы, солоно мне!
Будьте ж хоть вы мужиками!

* * *

Ты живешь постепенно, почти не веря
В мистику звезд и дат,
Ибо все приходит в свое время -
Для тех, кто умеет ждать.

И можно, не покидая комнаты,
Тупо смотреть "EvroNews",
Что-то читать, отвечать на комменты, -
Ждать возвращенья Муз.

А можно, стихи расклепав по буквам,
Странным увлечься сном:
Ждать, что Она промелькнет в Обуховом,
Явится на Страстном -

С кротким единорогом,
С коронами на челе,
Невидимая народом
В будничной толчее.

Олесе.
 
            1.
 
Сдвинь континенты! Спаяй! Или - суперклеем!
Атлантика - лужа. Тоски не вмещает Word мой.
Ты не виновата! Нарочно сдираю колени,
репетируя нашу встречу аэропортную.

Твой каждый день там - предательство! бред! прогул!
(Во мне - близнецы, и сказал это тот, мерзкий).
Я жму на педаль - и не вписываюсь в строку.
И я бы НЕ улетел на твоём месте.
 
 
            2.

***

На тёмных одеждах – дорожная пыль.
В ладонях – остатки даров.
В угрюмых надеждах – кромешная быль
И пламя грядущих костров.

В угасших глазницах – Иллюзии крах
Да девственных снов лепестки,
Сожжённых миров остывающий прах
И море смертельной тоски.

На звёздных дорогах мы встретимся вновь –
Ведь сходятся где-то пути? –
И если была между нами любовь,
Прости меня, жено, прости…

***

Все звали ее просто старуха. «А старуха-то опять свою псину выволокла, площадку загадила», -- замечала соседка из одиннадцатой квартиры соседке из десятой. Обе они, еще не пенсионного возраста, не работали и, сидя дома, переделав все хозяйственные дела, скрашивали свою однообразную жизнь тем, что зорко следили за всем происходящим в подъезде. Они знали – кто и когда приходил к Юльке из пятнадцатой, и что вчера в двадцатую привезли новую мебель. За старухой же почему-то был особый контроль.

Сырость неба давит на затылок. Висит на реснице капля дождя. Смахну ее – разбивается о панцирь асфальта. Очередь. Пятнадцать человек. Становлюсь шестнадцатой. Оборачивается старуха в грязно-зеленой шляпе. Наверное, я ее задела, поскольку выцветший, блеклый глаз нацелен на меня, как стальная трубка автомата. Жду, когда выстрелит словесная пуля. Валяй. У меня бронежилет из ироничной смеси. В моих глазах – два маскировочный креста, на губах – исправный механизм ухмылки. В голове – паутина заслона, в сердце – баррикада. Я – слово и взглядонепробиваема.

… Может, уже здесь, в этом мире, нам всё открыто, всё на виду – только вглядись. Но, вглядываясь так, мы сжимаем своё время.
О! Сжатие времени, это не внешнее ускорение, спешка нынешнего человека, когда гонишь себя во времени, торопишься – и, всё равно, не успеваешь. Как раз в этой-то внешней спешке мы и пробегаем мимо той былинки, в которую, может, и надо вглядеться, чтобы понять для чего живёшь. А понять-то бы надо, иначе – скуч-но…

В ночь с тридцать первого на первое в бронированную дверь штаба по борьбе с разгулявшимся бандитизмом кто-то негромко постучал дулом пистолета неизвестной конструкции.
— Что это? — приподнял голову от стола прапорщик Резиноводубинкин и вопросительно взглянул на начальника штаба.
— Либо Макаров, либо Стечкин, может быть, Вальтер, но никак не Парабеллум, — проанализировал ситуацию капитан Зарукухватуллин и приказал: — Отопри с присущей тебе готовностью ко всему.

Где твой рождающий лик, Земля - голые камни, ласкающие снег, искрящийся в слабо - сером мерцаньи откуда-то сверху - что там? Вожделенное небо - и не небо совсем, ты давно не строишь свои башни, ты почти уже не тайна, ты рядом здесь, в этих маленьких искорках под ногами - красивых, разноцветных, холодных.
Как и ты.
Хруп, хруп - вот следы человека на таинственном лике, остаются так, но на время.
Потому, что снег - маленькие мгновения , падающие с этого неба вечности засыпает их.
И дальше - куда все бежать, ступая дырявыми ботинками - за сестрой.

Слон ткнул хоботом дверь, и она вдруг подалась, открылась. Повеяло влажной прохладой недалёкой реки, и сложный всеобъемлющий запах города опьянил… И – это была свобода. Свобода уйти туда, куда он должен был уйти…

Маллои

Я ничего не знал о Сибири. Ровным счетом. Мог бы и не узнать ничего – как не знают о ней миллиарды людей на планете. Но предчувствовал. Или даже предвосхищал в своем младенческом умишке. Последнее – ближе к правде, да так оно и было, в общем. Вполне возможно, это и есть предвосхищение – когда не знаешь и не ведаешь ни сном, ни духом, а уже восхищаешься. Когда восторг в душе необъяснимый вперемежку с тихой грустью - сродни чередованию лесных далеких гряд у горизонта, - зеленой, дальше синей, а там уже и вовсе сизой неземно. А иногда и с трагической грустью…

Прощай, дорогая Манюня

Рассказ
 
«Людям всегда чего-нибудь не хватает, — иногда философски думал электрик Иван Амелин. — Голодным — хлеба, богатым — денег...» Самому же Амелину, о котором говорили, что Бог специально наградил его ростом, чтобы лазить по столбам, — не хватало любви. Влюблен он был только раз, в собственную жену, но из-за давности почти не помнил сладких переживаний юности, поэтому хотелось новизны впечатлений, и он готов был изменить своей костлявой Манюне, особенно когда она обзывала мямлей.

Автор сюжета - мой друг Вадим Мороховец,
которому и посвящен этот рассказ

Наш городок расположен на берегу озера. Оно такое огромное, что удивленные люди, первый раз попавшие сюда, в восторге восклицают: “Да какое же это озеро, это море!” В самом деле, в ветренные дни здесь бывают волны, по своему внушительному виду ничем не отличающиеся от морских. Бесполезно вглядываться в прозрачный горизонт, с тем чтобы увидеть противоположный берег. Он, конечно же, есть, но просто очень далеко.

Уроки английского           

И в материальном плане я жила неплохо, и вообще... Работала массажисткой при Дворце спорта - и подарочки мне привозили, и уважали меня, и ухаживали за мной… Я без мужа жила, одна с дочкой. Я ее лелеяла, как могла. Она была для меня всем, и отдавать ей все, что я имею, было для меня радостно.